Четыре месяца темноты - Павел Волчик

– Чай мне уже не поможет, девочки, – вздохнула Элеонора Павловна.

«Даже измождённая, она способна шутить. Сильная женщина», – подумала Фаина, в очередной раз сбиваясь со счёта в графах с фамилиями.

– Этот Каштанов страдает дефицитом внимания. У него не просто шило в одном месте, у него там сверло. Мне уже встречались подобные дети. Но этот случай совсем запущенный. – Богачёва пыталась удобно разместить журнал на общем круглом столе, но столешница за годы разболталась и давала крен, как только кто-нибудь усаживался с краю.

– Однозначно стол нуждается в ремонте. Нужно обратиться к нашим мужчинам.

– Их теперь у нас стало чуть больше, – подала голос учительница английского Зинаида Алексеевна. У неё была одна особенность: она всегда говорила в нос, очень тихо, никогда о личном и всегда о том, что и так очевидно. Может, поэтому её редко слушали.

«Если они опять начнут дискуссию, я никогда не выставлю оценок», – сокрушённо думала Фаина, пытаясь уже в шестой раз посчитать графы с фамилиями.

– Как там справляется наш биолог? – спросила Элеонора Павловна куда-то в потолок, так как голова у неё была запрокинута на спинку дивана. – Я тебя спрашиваю, Фаиночка. Может, парню нужна помощь?

Учительница истории какое-то время колебалась: отвечать или нет? Ответишь, и разговор затянется на всё «окно», – значит, ей опять сидеть после уроков и заполнять журналы. Однако положение дублёра делало информацию из её уст свежей и не приправленной слухами – следовательно, она может подавать её под собственным соусом, не боясь быть обличённой в обмане. Соблазн угостить всех своим лучшим блюдом наконец пересилил в ней желание работать, и она, отвернувшись от экрана, заговорила:

– Меньше всего я хотела бы оказаться на его месте. У нас, конечно, всем не сладко, но ему как специально повезло: за несколько дней – потоп, драка и свидание с родителями. А ко всему прочему его сейчас вызвала Маргарита Генриховна на свои любимые «отчёты».

– Это просто смешно, – возмутилась Элеонора Павловна и даже оторвала голову от спинки дивана, брякнув серьгами, – тратить время нового сотрудника так бездарно, впрочем, как и время каждого из нас. Что она хочет услышать? Не он же, в конце концов, рожал и воспитывал всех этих детей.

– Ей просто нужно выговориться, как всегда. Если он уйдёт до темноты, можно сказать, что он легко отделался.

– Маргариту Генриховну можно понять, – вмешалась вдруг в разговор учительница математики с кислым лицом. – Она делает свою часть работы, то есть корректирует работу учителей.

Присутствующие пропустили реплику мимо ушей.

«Уж ты-то знаешь, как корректировать чужую работу», – подумала про себя Фаина. Учительница математики, Раиса Львовна, возглавляла кафедру точных наук. Жалобы учителей, входящих в этот блок, уже стали притчей во языцех. Она была из старой гвардии учителей, которые пришли сюда одновременно с Маргаритой Генриховной и всячески выражали недовольство новым директором только потому, что он не похож на прежнего.

– Кто же устроил потоп? – сменила Богачёва тему. За долгие годы преподавательской службы она выработала привычку заполнять журнал и разговаривать одновременно.

– Кулакова и Карманова из шестого «А». Кто бы мог подумать…

– И правда. Никогда бы не сказала. Такие хорошие девочки. А как Кулакова поёт, старается, мимо нот, конечно, но сколько усердия…

– Анна Сергеевна, родная, ну вы-то уж, с вашим опытом, и на те же грабли, – воскликнула Элеонора Павловна. – В тихом омуте сами знаете, кто водится. Ну, вспомните Калашникову, эту тихоню. Теперь мы должны поднимать документы трёхлетней давности для всех комиссий, которые натравила на нас её золотая бабушка. А сколько сил было в неё вложено, сколько добрых надежд! Фаиночка, милая, я ж имела в виду, как молодой человек в моральном плане, ещё держится или сразу восвояси?

– Волнуется, конечно, – призналась Фаина, позабыв сказать, что это он её успокаивал в полночь, когда поступили известия о потопе, – но настроен решительно.

– Ну а ведёт он как? Не теряется?

– Нет, всё время что-то обсуждает с детьми. Вы знаете, Генриховне такой стиль не по душе.

Учительница математики как бы невзначай покашляла в кулак.

«Подпевала», – успела подумать Фаина.

Постучав в дверь, в учительскую вошла Ергольцева, вызвав недовольные взгляды своей укороченной юбкой.

– Можно журнал девятого «Б», пжалста?

– Что тебе говорили про жвачку, Надя? – подала страдальческий голос Элеонора Павловна.

– Какую жвачку? – вылупила девочка глаза, одновременно сделав глотательное движение.

– Она ж не переваривается, золотко!

– Кто спрашивает журнал? – деловито спросила Фаина Рудольфовна.

– Директор! – подбоченилась Ергольцева.

– Ну, тогда…

Девушка вышла с гордо поднятой головой.

– Не нужно давать журналы детям, – послышался угрюмый голос учительницы с кислым лицом, – об этом не раз говорилось на педсовете.

– Это ж Ергольцева, – сказала Элеонора Павловна в потолок. – У девки, может, ноги и от ушей растут, но голова тоже не пустая. Не станет она ничего править. Ну, максимум оценки по математике посмотрит.

С дальнего конца учительской послышалось недовольное сопение. Хотя сложно сказать, был ли здесь дальний конец. Кто-то утверждал, что учительская переделана из квартиры директора – не Марии Львовны, а того, предыдущего, который в старые времена жил прямо на работе.

Учителя всегда существовали и двигались в тесноте. Чтобы одному человеку взять из шкафа журнал, нужно было дождаться, пока другой развернётся и протиснется между стеной и столом.

Любые разговоры в учительской рано или поздно, несмотря на всеобщую занятость и разнообразие возникающих вопросов, обязательно возвращались к одной-единственной теме: обсуждению самых выдающихся учеников. Выдающихся способностью портить кровь учителям или просто сильно отличающихся на фоне остальных в классе. И разговоры эти затевались не ради сплетен, но служили верным способом разгрузить кузов накопившихся жалоб.

Ещё раз обсудили нервозность Каштанова, посмаковали историю с Ангелиной Чайкиной, девочкой из восьмого «А», которая почти ежедневно кричала в школьном дворе на мать.

Говорили, что за ней приходит какой-то увалень из колледжа. Посомневались в том, что она ведёт целомудренную жизнь. (Ну, иногда можно и посплетничать, не всегда же только жаловаться.) Чайкина, впрочем, сама распространяла о себе подобные слухи, не особо скромничая.

Вспомнили Гришу Юпитерова по кличке «Табакса» – худого и высокого, как жердь, одиннадцатиклассника, сына главы муниципалитета Морского района Города Дождей. Юпитеров носил на лице бородку, напоминающую обрывки стекловаты, и очень ею гордился. Помимо бороды его гордость вызывали рваные в самых замысловатых местах джинсы, звук собственного голоса и протекция отца. Он был единственным человеком в школе, кто не носил формы и портфеля. Несмотря на любые попытки руководства повлиять на него, всё, что он имел с собой на уроках, – это пачка сигарет, мобильный телефон и презрительная улыбка. Кроме того, молодой человек полностью оправдывал своё прозвище, – даже завхоз, достопочтенная Метательница Ядра, не могла сравниться с ним по шлейфу курительных ароматов.

Поворчали, но не сильно, на Любу из шестого «А», девочку, с которой не дружит никто в классе и которая заглядывает в кабинеты и подкарауливает учителей, чтобы в шутку напугать, – как будто ей пять лет.

– А новенького мальчика из шестого «Б» встречали? – поинтересовалась Фаина. – Тот ещё субъект. Родители хорошо над ним поработали в плане, хм-м-м, религии…

– Разве там есть новенький? – удивилась Богачёва.

– В белой рубашке с зелёными глазами. Кеша, кажется. Такого не забудешь…

Морщинистое лицо Анны Сергеевны сделалось рассеянным.

– Нет, не припомню. Впрочем, в мои семьдесят пять это нормально.

– Не жалуйтесь, вы помните больше нашего, – произнесла Фаина. Она задумалась о чём-то своём, и на лице её выразилось беспокойство. – Он заявил тут мне, что не будет писать сочинение, потому что он пророк. Вы представляете? Фантазия какая! А вы, Зинаида Алексеевна, что скажете о новеньком?

– Я… Честно сказать, помню не всех. Столько учеников…

«Сколько учеников? – молча возмутилась Фаина. – Ты работаешь в малых группах!»

После этого учительница истории замолчала и даже впала в какое-то тревожное настроение.

Наконец вспомнили девятый «Б», обсуждать который стало уже классикой.

Элеонора Павловна процедила сквозь зубы:

– Да-а-а… А у Кирилла Петровича ещё не было там урока. Вот он порадуется их компании, той радостью, которой мы все радуемся.

– Это мог бы быть неплохой класс, если бы не Харибдов, Кайотов и Осокин. Их безумие переходит всякие границы – (кажется, учительница английского в очередной раз высказала очевидное). – Я уже не веду у них, но наслышалась всякого.