Панджшер навсегда (сборник) - Юрий Мещеряков

С рассвета третья рота продолжила движение по правому хребту. Мины к минометам, дополнительные гранаты к подствольникам Королев разрешил не брать, но это все, что он мог позволить роте прикрытия. Оставить людей без пайка, без воды? Снять с них половину боекомплекта? Вот головная боль! Ни первого, ни второго делать нельзя, это ясно как белый день. А из этого следует, что при полном боекомплекте они будут отставать от батальона, передвигаясь по отрогам и осыпям, и не смогут обеспечить полноценное прикрытие на своем фланге. Впереди по берегу Хазары шли саперы, разведчики, выполняя роль головной походной заставы, следом – группа управления батальона, вторая рота, гранатометный взвод, минометная батарея. Нет в этом перечне только первой роты, которая после подрывов мостов на Кабульской трассе обеспечивала охрану района. Королев позволил себе паузу в тридцать минут, пока рота прикрытия поднималась на указанный ей уровень, и, убедившись, что ни в какие предполагаемые нормы по времени она просто не вписывается, начал движение основными силами. Действовать приходилось по обстановке, но в этом нет ничего нового, на то она и война. Разогнав туман, начинался по-весеннему теплый, солнечный день, он совсем не располагал к тревожным мыслям, не вызывал беспокойства. Кто-то же должен помнить, каким выдался этот день, кто-то же помнит…

На связь вышел командир дивизии.

– «Клен», где находишься, доложи обстановку.

– Головным дозором прошел… – По кодовым таблицам он назвал кишлак Зарди, что расположен недалеко от входа в ущелье.

– Почему так медленно?

– Я выполняю боевую задачу согласно приказу «Стрелы». Мой «Клен-три» выдвигается по гребню западнее, он не успевает за мной.

– К черту «Стрелу», он отстранен от руководства операцией. Слушай мой приказ. Немедленно снимай третье хозяйство с хребтов, подтяни его к себе, не распыляй силы. Времени у тебя в обрез.

– Товарищ два ноля четвертый, я – «Клен». Я останусь без прикрытия.

– Я направляю к тебе «горбатых», они уже в воздухе.

– «Горбатые» – это не прикрытие.

– Я тебе приказываю! – Голос комдива срывался, стал жестким и злым.

– Но если «духи»… Есть информация…

– «Клен», не выполнишь приказ, под трибунал отдам. Ты хорошо меня понял? Наращивай темп. К шестнадцати часам вы должны быть у контрольного ориентира.

Привыкший беспрекословно выполнять указания старших руководителей, как того и требовал Устав, капитан Королев точно так же выполнил приказ командира дивизии, но при этом так и не решился связаться с Карцевым и выяснить, что происходит. В свою очередь командир полка и сам пропал из эфира, как будто батальон, проводящий боевую операцию, его вовсе не интересовал. Королев выполнил приказ, несмотря на то что обстановка требовала совершенно обратного. Идти плотной колонной на дальности практической стрельбы от угрожающих скал, расщелин, каменистых гребней – в этом был твердый характер командира, но это было и безумие. После трех часов марша, пройдя Малиму, батальон сделал короткий привал. До Пизгарана оставалась меньше половины пути. Комбат уточнил задачи, отдал последние указания. Все просто, все расписано, как по нотам. Вперед!

Но в ту же секунду, как только дозор попытался начать движение, небо треснуло, и зеленая долина облилась красной кровью. Свистящие медно-стальные «осы» с азартом и ненавистью врезались в нарезы, разгонялись в стволах вражеских пулеметов и винтовок, заряжались убойной силой и неслись навстречу своим целям. Те, кому из них не повезло, бились в камни и с режущим, рваным воем бесславным рикошетом уходили в сторону противоположного хребта, но другие делали свое обыденное дело – пробивали каски и бронежилеты, ломали ребра и черепные кости, останавливали сердца и судьбы…

Комбат-один Королев погиб не сразу, но так и не смог спросить: где же «вертушки»?! Где же «вертушки», которые клятвенно обещал командир дивизии? Не смог он и ответить на простой, казалось бы, вопрос, что страшнее: угроза военного трибунала или гибель многих и многих преданных ему людей, его солдат, его офицеров. Вместе с ним на этом растерзанном пятаке земли, несколько раз простреленный, уткнулся в нее замполит батальона Грядунов. Бесшумно и беспомощно опрокинулся на спину батальонный связист, его правая рука продолжала сжимать тангенту многократно пробитой и ставшей бесполезной радиостанции.

– Мама!.. – И стеклянные глаза с робкой последней слезой уставились в афганское небо – все пропало в криках боли, в стонах, в завываниях затравленных, обреченных людей, в грохоте безумной стрельбы. Они умирали и тихо, и по-звериному жутко, с ревом; и быстро, когда пуля разбивала голову или сердце, и мучительно медленно, если осколок рвал тело, но не задевал артерию или позвоночник. После первого залпа стрельба стала спокойной и размеренной, стрелки никуда не спешили, спокойно выбирали цели и методично расстреливали их, превращая в мертвые скрюченные тела.

Несколько пулеметных расчетов и снайперов, хорошо скрытых в расщелинах, располагались на обоих скалистых скатах. Внизу, прямо под ними, раскинулась долина, ставшая для них отличным полигоном с подготовленными целями. Расчет на эту долину, застланную зеленым травянистым ковром, оказался правильным, и главное, что информация о продвижении шурави поступила заранее, было достаточно времени подготовить позиции. Шурави втянулись на этот большой пятак, обложенный на всем протяжении людьми одного из спецподразделений Масуда. Вместе с моджахедами здесь воевали арабские наемники и инструкторы из Пакистана, свою работу они выполняли аккуратно и педантично и стоили нескольких сотен афганских бойцов, как по качеству исполненной работы, так и по тем деньгам, которые им приходилось платить. Сегодня наемники оправдали затраты более чем на все сто процентов.

Третья рота, попавшая под кинжальный, перекрестный огонь, беспорядочно рассыпалась по роковой поляне. Люди в ужасе метались по такому красивому, такому жестокому газону и не находили укрытий. Отдельные небольшие камни, торчавшие среди травы, чуть прикрывали головы, а все остальное тело оставляли жалким, голым, беззащитным.

– К реке! Все к реке! – Ротный Кирсанов рвал глотку, стараясь перекричать непрерывный грохот, но на него никто не обращал внимания: вступивший в силу закон самосохранения отключил разум и сознание людей и диктовал каждому человеческому существу свой самостоятельный путь жизни. – Все к реке! За мной!

Берег Хазары имел небольшой обрыв, за его кромкой и дальше – среди валунов – можно было укрыться. Но он и сам не добрался до обрыва – пулеметная очередь переломила его пополам, и он рухнул, не добежав двух шагов до своего спасения. Его взводные Кутырев, Шинкаренко уже были на пути в свою нирвану. Следом за ротным и рядом с ним легли те, кто бросился повторять его единственно верный маневр, третьей роте сегодня страшно не везло. Последний оставшийся в живых взводный Александров пытался управлять боем, но это бессмысленно, когда никто и никого не слышит. Он стрелял по «духам» из всего, что попадалось под руку, перебегал, переползал, снова стрелял, орал бойцам, чтобы уходили из-под огня, но в какой-то момент понял, что рядом с ним живых солдат не осталось.

Несколько солдат и офицеров укрылись за тушей убитого осла, она разлагалась и сильно смердела, но сейчас это не имело значения. Имело значение, что в нее уже воткнулись сотни пуль, и все эти смертельные жала увязли в ее внутренностях. Те, кто скрывался за тушей, пытались отстреливаться, из этого ничего не получалось, в ответ же по ним били десятка полтора автоматов и снайперских винтовок…

Вертолеты, обещанные командиром дивизии, появились только через два часа, когда батальон потерял и командиров, и управление, когда от него почти ничего не осталось. При прохождении этого участка южнее Малимы, где малый ручей впадает в Хазару, где и располагалось это простреливаемое пространство, они должны были с самого начала дежурить в воздухе, а их так долго ждали. Целых два смертельных часа. Когда первая пара боевых вертолетов обрушилась ракетами на ближний гребень хребта, появилась надежда, но корректировать их неразборчивую стрельбу было некому: авианаводчик был уже убит. «Духи», укрывшись на своих позициях, молчали, но, когда пришла другая пара, они встретили ее плотным огнем. Вертолеты расстреливали хребты, камни, трещины, они честно отрабатывали свою роль, но, когда они ушли, все продолжилось снова.

Минометчики только попробовали развернуть свои «самовары» к стрельбе – их сразу же накрыл шквал огня, проредив расчеты и сделав бесполезными эти тяжелые трубы и плиты. Раненный в бедро наводчик, упавший рядом с урезом воды, настойчиво полз по камням и заводям к стремнине, ходить он уже не мог, и поток воды оставался его единственным спасением. Наконец его потащило. Он бился головой и простреленной ногой о камни, хлебал ледяную воду, кучными фонтанами от десятков пуль она вспенивалась вокруг, но его все-таки несло течение. Минометчики со страхом и завистью смотрели на тернистый путь своего товарища, провожали его тягучим взглядом. Вот он поднырнул и почти пропал под водой – по нему перестали стрелять – вот снова выскочил глотнуть воздуха, и тут же несколько пуль с недолетом впились в бурлящую воду.