Послушай мое сердце - Бьянка Питцорно

Раздались одобрительные возгласы. Синьора Голинелли стала передавать поднос с вермутом и закусками. Но туг Дядя Леопольдо поднял руку, прося тишины, и спросил.

— Простите, а можно узнать, в связи с чем вы приняли такое решение?

— В связи с чем?.. Господи, это же ясно как день! — возмутилась синьора Мандас. — Так девочки выиграют целый год.

— В каком смысле выиграют? — спросил доктор Маффеи. — Мне кажется, они его теряют. Теряют пятый класс начальной школы.

— Доктор, не шутите, — укорила его в шутку жена профессора Артома, мама Вивианы. — Теряют, выигрывают… Это все игра словами. А на самом деле девочки поступят в среднюю школу на год раньше, чем их сверстницы.

— Вот именно. И потеряют целый год детства.

— Да что вы говорите! Мне кажется, это прекрасная идея! — взвизгнула синьора Лопез дель Рио.

Тогда синьора Кокко, мама Анджелы, робко подняла руку.

— А наши?

— Что ваши?

— Наши дочки. Им нужно сдать экзамен за пятый класс, а потом они будут поступать не в среднюю школу, а на курсы профессионального образования.

Присутствующие застыли в замешательстве. Учительница сидела бесстрастно, как сфинкс, и молчала. Тишину нарушила хозяйка дома, она сказала сухо, как будто ей нагрубили:

— Сколько вас?

— Ну… смотрите. Моя, Меле, Агата Фьори, Анна Пиу, Марради, Луизелла Урас… а еще эта новенькая, что живет возле Старого рынка. Гудзон! Гудзон Аделаиде…

«Кролики в полном составе», — подумала Элиза. Кроме, конечно, Марчеллы и Розальбы, которые сидели на первой парте и колебались между Кроликами и Сорванцами.

Синьора Голинелли быстро сосчитала по пальцам.

— Семь против двадцати двух. Кажется, вас меньшинство. По правилам демократии…

— При чем тут демократия? Мы жертвуем собой, посылая детей в школу, чтобы они получили аттестат о начальном образовании. Это государственная школа или нет? — возразила синьора Кокко, которая привыкла разбивать комья земли мотыгой и не отступала перед трудностями.

— Она права, — поддержал ее дядя Леопольдо.

Синьора Сфорца не ожидала встретить сопротивление. Она рассчитывала только на похвалы и благодарности и напустила на себя вид оскорбленного достоинства, отчего ее лицо казалось еще более кислым.

— Успокойтесь, синьора. И успокойте своих… хм… коллег. Значит, с вашими дочками я продолжу программу четвертого класса, а на следующий год, если, конечно, их переведут в пятый класс, они попадут к новой учительнице.

Дядя Леопольдо спросил у Элизы:

— А ты что хочешь делать? Хочешь перепрыгивать через пятый класс или ходить в него, как другие?

— Что за глупости! — возмутилась синьора Пунтони. — Элиза такая умная и прилежная. Вы же не хотите послать ее на курсы профессионального образования…

— Она сама должна выбрать, — настаивал дядя.

— А что будут делать Приска и Розальба? — спросила Элиза.

— Конечно, перепрыгивать, — решительно заявила синьора Пунтони.

— Естественно, перепрыгивать, — сказала синьора Кардано, которая во время всех этих споров любовалась закатом за окном и не понимала, чего тут ссориться.

— Тогда я тоже буду прыгать, — сказала Элиза.

Глава третья,

в которой ученицы тренируются перед прыжком

С тех пор класс разделился на две части, которые учились по разным программам.

Кроликам учительница задавала простые задания, которые проверяла на лету, и почти никогда их не вызывала. Она уделяла им время, только когда остальные писали сочинения на уроке, и говорила шепотом, чтобы не мешать «прыгуньям».

А остальным диктовала бесконечные экзаменационные билеты, которые надо было заучивать наизусть. На долгие обсуждения и объяснения времени уже не было. К вступительным экзаменам нужно было подготовить длиннющий список билетов. Туда входили стихотворения, книги, теоремы, биографии и еще куча билетов по истории, географии и естествознанию.

Учительница Сфорца умела мастерски сводить каждый билет к одному тетрадному листу: «народы Европы», «герои, отдавшие жизнь за воссоединение Италии», «млекопитающие», «ежемесячные рассказы учителя из повести „Сердце“ Эдмондо де Амичиса», «великие итальянские художники», «фазы луны», «ведение домашнего хозяйства», «вулканы», «„Пегая лошадка“ Джованни Пасколи», «стежок крестиком», «электричество». Приска долго убеждала остальных Сорванцов, что эти билеты учительница не писала каждый день специально для них, как она утверждала, а составила их однажды двадцать лет назад для барышень из «Благоговения».

Но как бы то ни было, тетрадки и головы с каждым днем забивались новыми словами.

Розальба возмущалась:

— Мне не нравится так учиться. Как попугаи какие-то.

Память у нее была не очень, и она не могла запомнить что-то, если не понимала до конца. Ей приходилось каждый билет перечитывать по десять-двадцать раз. Так что на то, чтобы рисовать, кататься на роликах, ходить в гости или в кино на фильмы про Тарзана, которые она обожала, совсем не оставалось времени.

А Марчелле Озио — которая на год всех младше, так что, закончив школу, выиграет (или потеряет?) два года, — наоборот, достаточно было разок взглянуть на билет, чтобы уже запомнить его навсегда. Когда учительница ее вызывала, она вставала, клала руки на парту, запрокидывала голову назад, закрывала глаза и барабанила билет без выражения на одном дыхании, выстреливая слова как пулемет:

— Чезаре Баттисти родился в Тренто в семье тра-та-та тра-та-та тра-та-та…

— Северная граница Испании проходит по Бискайскому заливу тра-та-та тра-та тра-та-та…

Приска с восхищением наблюдала за ней со своей парты. У нее тоже была хорошая память, но она рассказывала билеты часами, потому что ей нравилось говорить с выражением, чтобы все знаки препинания было слышно, особенно знаки вопроса, с паузами и активно жестикулируя (правда, сейчас из-за этого яйца гораздо меньше, чем обычно).

Учительнице это быстро надоедало, и она прерывала Приску:

— Достаточно-достаточно! Я вижу, что ты выучила!

А Аделаиде смотрела на нее вытаращив глаза, и хотя она занималась по другой программе, но однажды ее засекли за тем, что она вполголоса повторяет самые удивительные моменты из билета о жизни Джузеппе Мадзини и о смерти Аниты в сосновой роще Равенны.

— Ты чего это, Рапунцель? Вздумала поступать в университет? — съязвила Алессандра.

Но у нее тоже теперь на всякие козни времени было в обрез.

Глава четвертая,

в которой Приска заводит новое знакомство

15 марта синьора Сфорца вызвала в школу синьору Пунтони.

— Что опять натворила эта поганка? — сразу встревожилась Прискина мама.

— Ничего. Наоборот, я ею очень довольна. Я уверена, что она получит высший балл по итальянскому, истории и другим предметам. Кроме математики — в ней она слабовата…

— Она не знает математику? — спросила мама. — Она отстает? Не умеет решать задачи? Нахватала двоек?

— Нет, нет. На «удовлетворительно» она без труда дотягивает. Но если бы была прилежнее, могла бы получать восьмерки и девятки. Конечно, я понимаю, что сейчас ей и так приходится много заниматься для экзаменов… Но грех портить прекрасный табель шестеркой.

— Грех, что и говорить! — вздохнула синьора Пунтони, которая так и не поняла, что она может с этим сделать. Это же очевидно: тот, у кого хорошо с родным языком и литературой, как у Приски, не может быть силен в математике.

— Если бы ей кто-то помог помимо школьных занятий… Если бы она могла иногда брать уроки… — рискнула учительница.

— Конечно! — сказала синьора Пунтони с облегчением; она всегда боялась, что учительница скажет, что Приска слишком странная, слишком строптивая, чтобы учиться в школе. — Все уроки, какие вы сочтете нужным! Может быть, даже вы сами, синьора… За отдельную плату, разумеется…

— Нет, — сдержанно ответила учительница. — Я из принципа не даю частных уроков.

Так что им пришлось искать другого репетитора. Они нашли синьорину Мундулу по рекомендации дяди Казимиро.

Приска была совершенно не в восторге от того, что теперь придется тратить три часа в неделю на эти дурацкие уроки:

— Мама, я точно не сорвусь на экзамене, вот увидишь. Конечно, я не делаю таких успехов, как Розальба, но как-нибудь сдам.

— У тебя нет никакого самолюбия! Как-нибудь! Ты должна получить хотя бы восемь, чтобы не испортить табель.

Приске пришлось смириться.

Синьорина Мундула жила на шестом этаже старого дома в самом центре. На лестнице стояла полутьма, и на площадках сильно пахло капустой.

В первый раз Приску провожала Инес, которая держала ее за руку и крепко сжимала в знак сочувствия. Она тоже была уверена, что Приске не нужны никакие репетиторы.