На чужой войне - Ван Ваныч

Пока я разбирался с этим, шибко шустрым, Марк забил упавшего, и мы втроём обрушились на последнего, оставшегося в живых, супротивника, опустив, таким образом, его шансы на жизнь до нуля. Тот пытался их поднять- громко, прямо истерично созывая на помощь подельников по своему нелёгкому ремеслу, но те попросту не успели- слишком быстро он закончился. Проделали в нём несколько не совсем аккуратных дырок, способных при неоказании своевременной медицинской помощи привести к летальному исходу; чем мы, естественно, не стали заморачиваться, и бросили того на скорую помощь, спешащую сюда с криками и матом, а сами рванули прочь с этой, ставшей для всех нас роковой, горочки…

Уходили сначала лесами, потом- по дороге. Ещё будучи на горушке, оглянулся окрест с мыслью- куда бежать?- но выбора особого не заметил: сзади прочие неудачники сегодняшнего дня прорывались сквозь безжалостных бригантов, а там, где находился наш лагерь- уже поднимался к небу подозрительный серый дым. Потому, только вниз, и далее-обратной дорогой на Лион.

После спуска, уже в лесу, перевязали раненого, несмотря на большую кровопотерю из последних сил державшемуся за нашу маленькую компанию. Я это оценил, и скомандовал привал. Отдохнули, заодно познакомились- молодой парень действительно оказался оруженосцем, в только что прошедшей битве потерявшем своего господина. Поскольку это не Япония, то шевалье Арман д’Апинак (таким имечком родители его наградили), не знавший, что в этом случае он просто обязан вспороть себе живот специальным ножиком, помолился за душу господина, и…жить-то как-то надо, а потому попросился в наш отряд. Будучи происхождением из небогатых дворян, живущих лишь службой сеньору, в оруженосцы сына которого он так неудачно пристроился, после гибели последнего не питал иллюзий в отношении к нему со стороны окружающих при возвращении домой. Господин умер, а у него лишь царапина- так, или примерно так, скажут, или, как минимум, подумают- а это уже клеймо, от которого и за всю жизнь можно не отмыться. Что же, человек вроде не трус- бился возле тела господина до последнего, там бы, скорее всего, и прилёг бы навеки, кабы не мы- отчего бы такого бойца и не взять.

Ближе к городу редкие ручейки беглецов превратились в полноценную реку. Они всё ползли и ползли, ободранные и голодные, в большинстве своём без оружия и коней, многие- ранены. Уходившие под звуки фанфар, вернулись под скорбный плач стоявших по обочинам женщин.

Побеждённые толпились возле ворот, полностью их перекрыв, в надежде пройти в город. Но тщетно- архиепископ велел направить разбитое воинство в прежний лагерь, а тем, кто всё же попали в город не завидовали, так как эта категория состояла из готовых к отпеванию, или стоящих в полушаге от такого. В их число попали тяжелораненые граф Жак де Бурбон, и его старший сын Пьер. Сначала, на третий день после битвы отчалил на тот свет граф, а следом- и сын.

Место встречи, как известно, изменить нельзя- вот и мы, побродив по лагерю, вернулись к старой стоянке. Надежда, что мы не единственные выжившие из дружины, жила в наших сердцах. И не напрасно- здесь уже устроились трое солдат. Горел костёр, над ним висел котелок, в котором что-то энергично кипело, распространяя вкусные запахи. Вскочившие при нашем появлении, парни радостно приняли нас в свою компанию, расспрашивали что да как, но нам было не до разговоров- голодный желудок живёт другими мыслями. Лишь утолив первый голод вернулись к беседе. Спрашивали, не видели ли того или этого, но меня волновало отсутствие барона. И не напрасно. Один из солдат сказал:

- Это было уже в самом конце. Когда все побежали- я и увидел барона,- он опустил глаза, помолчал, затем с трудом продолжил,- ему уже было не помочь. Он ещё стоял, но одну руку ему уже отрубили, и…Нет. Я был слишком далеко, я…

Он опустил голову и замолчал. Было видно: ему не по себе от того, что бросил- пусть и в безнадёжной ситуации- своего командира. Слова упрёка вертелись на языке, но все промолчали- сами не без греха. А ещё…что я теперь скажу Маше?

Неделя пробежала в заботах и тревогах. Из двух баронских десятков, ушедших в поход под Бринье, обратно в лагерь вернулось лишь семь бойцов, плюс Арман, да я- девятый. Прочие же: либо погибли, либо попали в плен. Поскольку барон погиб- а его гибель, как оказалось, видели ещё несколько человек- как единственный “дворянин” среди выживших, принял временное командование на себя. Было чем занять себя: тут и довольствие- слава богу, что горожане нас не бросили в беде- и ранения: многие, просто обмотанные, не всегда чистыми, тряпками, или банально купированные при помощи прижиганий (здесь это самая распространённая практика)- загноились. А там недалеко и до гангрены. И так как ранеными были практически все, а тех кто мог лечить катастрофически не хватало-пришлось и мне, по принципу, можешь- делай, временно переклассифицироваться в лекари- никогда им не был, но вы удивитесь сколько нужного, и не очень, мы нахватались в наш информационный век. Правда, с навыками проблема, но начинать всегда трудно. Коротко говоря, наловчился чистить раны обычным кухонным ножом, а поскольку со спиртом здесь напряг- вино есть, и много, но слабенькое, и местные его только внутрь употребляют- то опять же прижигаю. Моё главное отличие от прочих подобных коновалов в том, что на всех этапах операции стараюсь придерживаться чистоты- для местных это в диковинку, но так как от моего лечения пока что никто коньки не откинул, то и в колдуны записывать не спешат. И да, я в курсе, что окромя прижиганий есть варианты получше, но не в этих же условиях. Потом как-нибудь, быть может, на эту тему поэкспериментирую, а пока и этого довольно.

Тревогу вызывали доносившиеся до нас отголоски последствий поражения под Бринье: объединившееся для битвы войско рутьеров, снова рассыпалось на осколки, расползаясь ненасытной саранчой по плодородному югу. Снова горели замки, деревни, церкви… Душа моя рвалась