Я — посланник - Маркус Зузак

Но не будем о будущем. Сейчас мы просто бежим.

Мы бежим сквозь ночь и наполняем ее своим смехом.

На следующий день о грядущей вечеринке говорят все. Абсолютно все.

К отцу Томасу даже приезжали полицейские — интересовались, в курсе ли он, что происходит. Святой отец честно отвечает, что, конечно, знает о запланированном мероприятии. А вот про то, что кто-то из паствы взял да и расписал весь пригород граффити, он первый раз слышит.

В пятницу вечером я к нему заезжаю, и он рассказывает, как это было.

— Ну сами-то подумайте, — сказал он полицейским, — какие ко мне люди ходят. Церковь для бедных, откуда у них краски!

Они, конечно, все приняли за чистую монету. Разве можно не поверить отцу Томасу?

— Ладно, святой отец, все понятно. Но обязательно свяжитесь с нами, если что-то узнаете об этом деле.

— Да-да, конечно, — заверяет он полицейских.

И уже в дверях интересуется:

— Ребята, вы-то в воскресенье придете?

Полицейские, как вы понимаете, тоже люди.

— Бесплатное пиво? — улыбаются они. — Кто ж от такого откажется!

Я же говорил — блестящая, блестящая идея.

Итак, все готово. Придут многие. Отцы и матери семейств с детьми и домочадцами. Пьяницы. Уроды. Атеисты. Сатанисты. Местные эмо и готы. Все, все придут. Бесплатное пиво! Это не может не сработать! Это ж ясно, как божий день.

В пятницу ночью я работаю, но суббота у меня выходная.

В субботу, кстати, случаются два события.

Сначала ко мне в дом приходит отец О’Райли. Я приглашаю его пообедать — у меня как раз суп. Мы сидим, едим, и вдруг священник застывает, — лицо у него прямо светится.

Он роняет ложку и говорит:

— Эд, я должен обязательно сказать тебе это!

Я тоже замираю с ложкой в руке:

— Да, святой отец?

— Я много раз слышал, что среди людей ходит бесчисленное множество святых. Они не в ограде церкви и почти ничего не знают о Боге. Но Бог — в них, хотя они об этом и не догадываются.

Сначала в меня проникают его слова, а потом взгляд.

— Ты — один из этих людей, Эд. Для меня большая честь познакомиться с тобой.

От этого заявления я прямо обалдеваю.

Меня, конечно, по-всякому называли и разные вещи говорили, — но никто и никогда не сказал: «Для меня честь познакомиться с тобой, Эд».

Внезапно я вспоминаю, как Софи спросила, не святой ли я. А я ответил, нет, не святой. Обычный глупый смертный.

Но в этот раз я не стану отнекиваться.

— Спасибо, святой отец.

— Тебе спасибо.

А второе событие такое: я отправляюсь с визитами. Захожу к Софи — ненадолго. Только спрашиваю, сможет ли она прийти в воскресенье. Она отвечает: «Конечно».

— И домашних приводи, — советую я.

— Обязательно.

Потом я иду к Милле и справляюсь, не будет ли она против, если я в воскресенье провожу ее в церковь.

— Это просто замечательно, Джимми!

Одним словом, она в полном восторге.

Ну что ж.

Остается последний визит.

Я стучусь в дверь дома Тони О’Райли — и не особо верю в успех.

— О, — говорит он. — Это опять ты.

Но, похоже, ему приятно увидеть меня снова.

— Ну что, передал братцу мои слова?

— Да, — отвечаю, — передал. Меня зовут Эд, если что.

Я немного стесняюсь — как обычно, когда нужно кого-то о чем-то попросить. Но делаю над собой усилие, поднимаю на Тони О’Райли глаза и говорю:

— В общем, я…

Остальные слова не желают выходить, и фраза повисает в воздухе.

— Что?

Ладно, эту подачу будем считать упущенной. Зайдем с другой стороны:

— В общем, я думаю, Тони, ты знаешь, о чем я.

— Да, — легко соглашается он. — Я видел граффити.

Я опускаю глаза, а потом снова смотрю ему в лицо:

— Ну так что?

Он открывает сетчатую дверь, и на мгновение кажется, что он сейчас меня прибьет. Но Тони всего лишь приглашает войти. Мы садимся в гостиной. На нем надето то же самое, что и в прошлый раз. Шорты, майка, шлепки. Внешность у него вроде обычная, но для меня такой наряд — что униформа. Мафиози именно так и одеваются: шорты, майки, шлепки.

Не спрашивая, хочу ли я выпить, он приносит кувшин с чем-то холодным.

— Апельсиновый лимонад будешь?

— Да, спасибо.

В кувшине плавает ледяная крошка — не иначе, у него один из этих современных холодильников, которые умеют все, даже лед колоть.

С заднего двора доносятся детские крики, и вскоре в окне начинают мелькать лица отпрысков Тони — они прыгают на батуте.

— Маленькие засранцы, — смущенно хихикает хозяин дома.

У них с братом похожее чувство юмора.

Некоторое время мы углубленно созерцаем специальный репортаж о перетягивании каната, который показывают по какому-то спортивному кабельному. Но вот программу прерывает реклама, и Тони переводит взгляд со своего крутого широкоэкранного телевизора на меня:

— Эд, я вот что хотел спросить. Думаю, ты заметил, мы с братом… ну, не в самых лучших отношениях.

Я не вижу смысла скрывать это:

— Да, Тони, заметил.

— Хочешь, расскажу, что случилось?

Я смотрю на него.

Честными-честными глазами.

И отрицательно качаю головой:

— Нет, не хочу. Не мое это дело.

Тони испускает вздох облегчения и прихлебывает из стакана. Слышно, как ледяная крошка хрустит у него на зубах. Похоже, сам того не зная, я правильно ответил на его вопрос.

В гостиную вбегает плачущий ребенок:

— Пап, а Райан меня…

— Так, хватит скулить! Вали отсюда! — гаркает Тони.

На лице у мальчишки отображается борьба мысли: плакать или не плакать, канючить или не канючить. Побеждает здравомыслие — личико разглаживается и парнишка быстро утирает слезы:

— Пап, это разве вкусно?

— Да.

Сначала я думаю, что мальчик таким образом спрашивает, можно ли разговаривать в подобном тоне, только вместо «хорошо» говорит «вкусно». Затем соображаю, что речь о лимонаде.

— А можно мне такое?

— А волшебное слово?

— Пожалуйста, пап!

— Именно! А теперь скажи все с самого начала как положено.

— Можно мне, пожалуйста, лимонаду?

— Можно, Джордж. А теперь вали на кухню и намешай себе там чего хочешь.

Глаза мальчишки вспыхивают благодарностью:

— Спасибо, пап!

— Черт, ну и дети пошли, — смеется ему вслед Тони. — Невоспитанные засранцы…

— Точно, — улыбаюсь я в ответ.

Теперь мы смеемся вместе, а потом Тони говорит:

— Знаешь, Эд, у меня такое ощущение, что завтра ты сможешь меня увидеть — конечно, если сильно приглядишься к толпе.

Внутри меня все поет от радости, но я этого не показываю.

Все складывается замечательно.

— Спасибо, Тони.

— Па-па-а-а! — орет с кухни Джордж. — Я все пролил!

— Блин, я так и знал! — Тони встает с дивана и качает головой: — Слушай, извини, не могу проводить. Пойду подтирать за этим засранцем.

— Да без проблем.

Я покидаю большой дом и большой телевизор со вздохом облегчения.

Мне все-таки удалось добиться своего.

В ночь на воскресенье я сплю как сурок и просыпаюсь ни свет ни заря. Помню, как читал замечательную, ни на что не похожую книгу — «Таблица всего сущего». Пытаюсь отыскать ее и понимаю: книжка провалилась в щель между кроватью и стенкой. Все еще пробуя нашарить ее на полу, вспоминаю — сегодня же праздник! Все на День Священника! Приходится оставить поиски и встать с постели.

Одри, Марв и Ричи приходят ровно в восемь, и мы отправляемся в церковь. Отец Томас уже на месте, он нервно ходит из угла в угол и бормочет. Видимо, репетирует проповедь.

Прибывает народ.

Друг Марва с бочонками пива и караоке.

Рабочие, устанавливающие надувные горки и батут.

Мы расставляем грили и поручаем Ричи с друзьями стеречь пиво, пока не закончится проповедь.

В начале десятого начинают подтягиваться прихожане, и я понимаю, что забыл про Миллу:

— Слушай, Марв. Поверить не могу, что делаю это. Не мог бы ты одолжить мне машину минут на десять?

— Что?! — По его тону понятно, просто так ключи я не получу. — Эд Кеннеди желает одолжить вечно обсираемый им рыдван?

У меня нет времени на дискуссии:

— Да, Марв, я был не прав. У тебя отличная тачка.

— И?

«Что „и“, черт тебя подери?» — думаю я.

Тут меня осеняет:

— Клянусь больше не говорить про нее гадости.

Марв расплывается в торжествующей улыбке и бросает мне ключи:

— Поосторожней с моим «фордом», понял?

Так, это уже слишком. Марв прекрасно знает, какого труда стоит мне сдерживаться. Но он смотрит и молчит, говнюк. Ждет, не скажу ли чего. Но я храню благоразумное молчание.

— Молодец, все правильно понимаешь, — ехидно говорит он, и я уезжаю.

Милла вся сгорает от нетерпения. Дверь открывается, она выходит, — я даже не успеваю подняться по ступенькам и постучать.