Кольцо Пророка - Артем Рудницкий

Временный поверенный вскочил со стула, руки у него тряслись, голос дрожал, и вместо твердой и чеканной речи изо рта вырвался истерический клекот.

Я ничего не боюсь! Это исламский университет! Там могут быть террористы! Экстремисты! Мало ли кто там учится! Куда эти студенты потом подадутся…

Ремезов неосторожно ввязался в полемику, которая в сложившейся ситуации представлялась абсолютно бесцельной.

В террористы из других учебных заведений тоже идут. Из Сорбонны, МГУ, например…

Вам виднее! прогавкал временный поверенный.

Ремезов все еще пытался оставаться в рамках приличия:

Джамиль Джамильевич, не берусь судить, что там у вас за инструкции, но с российскими студентами мы обязаны работать…

Тоже мне – «российские»! эту реплику сопровождала презрительная гримаса.

Возмутившись, Ремезов больше не сдерживался.

А вы не забывайте, что Кавказ – часть России. Чеченцы и карачаевцы – российские граждане, не хуже нас с вами. А среди русских, между прочим, бандитов и террористов в процентном отношении больше. Я об этом профессионально заявляю. И…

У Баширова на глазах выступили слезы, он явно входил в «вираж», так в посольстве называли случавшиеся с ним приступы истерии.

Я вас больше не задерживаю!

Поскольку Ремезов не торопился покинуть личный кабинет Баш-Баша и даже собрался еще что-то сказать, временный поверенный завизжал и в ярости замотал головой. Слезы ручьями заструились по его мясистым щекам.

Не задерживаю!!

Ремезов развернулся, с трудом заставил себя не хлопнуть дверью. Несколько раз прогулялся взад-вперед по коридору, никак не мог прийти в себя. Был взвинчен, рассержен. С третьей попытки вытащил сигарету, она сломалась, пачка выскользнула из рук. Чертыхнулся и тут навстречу из своей комнаты вышел атташе Николай Анисимов. Удивленно уставился на Ремезова, словно видел впервые.

Что такой взъерошенный? Вербовка сорвалась?

Пошел ты!… это прозвучало грубо, и Ремезов тут же опомнился. Извини. С Баш-Башем пообщался. Как вы только с таким трусом работать можете!

А… протянул Анисимов. Видать, расстроил начальство. Деловито осведомился: Опять рыдал?

Ремезов хмуро подтвердил.

Мы ему стараемся не перечить. Чуть что – в слезы.

Ремезов не преминул сострить:

«Видели ли вы плачущего большевика»…

Угу, кивнул Анисимов. Это все, что у него есть от большевика. Из-за чего схлестнулись?

Ремезов вкратце рассказал. Атташе посочувствовал и изрек несколько глубокомысленных фраз, которые должны были морально поддержать коллегу: «Бог с ним, с этим придурком. Главное, не бери в голову». Затем стал вспоминать похожие истории из боевой биографии временного поверенного.

Когда выборы в Госдуму были, Баш-Баш чуть не обделался. Ты тогда еще не приехал… У нас же в посольстве избирательный участок устроили, и его кошмары одолевали – а ну как студенты из Исламского университета придут? А заодно миссию разгромят и всех нас возьмут в заложники… Он их даже из списков вымарать пытался. Посла, как и сейчас, не было, Баш-Баш ‒ за главного… А когда не вышло, избирательная комиссия воспротивилась − в ней председателем Володька Тушин был, кремень-парень − то Джамиль Джамильевич потребовал, чтобы студенты голосовали отдельно. Выстроили будку из досок, снаружи, у входа в консульский отдел, там ребята и голосовали. Обиделись, конечно. А рядом, за стеной, трое комендантов с «калашниковыми» прятались. Временный поверенный распорядился. Тьфу! Временный потерянный…

***

Общежитие Международного исламского университета в Исламабаде мало чем отличалось от любого другого студенческого общежития. Парни и девушки проживали отдельно, у всех были свои корпуса, смешение полов не допускалось. Студенты болтали, курили, играли в настольный теннис, весело смеялись. Кто-то возвращался из библиотеки, груженый стопкой книг, другие уже давно лихорадочно листали страницы, готовились к семинарам.

Во внутреннем дворике сушилось белье, в коридор выходили двери многочисленных боксов. У каждой – по несколько пар обуви. По мусульманским обычаям в помещение следует входить разутым. Каждая комната рассчитана на двоих. Здесь очень тесно. Из мебели – две кровати, два крохотных письменных стола, шкаф для одежды. Остававшегося пространства едва хватало, чтобы жильцы могли разойтись – что называется, впритирку. Бросалось в глаза отсутствие телевизоров и компьютеров.

В одном из боксов на кровати сидели Чотча и Исмаил. У окна храпел наголо бритый афганец. По местным правилам представители одной страны должны были обитать в различных боксах. Русского селили с суданцем, узбека с афганцем, египтянина с китайцем и т.д. Исмаил делил комнату с афганцем, а Чотча с турком.

Карачаевцы были озадачены и взволнованы. Исмаил нервно перебирал четки.

Я думаю… начал Чотча.

Чего думать! Говорил же – на себя надо рассчитывать! Вот тебе и картиночка – все как короли, а мы… Ладно. Исмаил шумно вздохнул. Сколько там у тебя?

Чотча пересчитал содержимое кошелька.

Шестьсот восемьдесят пять.

Не густо. У меня тысяча. Итого: не хватает… Пары штук, как минимум.

Чотча наморщил лоб.

А Хамзат! Этот куда запропастился?

Чеченца Хамзата, третьего из российских студентов, обучавшихся в Исламском университете, приятели обнаружили в прачечной. Крутились барабаны машин, по бетонным желобам стекала грязная вода. Коренастый парень лет двадцати примостился на лавочке рядом с пластиковым тазом (в нем он принес грязную одежду) и терпеливо ждал, когда завершится стирка. Юноша симпатичный, но чересчур робкий, застенчивый, немногословный. Разговор с карачаевцами ему был неприятен: он волновался, да так, что пошел пятнами.

Да не скупись! настаивал Исмаил. На такое дело не жалко.

Нет у меня ничего. Нету. Отстаньте от меня, пытался отвязаться от карачаевцев Хамзат.

Исмаил в ярости замахнулся. Занесенную для удара руку успел перехватить Чотча, оттеснить приятеля.

Хамзат, дорогой… Я знаю: ты нас не очень любишь. Но это ничего… Чотча напрягся, соображая, как бы получше вразумить сокурсника. Мы же из одной страны. Откажемся от России, нас в грош ставить не будут. Презирать будут, понимаешь? Мы должны держаться вместе. Пусть видят, что у нас своя страна и свой флаг.

Хамзат отвернулся.

Нет у меня денег.

Ему стало настолько стыдно и неудобно, что он решил ‒ терять нечего. Пропади все пропадом. Все равно карачаевцы терпеть его не могут, с ними никогда не сдружиться.

Да, да! Плевал я на эту Россию! выкрикнул он в запале. Я не хочу туда возвращаться! Мы там что – люди? Мы черножопые, нас давят как клопов, отстреливают…

Чеченца остановила пощечина, которую ему отвесил Исмаил. Чотча добавил тумака. Хамзата отбросило к стенке. Он лежал в тесном закутке между подоконником и стиральной машиной, размазывая по физиономии кровь и слезы.

***

В посольстве резидент Рашид Асланович Галлиулин, красный от гнева, ругал Ремезова:

…Зачем было идти к этой