Следующий раз - Марк Леви

– Сегодня вечером я позвоню Кларе, – сказал Джонатан со вздохом.

– Чтобы сказать, что больше её не любишь?

– Да, чтобы сказать, что больше её не люблю – потому, что этого требует моя любовь к ней. Предпочитаю позаботиться о её счастье, а не тащить её за собой, навлекая на неё беду. Это и значит любовь, правда?

Питер подавленно посмотрел на Джонатана.

– Вот, значит, как? – Питер подбоченился. – От любовной тирады, которой ты меня сейчас попотчевал, прослезилась бы моя бабушка. Я сам тоже пустил бы слезу, если бы ты не заткнулся. Ты случайно не переел в Лондоне пудинга?

– Ну и дурак же ты, Питер! – отмахнулся Джонатан.

– Может, и дурак, зато ты уже улыбаешься. Хватит пичкать меня враками, я тебя раскусил. Бедные тоже женятся! Если твоя экс-невеста воображает, что сможет нам помешать, то мы ей покажем, что тоже не лыком шиты.

– Ты что-то задумал?

– Пока ничего, но можешь не сомневаться, идеи появятся!

Питер и Джонатан встали и зашагали под руку по открытому рынку. Простились они в разгар дня. В машине Питер включил мобильный телефон в держателе на приборной доске и набрал номер.

– Дженкинс? Это Питер Гвел, ваш любимый жилец. Вы мне нужны, дорогой Дженкинс. Не соблаговолите ли подняться в мою квартиру и собрать кое-что из моих вещей? Действуйте так, будто собираете собственный чемодан. Ведь у вас есть ключ, вы знаете, где у меня лежат рубашки? Простите, если я злоупотребляю вашей дружбой, дорогой Дженкинс, но в своё отсутствие я попрошу вас разузнать в городе кое-что для меня. Почему-то инстинкт мне подсказывает, что вы не обделены талантом ищейки.Я приеду через час.Питер повесил трубку перед самым тоннелем.

Покидая под вечер жилой комплекс «Степлдон», он оставил на мобильном номере Джонатана длинное голосовое сообщение:

– Это Питер. Конечно, мне бы следовало тебя возненавидеть за то, что ты одним махом сорвал главный в моей жизни аукцион, разрушил обе наши карьеры, не говоря о твоей собственной свадьбе, где мне предстояло быть свидетелем. Но, как ни стран но, у меня к тебе противоположное чувство. Мы угодили в невероятно паршивую передрягу, а я давно не испытывал такой радости! Я мучился вопросом, с чего бы это, и наконец сообразил…

Общаясь с автоответчиком Джонатана, Питер рылся в карманах. Бумажка, украденная им у друга, оказалась в самом дальнем.

– В Лондоне, – продолжил он, – я понял, глядя на вас двоих в том кафе, что вы так счастливы вовсе не из-за картины. Такие взгляды, которыми вы обменивались, – слишком большая редкость, чтобы не обратить на них внимание и не понять их смысл. Так что, старик, когда будешь говорить с Кларой сегодня вечером, постарайся дать ей понять, что даже в самых отчаянных ситуациях остаётся надежда. Если не знаешь, как ей это сказать, просто процитируй меня. До завтра ты не сможешь со мной связаться, я сам тебе позвоню и все объясню. Не знаю ещё, каким образом, но постараюсь справиться с этой ситуацией ради нас троих.

Он повесил трубку, мучимый сомнениями, но все равно довольный.

Джонатан вошёл в мастерскую Анны. Она работала за мольбертом.

– Я уступаю твоему шантажу. Твоя взяла, Анна!

И он решительно зашагал прочь. От двери он добавил, не оборачиваясь:

– Кларе я позвоню сам. Ты можешь украсть у меня жизнь, но не достоинство. Больше здесь нечего обсуждать.

Он сбежал вниз по лестнице.

Клара медленно положила трубку. Она стояла в загородном доме перед окном, но не видела, как качается на ветру тополь. Из её зажмуренных глаз сочились слезы.

Всю ночь она прорыдала. Женщина в красном, запертая вместе с ней в маленьком кабинете, казалось, сгорбилась, словно горе, пришедшее в дом, заполнило его по самую крышу и придавило ей плечи. Дороти осталась ночевать: то, что хозяйка не могла скрыть от неё свою беду, доказывало, что несчастье слишком серьёзно, чтобы оставить бедняжку с ним наедине. Иногда присутствие другого человека, даже безмолвное, помогает справиться с отчаянием.

Утром Дороти постучалась в кабинет. Она разожгла в камине огонь и поднялась к Кларе с чашкой чая. Подойдя, она поставила чашку на столик, опустилась на колени и обняла хозяйку дома.

– Сами увидите, жизнь повернётся к вам светлой стороной, надо только не переставать в это верить… – зашептала она.

Клара долго рыдала у неё на плече.

Когда солнце достигло зенита, Клара открыла глаза и опять крепко зажмурилась. Что её разбудило – дневной свет или гудки во дворе? Она сбросила одеяло и встала. Вошла Дороти. Доверительные разговоры – дело ночное, а сейчас она невозмутимо сообщила:

– Посетитель из Америки, мэм!

Питер топтался в кухне, где мисс Блекстон попросила его подождать, пока она выяснит, пожелает ли хозяйка его принять. По совету Дороти Клара поспешила к себе в комнату, чтобы наскоро привести себя в порядок. В стране её величества королевы Англии женщина не появляется в растрёпанных чувствах перед незнакомым мужчиной, даже если они уже встречались в городе, поучала Дороти, следуя за ней по лестнице.

– Значит, он меня любит? – спрашивала Клара, сидя напротив Питера за кухонным столом.

– Снова-здорово! Я провожу ночь над облаками, два часа мчусь в машине, руль в которой расположен не там, где положено, я все вам подробно растолковываю – и вы ещё спрашиваете, любит ли он вас? Да, он любит вас, вы – его, я тоже его люблю, а он – меня, все друг друга любят, что не мешает всем тонуть в трясине!

– Мистер будет обедать? – спросила экономка, появляясь в кухне.

– Вы не замужем, Дороти?

– Моё семейное положение вас не касается, мы не в Америке, – с достоинством парировала мисс Блекстон.

– Значит, не замужем, прекрасно! Могу устроить вам великолепное знакомство: американец из Чикаго, живущий в Бостоне и тоскующий по Англии!

Джонатан остался один в доме. Анна уехала на рассвете и вернуться должна была только вечером. Он поднялся в мастерскую, чтобы проверить электронную почту, и включил компьютер. Файлы Анны были защищены кодом, но войти в Интернет он мог. Питер не оставил ему сообщений, а отвечать на просьбы об интервью, забившие его почтовый ящик, не было никакого желания. Он решил спуститься в гостиную. Выключая монитор, он заметил опытным глазом небольшую деталь на картине Анны, висевшей на стене. Он заинтересованно подошёл, потом осмотрел другую картину. С возрастающим нетерпением он распахнул большой шкаф и вынул одну за другой картины Анны, от давних до свежих. На многих он обнаружил ту же самую подробность, от которой у него застыла кровь. Он бросился к столу, рывком выдвинул ящик, схватил лупу и снова стал разглядывать одну картину за другой. В глубине каждой из картин на сельские сюжеты обязательно находился дом – и не какой-нибудь, а именно загородный ДОМ. Клары! Самому последнему из этих полотен было уже десять лет, а ведь в те времена Джонатан и Анна ещё не были знакомы!

Он сбежал по лестнице, выскочил на улицу, запрыгнул в машину и покатил из города в надежде на то, что движение окажется не слишком напряжённым и на дорогу до студенческого городка Иельского университета уйдёт не больше двух часов.

Известность Джонатана сыграла роль: его принял ректор. Сначала он ждал в огромной приёмной с обитыми деревом стенами, увешанными не слишком качественными портретами деятелей литературы и науки. Потом профессор Уильям Бейкер пригласил его в свой кабинет. Просьба Джонатана удивила ректора: тот ждал захватывающей истории из области живописи, но речь пошла о науке, к тому же нетрадиционной. Бейкер развёл руками: он не мог припомнить среди профессоров никого, ни женщин, ни мужчин, кто соответствовал бы данному Джонатаном описанию; хуже того, никто из известных ему именитых персон не преподавал подобных дисциплин. В университете действительно существовало раньше научное подразделение, занимавшееся чем-то похожим, но это было давно. При желании Джонатан мог посетить его помещения. Корпус 625, принадлежавший раньше кафедре экспериментальных наук, со времени её закрытия пребывал в запустении.

– Вы давно здесь работаете? – спросил Джонатан сотрудника охраны, исполнявшего роль его провожатого по кампусу.

– С шестнадцатилетнего возраста. Я мог бы уже пять лет назад выйти на пенсию. Значит, я очень давний здешний работник, – ответил мистер О'Малли.

Он указал на внушительное сооружение из красного кирпича и остановил электрокар у самых его ступенек.

– Это здесь, – сказал О'Малли, маня Джоната на за собой.

Он поискал нужный ключ в связке из доброй сотни ключей и после короткого колебания вставил в ржавую скважину длинную бородку. Массивная дверь со скрипом пропустила их в вестибюль корпуса 625.

– Здесь уже сорок лет не было ни души. Ну и беспорядок!

Впрочем, на взгляд Джонатана, помещение находилось в прекрасной сохранности, если не считать толстого слоя пыли. О'Малли привёл его в большую лабораторию с десятью рабочими столами из белой плитки, заставленными пробирками и перегонными кубами.