Исследование о природе и причинах богатства народов - Адам Смит

(73) Сравнивая свои наблюдения с теми, которые проводили некоторые астрономы до него, Гиппарх [102] обнаружил, что точки равноденствия не всегда расположены на одной и той же части Небесного свода (напротив ее), но постепенно и неуклонно сдвигаются на восток. Но сдвигаются они с такой малой скоростью, что будут едва заметны даже через сотню лет; потребовалось бы 36 000 лет на то, чтобы Точкам Равноденствия полностью завершить свой круг, пройдя последовательно через все различные точки Эклиптики. Более точные и строгие наблюдения показали, что эта прецессия Точек Равноденствия не была такой уж медленной, как это представлялось Гиппарху, и что на самом деле для завершения полного оборота им потребуется немногим менее 26 000 лет. Поскольку тогда господствовала античная система Астрономии, представлявшая Землю как неподвижный центр вселенной, данное явление непременно исследовали, предполагая, что Небесный свод помимо своего быстрого суточного вращения вокруг полюсов Экватора имел еще и подобие некоторого медленного периодического движения вокруг полюсов Эклиптики. Когда же преподаватели философии (schoolmen) объединили систему Гиппарха с Твердыми Сферами Аристотеля, они поместили новую прозрачную (crystalline) Сферу над Небесным сводом, чтобы объединить это движение с остальными движениями. В системе Коперника это явление было до настоящего времени связано с другими частями его гипотезы; связующим было предположение о небольшом вращении оси Земли с востока на запад. Сэр Исаак Ньютон объединил это движение со всей системой с помощью того же самого единого принципа тяготения. С помощью этого последнего он связал воедино и все другие движения, и показал, каким образом приподнятость частей Земли вверх у Экватора должна – посредством притяжения к Солнцу – производить то же ретроградное (обратное) движение Узлов Эклиптики, какое аналогично производят Узлы Луны. Он вычислил количество движения, которое могло бы возникнуть в результате такой деятельности Солнца, и его расчеты в данном случае также полностью согласовывались с данными наблюдений Астрономов.

(74) До настоящего времени из всех небесных явлений кометы меньше всего привлекали внимание Астрономов. Редкость и непостоянство их появления на Небосклоне, казалось, полностью отделяли их от устойчивых, регулярно появляющихся на небе (regular) и единообразных объектов; делали их еще больше похожими на непостоянные, мимолетные и случайные феномены в тех областях Неба, которые находились по соседству с Землей. Аристотель,[531] Евдокс, Гиппарх, Птолемей и Пурбах, все они, поэтому, принизили значение комет, опустив его ниже Луны, и расположили их среди метеоров в верхних слоях атмосферы. Наблюдения Тихо Браге показали, что кометы на самом деле поднялись в область Неба и часто находились выше Венеры или Солнца. Декарт случайно предположил, что они всегда находились выше, даже выше орбиты Сатурна; таким, казалось бы, своеобразным образом приподняв кометы, он, соответственно, воздал им должное, вознаградил их и тем самым [103] выразил желание компенсировать тот несправедливый упадок (degradation), от которого они так долго страдали, в течение многих веков. Наблюдения некоторых более поздних астрономов[532] показывали, что кометы, помимо прочего, вращаются вокруг Солнца и поэтому могли бы быть частью Солнечной системы. Ньютон для объяснения движения этих тел, соответственно, применил свой принцип тяготения из механики. То, что кометы за одни и те же промежутки времени описывали равные площади, было открыто путем наблюдений некоторыми более поздними Астрономами. И Ньютон сделал попытку показать, каким образом из этого принципа и наблюдений можно было бы выяснить природу и расположение орбит нескольких комет, а также определить периоды их обращений. Последователи Ньютона, исходившие из его принципа, отважились даже предсказать возвращение нескольких комет, особенно той, которая должна, по прогнозу, показаться в 1758[533] году.[534] Перед тем как определить, соответствует ли его философия по-настоящему данной части системы (объяснению движения комет), как она соответствует всем другим частям, нам нужно дождаться этого времени. Однако уже и сейчас понятно, что пластичность этого принципа [тяготения], который столь удачно применяется к любым самым иррегулярным (irregular) из всех небесным явлениям и который привнес в движения всех Небесных Тел такую целостную и совершенную логическую связь, уже сделала немало. И его, этот принцип, вполне можно было бы на данном основании рекомендовать человеческому воображению.

(75) Однако из всех попыток, предпринятых философией Ньютона, самой непостижимой для человеческого ума и опыта является попытка посчитать массу и плотность Солнца и Некоторых Планет [Солнечной системы]. Эта попытка, тем не менее, была крайне необходимой и важной для завершения логической связности системы Ньютона. Сила притяжения, которой, согласно теории тяготения, обладает каждое тело, пропорциональна количеству материи, содержащейся в этом теле. Но период времени, в течение которого одно тело, находящееся на заданном расстоянии, вращается вокруг другого, его притягивающего, сокращается пропорционально росту этой силы притяжения, и, следовательно, количеству материи в притягивающем теле. Если бы плотность Юпитера и Сатурна была такой же, как плотность Земли, то периоды обращения нескольких их Спутников были бы короче, чем они есть на самом деле согласно наблюдениям. Дело в том, что количество материи, а, следовательно, и сила притяжения каждого из них соотносятся как кубы (третьи степени) их диаметров. Сравнивая размеры (bulk) этих Планет с периодами обращения их Спутников определили – применяя гипотезу тяготения, – что плотность Юпитера должна быть выше плотности Сатурна, а плотность [104] Земли должна быть выше плотности Юпитера. Вычисления дают, по-видимому, основание для вывода о том, что для всей системы в целом выполняется следующий закон: чем ближе подлетают некоторые Планеты к Солнцу, тем выше плотность составляющей их материи. Такое строение вещей было бы, по-видимому, самым благоприятным из всех тех возможностей, которые могли бы реализоваться в действительности. Иными словами: вода с той же плотностью, что и на Земле, превратилась бы в лед под Экватором Сатурна и закипела бы под Экватором Меркурия.

(76) Такова система сэра Исаака Ньютона; система, части которой соединены вместе более строго, чем части любой другой философской концепции и гипотезы. Признайте его принцип – универсальности тяготения – и что сила тяготения обратно пропорциональна квадратам расстояния, и тогда все явления, которые он объединил с помощью этого принципа, с необходимостью последуют друг за другом. Связь этих явлений является не только абстрактной или слишком общей (loose), как в большинстве других систем. (Дело в том, что в этих системах, ведь, одинаковым образом ожидаются либо сами эти явления, либо некоторые подобия таких явлений.) У сэра Исаака Ньютона везде эта связь выражена с наибольшей точностью и детальностью, что может быть вполне доступно воображению. Устанавливаются время, место, количество и продолжительность каждого отдельного явления, и все они в точности такие, какими и должны быть согласно наблюдениям. Равным образом принципы единства [явлений природы], которые использует сэр Исаак Ньютон, не допускают вещей, осложняющих работу воображения; оно, поэтому, не встречает каких-либо трудностей при согласовании вещей и явлений друг с другом. Из всех качеств материи (после инертности) тяготение материи есть то, с чем мы больше всего знакомы. Мы никогда не воздействуем на него, но при каждом случае можем наблюдать это качество в действии. Также и закон, согласно которому сила тяготения, предположительно, уменьшается при отдалении от центра, – этот закон один и тот же и сохраняет свое значение и для всех остальных качеств [небесных тел]. Эти качества распространяются вместе с силой тяготения, излучаясь из центра, как свет, двигаясь по лучам или посредством всякого другого феномена того же рода. Закон работает и в этих случаях. Он таков, что с его помощью мы не только обнаруживаем всеобщие проявления его во всех таких и подобных им качествах [небесных тел], но и с необходимостью определяемся к восприятию и пониманию того, почему именно эти качества, исходя из природы вещей, должны в них присутствовать. Оппозиция широкому распространению этой системы, возникшая во Франции и некоторых других государствах (nations), была вызвана отнюдь не какими-то трудностями, которые человечество естественным образом чувствует при попытках понять тяготение в качестве исходного и первичного двигателя (mover) при создании Вселенной. Картезианская система [вихрей], господствовавшая долгое время в прошлом, приучила человечество воспринимать движение как нечто, которое никогда не начинается, но является только следствием импульса. Она соединила падение тяжелых тел, т. е. тел, находящихся около поверхности Земли и движение других Планет, используя более общие связывающие узы (bond of union). Приверженность мира такому порядку вещей была, однако, признана негодной и разрушена сэром Исааком Ньютоном. Сейчас, по крайней мере, его система превосходит все другие системы и даже оппозиционно настроенные круги. И она движется вперед, имея претензии на то, чтобы стать наиболее универсальной системой взглядов (empire) из всех, которые когда-либо были представлены в философии. Следует осознать и признать, что его принципы [105] имеют ту степень непоколебимости и прочности, которые мы тщетно искали бы в любой другой системе. Даже самые большие скептики не могут избавиться от этого ощущения. Принципы сэра Исаака Ньютона не только наилучшим образом связывают вместе все небесные явления, которые когда-либо наблюдались ранее. Они также настойчиво двигают вперед индустрию (industry) и приводят к появлению более совершенных инструментов, коими вооружены уже позднейшие Астрономы, нам теперь хорошо известные. Астрономы последнего времени характерны тем, что они либо проще и быстрее объясняют [новые явления] путем применения этих принципов сэра Исаака Ньютона, либо добиваются объяснения [новых явлений] благодаря более трудоемким и точным расчетам, вытекающим из этих принципов, по сравнению с прежней техникой вычислений. И даже мы сами, стремясь представить все философские системы как чистые (mere) открытия воображения,[535] которые связывали бы вместе различного рода разрозненные и противоречащие друг другу явления природы, незаметно вовлекаемся в этот процесс. Мы стремимся к тому, чтобы сделать использование языка полезным для выражения связующих принципов; таким, чтобы язык выражал эти принципы, как если бы они были реальными цепочками [последовательностей], которые сама Природа создала для соединения в целое нескольких своих действий. Тогда можем ли мы изумляться тому, что эти принципы должны приобрести всеобщее и полное одобрение человечества и что теперь их следует рассматривать не как попытку связать в воображении небесные явления, а как величайшее открытие, когда-либо сделанное человеком, открытие обширнейшей цепи наиболее важных и возвышенных истин, которые все тесно связаны друг с другом? Связаны же они посредством одного главного факта – факта их реальности, чему мы и получаем подтверждение в своем каждодневном опыте.