Веления рока - Валентин Тумайкин

Уведомив животноводов, что им необходимо погасить задолженность, он объяснил, как этого добиться. Снова сделав паузу, во время которой придвинул поближе к глазам шпаргалку, стал информировать их об итогах социалистического соревнования. Сказал о том, что первенство в соцсоревновании прочно удерживает коллектив животноводов винсовхоза «Топилинский», возглавляемый бригадиром И.В.Борисовым, и назвал цифры. Перечислил занявших второе и третье места и тоже назвал цифры. Затем перечислил с десяток фамилий и инициалов доярок, свинарок и птичниц, которые уверенно лидируют, при этом осведомил, поскольку килограммов и при каких обязательствах каждая из них получила молока на фуражную корову, какие у них среднесуточные привесы мяса и какое количество яиц на курицу-несушку. Это выглядело так. «Первое место заняла Л.М. Писаненко из совхоза «Золотаревский», получившая на каждую фуражную корову по 3507 килограммов молока при годовом обязательстве 4050. Второе место – за ее подругой по ферме O.K. Краснюк, которая…»

Потом он завел речь о грустном, то есть о совхозах и тружениках, показатели которых «к сожалению» не радуют. Закончив с этим делом, он сменил интонацию и стал убеждать всех, что страна ждет от каждого работника самоотверженного труда:

– Приумножать все то, что достигнуто за годы советской власти, 66-летие которой мы недавно отметили, сделать родную родину еще богаче и прекрасней – в этом видят Коммунистическая партия и весь советский народ свой высокий патриотический и интернациональный долг, – говорил он. – Необходимо развивать социалистическое соревнование под девизом:

«Каждой ферме – высокую эффективность и качество продукции»; прилагать максимум усилий, чтобы в третьем, сердцевинном, году XI пятилетки, среди вашего коллектива не было ни одного отстающего работника. Следует направить все усилия и опыт на выполнение намеченных рубежей и внести тем самым достойный вклад в реализацию Продовольственной программы, выработанной майским (1982 года) Пленумом ЦК КПСС.

Животноводы слушали молча, и никто возражать ему не собирался. Все равно для неоспоримости своего суждения политинформатор сослался на авторитет:

– Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Юрий Владимирович Андропов, выступая на ноябрьском пленуме ЦК КПСС, сказал…

Как ни привыкай к раннему подъему, суточные циклические колебания интенсивности и характера биологических процессов не проведешь. Организм сопротивляется. Семен все ближе и ближе прислонялся к Жоре, голова его низко опустилась, и он задремал. До слуха его доносилось отдаленно, что труженики сельского хозяйства нашего района обратились ко всем животноводам области с предложением соревноваться за успешное проведение зимовки общественного животноводства в период 1983–1984 года. А обком КПСС принял постановление об обращении тружеников Семикаракорского района по развертыванию социалистического соревнования…

Почувствовав, что вот-вот может захрапеть, Семен встал, легонько приоткрыл дверь и вышмыгнул на улицу. Сладко потянувшись, он сходил в коровник, взял вилы и бросил кобыле сена. Покурил, вернулся в коровник и занялся делом. Поработав там, он вышел снова покурить и столкнулся с политинформатором. С чувством выполненного долга тот обходил скотный двор и осматривал его хозяйским глазом, таким, каким обычно смотрят на чужую вещь, оставленную без надзора. Семен с подозрением относился к этим повадкам политинформатора, ему все казалось, что тот хочет чего-то украсть. Политинформатор, с деланной обеспокоенностью покосившись на ржавые тракторные тележки, кивнул в их сторону головой и, пошевелив губами, посетовал:

– Это еще можно восстановить, если приложить руки.

Семен взглянул на него и ответил матом. Политинформатор замешкался. Будучи интеллигентным человеком, сам он матом не ругался в присутствии посторонних, считал это неприличным. Обматерить скотину или, допустим, свою жену, если она по-хорошему не понимает, – это дело другое. А выражаться при людях культурному человеку не подобает. В зависимости от обстоятельств он запрещал сквернословить и другим. Но, зная Семена, не посмел сделать ему замечание, поэтому, намерившись сгладить неловкую ситуацию, решил просто побеседовать с ним. И не о политике, а так, о чем вздумается. А вздумалось ему рассказать о том, как он в своем дворе отлавливает собак.

– Куда идем, куда катимся, – начал он. – До черта развелось этих собак, и никто их не отстреливает. Я на них петлю ставлю. Попадется, за веревку потяну через перекладину, она и душится. – При этих словах он добродушно ухмыльнулся, мол, ничего в этом сложного нет. – Тут же их и закапываю, другой раз отвожу в лесополосу. Они в огороде троп наделали! Шныряют и шныряют! Этот алкаш, Сашка Комов, тоже завел собаку. Самому жрать нечего и ее не кормит. Она у него такая: бегает перед моим двором, лает и на дочку, и на жену, и на меня. А это забежала во двор и курицу разодрала. Я ее поймал, задушил и говорю ему: вот – твоя собака, вот – перья. Неделю назад соседскую собаку задушил, Верки Мешковой. Через два дня пошел к ней подстригаться, рассказал ей. Она говорит: «Это наша собака, а я смотрю, пропала, нету и нету». Ну, прости, говорю, ночью не видно, чья она.

Семену не понравилась эта история, он обозлился и для успокоения нервов снова выругался матом. По всему было видно, такая невоспитанность собеседника грызла и мучила политинформатора, но он больше не стал пытаться наладить с ним теплые отношения. Постоял еще минутку, пощипывая пальцами зализанные углы кожаной папки, тяжело вздохнул и, заложив руки за спину, поплелся к дороге. А Семен со спокойной душой занялся своим делом.

После вечерней дойки уставшие доярки вышли из коровника и сгрудились у ворот. Тут же, прижавшись спиной к стене коровника, сидел на корточках Семен. Он курил, держа сигарету большим и указательным пальцами. Бригадир, закончив писать бумажки, направился к мотоциклу, но остановился возле Семена и тоже стал закуривать. Семен посмотрел на бригадира снизу вверх, затянулся сигаретой и спросил:

– Что-то ты нонче, в рот пароход, больно угрюмый? Похоже, твоя, мать ее боком, опять в запой ушла.

– Ушла, – еще более помрачнев и сплюнув в сторону, не сразу подтвердил бригадир и замкнулся.

Семен тоже замолчал и стал размышлять. Потом, поплевав на окурок и сунув его под подошву сапога, обвел медленным взглядом доярок, тяжело встал, и, разминая ноги, потоптался на месте.

– Больно уж мягкотелый ты, вот что скажу, – заговорил он, приправляя каждое слово отборным матом. – По кумполу ей, для профилактики, чтоб это… знала. Не моя она жена, я бы ее, курву, наизнанку вывернул, уж я знаю, как бабу на место поставить. Вот свою я это… с первых дней взял в оборот и каждый день дрессирую. Она у меня пикнуть не смеет. Бабам нельзя давать волю, понял?

Бригадиру от назидания Семена сделалось не по себе, он напряженно сдерживал раздражение, и все же взорвался:

– Какое твое дело? Учить меня вздумал? Знай свои вилы и сопи в две дырки. Иль работать надоело? Учитель нашелся. Сопли сначала подотри, да от своей проститутки кобелей почаще отгоняй.

Можно представить, какое впечатление произвела на Семена эта новость. Побагровев и сотрясая кулаками, он взревел:

– От какой проститутки? Это кто проститутка? Моя жена проститутка? Да я тебе бошку за это разобью!

Он сделал шаг к бригадиру, а тот даже не дрогнул.

– Ты у баб вот спроси, а мне по хрену, кто твою Настеньку по кустам таскает.

– Что ты распылился, руками-то размахался, иль в тюрьму захотел? – вступилась за бригадира пожилая доярка. – Он что, неправду, что ли, говорит?

– Это вы сплетни распускаете? – грозно повернулся Семен к дояркам.

– Да что ж там распускать сплетни, коли весь хутор знает, что она с «камазистом» спуталась, – испуганно произнесла Галька Гринькова.

– Кто сказал? Кто сказал это?

– Все говорят, один ты как слепой, не видишь. А мы тут ни при чем.

– Убью-ю! – не своим голосом закричал обезумевший от услышанного Семен, разразился несусветным матом и, столкнув с ног Гальку Гринькову, бросился бежать по направлению к хутору.

Взрыв душевного потрясения, поразивший его, был столь велик, что он не помнил, как пробежал больше полкилометра и оказался возле своего дома.

– Подстилка! Распушу! Изничтожу! – врываясь во двор, во все горло орал рассвирепевший Семен.

Настя в это время чистила картошку, руки ее дрожали. Страшные мысли не покидали ее весь день, они вновь и вновь одолевали ее, и теперь она с ужасом ожидала Семена, зная, что не будет ей прощения. Предчувствуя неминуемую беду, она не просто боялась, у нее зуб на зуб не попадал от страха, и ох как горько она теперь сожалела о том, что познакомилась с Кучерявым, как хотела, чтоб это был всего лишь нелепый сон. Правда, в глубине души у нее еще оставалась слабая надежда как-нибудь выкрутиться из этой ситуации. Но кроме того, что уже произошло, она боялась еще другого: свихнувшийся Кучерявый мог не угомониться и приехать вновь. Представив это и весь последующий ужас, Настя, сжалась в комок, и то, чего еще не было, она вообразила ясно, как свершившееся.