Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

Слово «агент» неприятно покоробило Лидочку.

— Теодор предлагает нам отправиться в будущее. Он считает, что нас ничего здесь не держит, — сказал Андрей.

— Неужели вам не интересно поглядеть — увидеть воочию, чем завершится грандиозное действо русской революции? Клянусь вам, если бы не неотложные дела сегодня, я бы тоже уплыл лет на десять вперед. Ведь есть шансы, что Россия сможет построить новое общество. Что она станет добрым примером для иных народов. Большевики исчезнут как накипь — придут достойные люди, Россия заслужила это.

— Как странно, — сказала Лидочка. Она налила чай и подвинула чашку поближе к Теодору. — Мне казалось, что вы очень трезвый и скептически настроенный человек. А вы поете гимн нашему будущему. Неужели люди изменятся?

— Если изменятся условия их существования, то последовательно будет меняться и природа человека.

«А ведь Теодор — не очень умный человек, — подумала Лидочка и испугалась собственной догадки. Прежде он казался ей ипостасью Бога, существом, способным таинственным образом преодолевать пространство и время. — Впрочем, неизвестно, кто из нас прав. Я, которая видит, как вокруг все сильнее волнуется море, поднимая со дна вонючую тину, или он, которому видится светлое будущее».

— Мы будем там чужими, — сказал Андрей.

— В обществе строителей, творцов никто не будет лишним, — возразил Теодор. — А сегодня, здесь, что связывает вас с этим миром?

— Мама, — сказала Лидочка, — я очень тоскую без мамы. Я так надеялась ее увидеть.

— Вы увидите свою мать через пять или десять лет. Она почти не изменится.

Глаза Теодора казались черными провалами, и лицо было неподвижно.

— У вас была мама? — спросила Лидочка агрессивно.

— Да, — сказал Теодор. — Но я ее не помню.

— А жалко!

Теодор не дал втянуть себя в спор. Он подвинул чашку к Лидочке и попросил подлить чаю.

— Я повторяю, — сказал он, — вы еще не вкусили по-настоящему счастья и трагедии полета во времени. Вы еще живете среди своих сверстников, и они даже не догадываются, что вы уже стали на два года их моложе. Я вам могу предсказать — само время заставит вас плыть дальше и быстрее. И наступит день, когда окружающие вас люди станут не более как тенями. Какими они стали для меня. Вы будете вступать с ними в отношения, но не сможете породниться. Ибо нельзя быть моложе собственного внука.

— У меня не будет детей? — спросила Лидочка.

— Вряд ли.

— А у вас есть дети?

— Если были, то давно умерли, — сказал Теодор.

— Я не согласна на такую жизнь, — сказала Лидочка. — Андрюша, ты слышишь, что я не согласна!

— Хорошо, — сказал Андрей. В отличие от Лидочки его совсем не беспокоило в ту минуту, будут у него дети или нет. Он куда острее помнил, как портсигар спас его на Малаховом кургане.

Лидочка поняла, что Андрей ей не союзник, и сразу замолчала.

— Мы боимся… вернее, я боюсь оставлять вас на эти переломные годы. Вероятность гибели молодых людей в катаклизме русской революции слишком велика. Недопустимо велика! Давайте пойдем на компромисс: вы улетаете лишь на три года вперед, ну максимум на четыре. Ничего особенно не изменится — и мама ваша вас дождется. Но будет главное — мир.

Лидочка поднялась из-за стола. Она посмотрела на нарисованную елку. Язычок пламени свечи заколебался от движения Лидочки, и елка будто шевельнула ветками.

За ее спиной Теодор сказал:

— Мне завтра уезжать. Рано. Разрешите, я лягу спать. А завтра перед отъездом мы все решим, хорошо?

Он поздравил Андрея и Лидочку с наступающим Новым годом, до наступления которого оставалось меньше часа, и ушел в комнату Марии Павловны, где Лидочка ему постелила. Он взял с собой свечу, чтобы помыться перед сном. Лидочка его спросила:

— Вы привыкли жить без дома?

— Иногда у меня бывал дом. Но это вовсе не обязательно.

— Спокойной ночи.

Лидочка вернулась к Андрею. Они говорили тихо, чтобы не мешать Теодору. О Коле Беккере, о том, как он высох, изменился, о том, что Ахмет, конечно же, догадался, что Беккер здесь по какому-то политическому делу и что они с Ахметом давно не выносят друг друга, но какие-то гимназические правила поведения удерживают их от открытой вражды, о Нине, как ей трудно будет найти себе мужа или хотя бы друга, о том, как естествен Ахмет в роли татарского офицера, потом они еще говорили о Мученике, и Андрею все не хотелось верить в коварство этого человека… Часы пробили двенадцать. Они разлили по бокалам последнее шампанское и выпили его. Потом Лидочка сказала:

— Может быть, мы вернем эти портсигары?

— Как так вернем?

— Я боюсь прожить жизнь бродяжкой, я боюсь не увидеть более моей мамы — ты не представляешь, как ужасен бег времени, бег без родных, без близких, без дома…

— Но зато у нас есть защита. Если станет плохо и надо будет убежать — мы убежим.

— Какой ты еще мальчик! — сказала Лидочка. — Ты превратишься не только в Вечного жида, гонимого проклятием, ты еще и станешь слугой неизвестных нам сил, и, вернее всего, сил злых!

— Почему?

— А почему им надо таиться и наблюдать за нами исподтишка? Ты не был в параллельном мире, а я там была — и ты там умер! А сколько раз мне предстоит увидеть твою смерть, а тебе — мою? Мне страшно, Андрюша, я тебя умоляю, не надо нам этих дьявольских подарков. Я христианка, я рождена ею. Это не важно, что я не хожу в церковь, но убежать от своей судьбы — это же грех!

— Кто сказал? Где это сказано?

— Ты не хочешь? Тогда я боюсь, что мне придется уйти от тебя.

— Пойдем спать, ладно? Ведь пока что мы с тобой вместе…

Утром в шесть, когда уходил Теодор, Андрей еще спал. Лидочка вскипятила Теодору чайник, дала на дорогу последний кусок вчерашнего пирога. Теодор принимал ее заботу как должное, он привык проводить всю жизнь по явочным квартирам, всю жизнь принимать услуги людей, которые только и ждут, когда ты уйдешь…

— Я еще раз прошу вас обдумать мое предложение, — сказал Теодор. — Три года. Всего три года, и вы избавитесь от ужаса гражданской войны.

— Извините, но мы ночью решили, что мы не будем больше нырять в реку времени.

Она положила на стол перед Теодором небольшой сверток, обернутый белой тряпкой.

— Что это? — спросил Теодор, уже догадавшись, что в свертке лежат портсигары.

Лидочка не ответила.

— Ничего не выйдет, — сказал Теодор и улыбнулся одними губами. — Вы уже заражены. Не было случая, чтобы зараженные выздоравливали.