Ещё вчера… - Николай Мельниченко

Провожу консультации сначала с Шапиро. Александр Михайлович загорается. Если маневр получится, тогда он добивается, что УМР выделяет нашему третьему соседу Уткину большую комнату или однокомнатную квартиру, а нам – отдает свою двухкомнатную. В крайнем случае – отдает Уткину комнату тестя и съезжается с ним: все равно тесть и теща живут у них. Шапиро тогда возвращается в свою старую любимую трехкомнатную квартиру уже полным хозяином, без всяких соседей.

Готов поддержать меня Дмитрий Николаевич: у него уменьшается очередь офицеров на улучшение жилищных условий. Он подписывает официальное ходатайство в УМР, в котором заслуги и орден инженер-капитана Мельниченко Н. Т. преувеличены до небес и обоснованы притязания на дополнительную жилплощадь для прописанных трех человек тем, что жена беременна, и что надо забрать к себе мать-пенсионерку. ДН советует мне обратиться в УМР к замполиту И. А. Кривошееву, который ведает распределением жилплощади.

Иван Абрамович Кривошеев, замполит УМР, капитан 1 ранга – личность колоритная. "Партийная кличка" у него – "ОшЕчка": он – рыжий, немного шепелявит, заядлый охотник, а у этих ребят часто бывают осечки. Ивану Абрамовичу я все рассказываю как на духу, в том числе все дальнейшие планы, связанные с Шапиро. ИА мои планы принимает благосклонно: у него огромная очередь офицеров и прапоров на жилье и мои самостоятельные потуги ему нравятся. Он задумчиво изрекает:

– Эти зас…цы из МИСа комнату так просто не отдадут… Ну, ничего: мы им напишем гарантию компенсации в будущем нашем доме. Они там все равно вырвут свою долю, даже без всяких гарантий. Действуй!

Окрыленный – действую. Соседка пишет отречение. Обмен деньги – бумага происходит точно так, как передача подписанных договоров у дипломатов: из рук в руки, с последующим пожатием таковых. Иду в УМР, чтобы забрать и отнести в МИС "отношение", в котором просьба оформить на меня комнату подкреплена гарантией возврата МИСу другой в строящемся доме.

Кривошеев сразу наносит нокаутирующий удар. Он холодно рассматривает меня, как внезапно появившегося внебрачного сына, потребовавшего отцовского наследства.

– Ничего не полушится, Мельниченко. Обшшественность возражает…

Сбылись кошмарные сны: у меня в руках бумажный фантик, за который я выложил большие деньги. Но не жалко денег: рухнула надежда на лучшую жизнь для моих малышей…

После некоторого ступора беру себя в руки и вяло интересуюсь, какая именно личность олицетворяет собой суровый голос широкой общественности. На удивление охотно Иван Абрамович называет эту личность: секретарь парткома УМР Пономарев. Эту личность я знаю. Это отставной подполковник, бывший замполит старой "десятки", зануда с мертвыми закисшими глазами. Он терроризировал еще Кащеева, когда тот был командиром "десятки", дожимая его последними постановлениями Партии и Правительства. Пономарева "вычистили" при реорганизации части. Всплыл он в УМР на совершенно бесполезной, ни за что не отвечающей должности секретаря парткома, сохранив при этом все вельможные замашки крупного партийного бонзы. Такую "обшшественность" мне в одиночку не одолеть. За помощью я обращаюсь к Шапиро: рушатся ведь и его планы. Александр Михайлович уже в курсе дела:

– Не впутывайте меня в свои аферы! – почти верещит он, совершенно забыв о своем несокрушимом юморе. Сильна у нас "обшшественность": и этот товарищ "облослался", как говаривал один мой маленький знакомый…

Делаю последнюю, почти безнадежную, попытку: иду сам к Пономареву.

– Иван Григорьевич, я пришел к вам по жилищному вопросу. В нашей квартире освобождается комната. Она будет просто оставлена; никаким образом к УМР она не попадет. Я могу решить свой жилищный вопрос для пяти человек семьи, купив эту комнату за свои кровные. При этом я ничего не прошу у командования. Мне сказали, что вы возражаете. Почему? У вас что-то есть против меня?

Пономарев не выдерживает прямого взгляда и прямых вопросов и отводит глаза:

– Да, нет… Собственно у меня возражений нет…

– Пожалуйста, скажите об этом Ивану Абрамовичу, – я чуть ли не за ручку веду Пономарева в соседний кабинет: промедление – смерти подобно.

– Я думаю, что мы можем разрешить капитану Мельниченко… Тем более – передовой офицер, орден получил… – выдавливает из себя Пономарев.

– Конечно, конечно, если вы не возражаете. Как там, Иван Григорьевич, у нас обстановка на…, – Кривошеев умный мужик: он переводит разговор на другие рельсы, закрывая тем самым предыдущую тему, как безусловно решенную.

Спустя неделю исходные бумаги обретают на верхних полях много косых разрешительных надписей важных чинов. В отделе МИСа, расположенном недалеко от Мариинки, получаю невзрачную бумажку с печатью, которая называется Ордер!!! На радостях я покупаю несколько коробок самых дорогих конфет и отдаю их женщинам в отдел. Они рады чрезвычайно: о грядущих денежных "откатах" в % от стоимости приобретенного, – еще ничего не известно.

Мы с восторгом "расширяемся" в свою старую комнату, из которой нас выкуривала Розочка пять лет назад. Для начала мы делаем там ремонт и сдираем густо-синие обои, наклеенные нами же без всякого понятия еще в 1957 году. Вообще-то ремонт должна делать уезжающая сторона, но мы не мелочимся, да и хочется сделать все нормально…

Само собой: в лице соседей мы получаем злейших и подлых врагов, о яростных стычках с которыми не хочется и вспоминать.

Несколько лет мы пытаемся обменять свои метры на отдельную квартиру: пишем объявления, договариваемся с маклерами. Последний из них пытался нас "кинуть" на 400 рублей, – я уже рассказывал об этой "операции". Однажды нам предложили обмен на отдельную четырехкомнатную (!) квартиру. Тогда мы впервые подробно изучили "хрущебу", и поняли все прелести жизни в ней. Главная 16-метровая комната состояла из стеклянного угла кухни, окна и нескольких дверей, даже стул там приткнуть было негде. Остальные комнаты – узенькие пеналы-одиночки. Чтобы в прихожей завязать шнурки на ботинках, "корму" надо было выставить на лестничную клетку. О совмещенных удобствах и говорить не приходится, настолько они "совмещены". (Анекдот того времени: на конкурсе мебели для хрущевок победил ночной горшок ручкой внутрь). И все это великолепие эффективно продувается семью ветрами через щели в тоненьких панелях, а морозу даже щели не нужны. Если добавить еще "мелочь" – радиоактивную щебенку в панелях, то все средневековые разновидности казни для вдохновителей, авторов и строителей "народного жилья" не будут казаться чрезмерно суровыми…