Сквозь тайгу к океану - Михаил Викторович Чуркин

Ни за что не принимай!

Что за царские порядки

Завелись у нас в раю.

Набираешь ты за взятки

Паству мирную мою.

Загляни, святитель, в святцы,

Загляни в календари,

Кто в раю, одни монахи

Да цари!

А где мужик с небритым рылом,

Где рабочий-демократ?!

Лезут в рай попы с кадилом,

А мужик с рабочим в ад!

Народ одобрительно засвистел и стал громко хлопать в ладоши. В дальнейшем события разворачивались следующим образом. Господь Бог устроил святому Петру нагоняй и головомойку, и тот, вернувшись к райским вратам, заявил атаману следующее:

– Дан приказ тебе от Бога,

За нагайку и за кнут,

Есть широкая дорога —

Прямо к Ленину на суд!

Как проснулся тут Семенов,

В страхе, весь оторопел,

С перепоя в ушах звон был,

Он едва не околел.

Повернулся влево, вправо,

Где его броневики,

Где его былая слава,

Где нагайки, где штыки?

Где вы, храбрые буряты?

Вас сзывает генерал.

Но молчат его ребята,

Лишь шумит волной Байкал.

Никогда прежде селяне не видели такого дива. Всем очень понравились выступления таежных артистов. Затем на майдане устроили показательную джигитовку, рубку лозы и стрельбу по мишеням. Деревенские во время стрельбы жадничали и не хотели попусту тратить патроны. Сеня подсуетился и помог получить один из призов, кавалерийский карабин, своему помощнику Васятке. Тот был несказанно рад свалившейся награде и теперь повсюду ходил с карабином, одолевая Сеню просьбами записать его в партизанский отряд.

– Да отцепись ты, репей, – сердился Арсений, – пойдешь воевать, на кого мать с младшими братиком и сестрами оставишь?

– Да нешто я на мировую войну иду, – обижался Васек, – здесь же неподалеку воевать будем. Я своих стану навещать порой и помогать при случае.

– Ну так иди к командиру, у него и спрашивай, – отнекивался партизан.

– Ага, – канючил паренек, – так он меня и станет слушать. Вот тебя, как его главного помощника, он послушает.

– Это ты что же, хитрован, мне «леща» подкидываешь, – смеялся Сеня. – Ну да ладно, что с тобой поделаешь, пойдем к Аргунцеву, как он скажет, так и будет.

Командир сидел в избе с гостями из отряда Рудного и обсуждал вопросы смычки двух боевых единиц. Этому явно способствовал штоф самогона и тарелка с нарезанным тонкими ломтиками салом и солеными огурцами.

– Чего тебе? – обернулся он к Сене.

– Да вот, Александр Андреевич, парнишка, тот, что помогал атамана хунхузов брать, Василий, к нам в отряд просится.

– А тебе сколько лет, позволь полюбопытствовать? – обратился Андреич к оробевшему хлопчику.

– Шешнадцать, – замявшись, пробормотал тот.

– Ох, врешь небось, шельма? – погрозил пальцем командир.

– Ну вот уже по весне исполняется, а там и семнадцатый пойдет, – с отчаянной решимостью выпалил парень.

– Вот если мамка отпустит, разрешит уйти из дому, тогда посмотрим, – решил Аргунцев. – А ты, Арсений, проконтролируй этот вопрос. Кстати, напомнил о хунхузе, надо решать, что с ним делать, – и Андреич рассказал гостям о ликвидации банды китайских грабителей и разбойников.

– То, что сельский сход приговорит его к смерти, это мне ясно как божий день, – заявил командир, – но ведь этот хунхуз, по рассказам Черного Вани, стал бандитом против своей воли. К тому же он хорошо разбирается в китайских делах и знает приграничные земли, как с китайской, так и с нашей стороны, а посему может быть весьма полезен.

– Слушай, Александр Андреевич, а давай мы его с собой увезем, якобы для законного суда революционного трибунала, – предложил Губарев, – а там уж будет видно, на что он гож.

– Ну что ж, дело говоришь, – согласился Аргунцев, – приведи-ка, Сеня, своего пленника пред наши светлы очи, а то он там, в сарае, измаялся в ожидании смертного часа.

Юн Шен стоял перед партизанскими командирами как индеец перед столбом пыток. Его лицо окаменело и не выражало никаких чувств. Только по пульсированию вены на виске было видно, как учащенно бьется его сердце.

– Ты руки-то ему развяжи, – приказал Андреич. – Чай этот тигр от пяти таежных медведей не убежит.

– Не знаю, как вы, а я бы его поостерегся. Лихо дерется, – сказал Арсений. Он разрезал веревки и встал чуть поодаль, изготовившись словно рысь для броска.

– Ну вот что, Юн Шен, – обратился к китайцу командир хабаровских партизан. – Слышал я, что ты в прошлом сам боролся с богатеями за свободу народа, поскольку много горя натерпелся от ваших мандаринов. То, что ты творил на китайской земле, нас мало касается, но в народе говорят, что твои хунхузы русских людей убивали и бесчинствовали по деревням, за это судить тебя надо по всей строгости. Что ты на это скажешь?

Командир вперил в лицо хунхуза тяжелый, чуть хмельной взор.

Китаец ответил на хорошем русском.

– Я не убивал русских, а только стрелял в ответ, когда в меня стреляли.

– А в селе амбар ограбил, у людей муку и зерно украл?

– Мои люди голодали, а покупать еду – деньги нету. Я посылал людей, чтобы обменяли вещи на мука и крупа, но в них начали шибко стрелять.

– Понятно, решил не мытьем, так катаньем. Хотя сам знаю, что наши мужички сгоряча могут дров наломать. Значит, ты пришел с миром, – Аргунцев усмехнулся и потер щетинистый подбородок. – А вот мы решили, что тебя здесь судить и расстреливать не будем, пока… – он выдержал паузу, – а отвезем в большой отряд и там с тобой поговорят главные начальники. А если будешь помогать русским партизанам, воевать с японцами и белогвардейцами, то, может быть, начнешь жить как человек и даже принесешь пользу своему народу. Ты как, с японцами-то дрался?

– Я с японцами много воюй. – Глаза хунхузского вожака грозно блеснули. – Джапынга[4] много китайских люди убивал и маньчжур. Мой люди тоже японски солдат убил, много, сто солдат и больше.

– Вот в этом ты молодец, защищал свой народ от интервентов, – нам это известно.

Аргунцев налил в граненую стопку самогона и поднес китайцу.

– На, выпей за освобождение Китая от захватчиков и мародеров.

Чуть помедлив и скрывая удивление столь скорым переходом от гнева и угрозы смерти к поощрению, Юн Шен твердой рукой взял стопку и по-русски, одним глотком, осушил ее.

– Силен, – одобрительно прогудел кто-то из гостей. – Пьет и не морщится.

– Закуси, – Аргунцев пододвинул к краю стола тарелку с салом. Китайский разбойник смело взял шматок сальца и, с удовольствием, съел его.

– Так, ладно, сидай,