Кречет. Книга 1-4 - Жюльетта Бенцони

— Да, человека, которому я обязан… который много для меня сделал… Я заметил его в зале, у него вид нищего, и я хотел бы…

— ..оказать ему помощь, не так ли? Кто этот человек?

— Кузен адмирала де Барра, виконт…

— Поль де Барра? Игрок?

— Вы его знаете?

— Все игорные дома его знают, а я знаю все игорные дома. Подождите, я, кажется, его вижу!

И Бомарше кивком головы указал Турнемину на человека, медленным шагом направлявшегося к выходу. Он был глубоко опечален.

— Лучше бы вам, — сказал писатель, — не подходить к нему. Вдруг он вас узнает…

— Теперь это уже не важно, мой друг. Что бы ни произошло с кардиналом, предметы, которые он мне вручил, графу Прованскому больше не нужны. И потом, де Барра не из числа его друзей.

В три прыжка он настиг своего старого друга.

— Сударь, — сказал он с американским акцентом, — позвольте сказать вам пару слов.

Игрок вздрогнул и посмотрел на говорившего с некоторым страхом. Он был очень бледен, его лицо с заострившимися чертами вызывало жалость.

— Что вам от меня надо? — спросил де Барра.

— Я должен передать вам вот это… от вашего старого друга. Он полагает, что вы в этом очень нуждаетесь.

И, вынув из кармана кошелек. Жиль вложил его в руку молодого человека, от изумления не знавшего, что ответить.

— Друга? — наконец пробормотал он. — Неужели у меня есть друзья?

— А почему бы нет? Если поискать, друзья всегда найдутся, разве ваше присутствие в этом зале не подтверждает мои слова?

Усталые глаза де Барра с любопытством посмотрели на загорелое лицо с короткой бородкой.

Он тщетно пытался поймать взгляд незнакомца — мешали густые брови.

— Вы знаете это? — спросил он медленно. — Тогда вам известно и то, что я вынужден скрываться. Все двери перед друзьями осужденных закрываются… Некогда я сделал неудачный выбор.

— Все забудется. Куда вы теперь?

Игрок печально улыбнулся.

— у меня кузен каноник в Пикардии. В принципе, я его секретарь… Он меня приютит, но кормить не станет. Извините, мне пора идти…

Он замолчал в нерешительности, потом внимательно посмотрел на нового Жиля, и в его глазах мелькнул отблеск прежней веселости. Внезапно решившись, он протянул Турнемину руку.

— Соизвольте оказать мне честь, — сказал он почти робко.

Жиль без колебаний протянул ему руку.

— Спасибо… мой друг, — пробормотал де Барра, с волнением подчеркивая последнее слово. — Я этого никогда не забуду, так же, как и улицу Нев-Сен-Жиль. Да хранит вас Бог!

И он исчез в толпе, словно черная змея, скользящая между камней. Жиль проводил его взглядом. Куда дальше поведет судьба этого умного и проницательного человека, так глупо растратившего все дары, которыми щедро одарила его природа? Жиль не сомневался, что де Барра узнал его и, возможно, вовремя пришедшая помощь избавит Поля от его пагубной страсти…

К Турнемину подошел Бомарше.

— Ну как, теперь мы можем пообедать?

— Конечно, но вам придется заплатить за меня, — ответил, смеясь. Жиль. — У меня в кармане не осталось ни одного су.

В пять часов, когда жара уже начала спадать, наши друзья вернулись ко Дворцу Правосудия.

Благодаря прекрасному вину и удивительному паштету из трески со сливками и с чесноком, бывшему фирменным блюдом ресторана «Братья провансальцы», настроение у них было солнечное и жизнерадостное. Но атмосферу вокруг Дворца Правосудия радостной назвать было бы трудно: заседание продолжалось, решение еще не было вынесено.

— Скажите, что-нибудь известно? — спросил Жиль у группы каменщиков, видимо, оставивших работы на Понт-о-Шанж.

Один из рабочих высокомерно посмотрел на иностранца, плюнул, но снизошел до ответа:

— Ничего! Начали заседать в три тридцать и до сих пор не закончили. Небось трепаться трудно…

И он повернулся к Жилю спиной, показывая, что разговор закончен.

Ожидание казалось бесконечным. Жиль и Бомарше, пробравшись сквозь плотную толпу к дверям Большого зала и прислонившись к колоннам, наблюдали, как вздрагивало людское море каждый раз, когда открывались двери.

Только в девять часов вечера двери Большого зала открылись, и перед любопытными парижанами предстали серые от усталости судьи Трибунала.

Приговор вызвал шквал приветствий, ликование выплеснулось из зала суда на лестницу, на улицу… Двадцатью шестью голосами против двадцати трех кардинал принц де Роган был признан невиновным. Ему не объявлялось даже порицания, и он освобождался от публичных извинений.

— Вот герой дня! — сказал Бомарше, когда они наконец вышли из Дворца Правосудия и направились домой. Писатель внимательно смотрел себе под ноги, и потому, возможно, его голос звучал не слишком весело. — Поторопились…

— Но почему же? В этой грустной истории кардинал был лишь жертвой…

— Хороша жертва! Он ведь совершенно серьезно собирался наставить королю рога! Мой друг, суд принял очень серьезное и опасное решение, парламент проявил самостоятельность, и теперь главной виновницей выставлена королева. Весь мир узнал, что она легкомысленная кокетка, способная на любую глупость.

— Но она — действительно кокетка, и ее умственное развитие оставляет желать много лучшего…

— Несомненно, но это должно оставаться секретом ее двора. Мосье будет доволен. Посмотрите, как радует народ пощечина, нанесенная королеве. Королеве, которую он еще совсем недавно обожал…

Действительно, люди пели, веселились, выкрикивая имя кардинала. Бомарше и Турнемин видели, как вышел де Роган, как он, бледный, но улыбающийся, прошел к своей коляске и, с трудом пробираясь сквозь приветствующую его толпу, уехал по Понт-о-Шанж между двух стен строительного мусора.

— Мусор — вот его триумфальные ворота! — проворчал Бомарше. — Бедняга, кажется, даже не понимает, что он натворил! Дай Бог, чтобы его победа не обернулась гибелью французского королевства.

Не успел Пьер-Огюстен договорить, как они снова услышали скрип похоронных телег и приглушенное пение монахов. Очищение кладбища продолжалось.

Вздрогнув от неприятного предчувствия, друзья попрощались и разошлись.

ДРУЗЬЯ ТОМАСА ДЖЕФФЕРСОНА

Спустя два дня после описанных выше событий Жиль обедал в миссии Соединенных Штатов.

В распахнутые окна, выходившие на улицу Нейи, которую уже начинали называть Елисейскими полями, лился аромат цветущей липы, бузины и скошенного сена. Сквозь густую листву вековых вязов, посаженных в незапамятные времена вдоль всей улицы, просвечивали огни казармы швейцарской гвардии — она располагалась в большом современном павильоне, построенном архитектором Леду. Одна стена павильона вплотную примыкала к зданию миссии, другая упиралась в элегантную решетку особняка графини де Марбев. Только эти огни и напоминали о городе, тишина и благоухание июньской ночи говорили скорей о деревне.

На улицу Нейи миссия Соединенных Штатов переехала только при Томасе Джефферсоне, новом посланнике молодой республики, сменившем год назад на этом посту Бенджамина Франклина.

Прежнее здание миссии, расположенное в тупике улицы Тербу, было слишком неудобным и,