Развод за одну ночь - Дарья Калинина

– Снова вы! – удивился при виде них следователь. – Что вы-то тут делаете? – И тут же его лицо просветлело: – Постойте, не отвечайте! – воскликнул он. – Я сам отвечу на свой вопрос. Вы и есть те две ненормальные, которые спасли жену одного из заместителей нашего мэра?

– Почему ненормальные? Мы очень даже нормальные. А что касается спасения, то это громко сказано. Мы просто прогнали извращенца, который…

– Который обязательно бы прикончил женщину.

– Почему? Мог и так просто уйти.

– Нет, не мог, – покачал головой следователь. – Знаете, кого вы прогнали от его жертвы?

– Кого?

– Это был сам «сочинский» маньяк номер два – собственной персоной!

– Не может быть!

– Еще как может!

– А… а как вы узнали? Сделали анализ спермы?

– Ну, так далеко дело не зашло, – вздохнул Сосулькин. – Хотя кое в чем вы правы. ДНК-анализ будет сделан, но результаты его мы получим чуть позднее. Пока что я строю свою версию на другой улике. Хотите знать, на какой? А вот она!

И Сосулькин вытащил из кармана прозрачный пакетик, тщательно запаянный, в котором лежала какая-то грязная бумажка. Подруги, которые как раз сейчас размышляли о совершенно чудесном для них словосочетании «ДНК-анализ», которое прозвучало в речи следователя, с недоумением и даже отвращением взглянули на бумажку.

– И что это такое?

– Не догадываетесь?

– Нет.

– Предсмертные вирши, которые маньяк собирался посвятить своей жертве.

– Что? Этот жалкий клочок…

– Написан рукой маньяка. Верней, напечатан на компьютере.

– А что же там написано?

– Бумажку здорово потрепало. Чудо, что оперативники ее вообще нашли. Но молодцы, все-таки обнаружили, да еще и сообразили, что это такое. Видимо, закончив свое дело, маньяк отрезал бы прядь волос у жертвы, а вместо нее прикрепил эту записку.

– Она какая-то вся истерзанная, – критически заметила Кира.

– Ну, еще бы. Ведь мы сняли ее с ежевичных колючек. Видимо, преступник потерял ее, продираясь сквозь заросли.

– А еще что-нибудь удалось найти?

– Нет. Не особо. Несколько смазанных отпечатков пальцев, возможно, они принадлежат преступнику, кровь… В общем, если мы сцапаем мерзавца, то отвертеться ему не удастся.

– Вопрос, я так понимаю, в том, чтобы его сцапать.

– Верно.

Подруги вновь уставились на клочок в полиэтиленовом пакетике. Теперь он казался им куда более привлекательным. И девушки, затаив дыхание, любовались драгоценной уликой.

– Ну, а что там написано?

– Честно говоря, стишки весьма второсортные. «Люблю тебя, как снега цвет. Люблю тебя, как солнца свет».

– И все?

– Все.

Подруги были разочарованы. Они готовились услышать нечто куда более драматичное и трогательное.

– А чьи это стихи? – все же спросила Леся.

– Меня это тоже заинтересовало, – живо откликнулся следователь. – Я немного порылся в Сети и нашел эти строчки. Они принадлежат Анатолию Слепневу.

– Поэту?

– Артисту. Одна из многочисленных звезд, которые горят на нашей эстраде.

– Он популярен? Что-то я его имени не припомню.

– Потому и не припомнишь, что популярность у Слепнева такая же, как и тексты его песен. Весьма средненькая.

И тем не менее для самих сыщиков эта улика была поистине драгоценной. Ведь с ней можно было завтра отправляться на встречу с достойнейшим профессором психиатрии Ростиславом Владимировичем Кулешом. Следователь обещал, что тоже поедет с подругами. И девушки решили, что сегодня они затевать разговор о Сереже и его возможном усыновлении Еленой Николаевной и ее влиятельным супругом уже не будут. Они поговорят об этом с Сосулькином завтра.

Утро вечера, как известно, мудренее. Сегодня и они сами не в лучшей форме, и у следователя в голове бродят совсем другие мысли. К чему просить его об одолжении, рискуя получить отказ?

Кулеш оказался невысоким, но весьма крепеньким толстячком с абсолютно лысой головой и маленькими, но умными и проницательными глазками. Изъяснялся он, оснащая свою речь одному ему известными медицинскими терминами, которые подруги благополучно в одно ухо впускали, а в другое выпускали. Зачем перегружать свой мозг вещами, которыми этот человек занимался не один десяток лет? Все равно всю глубину темы они за один разговор не познают. А иной раз поверхностное знание куда хуже откровенного незнания.

Но Сосулькин оказался на высоте положения. Они с профессором говорили на одном языке, оказывается, Сосулькин имел помимо юридического еще и медицинское образование и теперь легко переводил подругам то, что считал нужным.

– Ты понимаешь все, что он говорит? – улучив момент, когда профессор отвлекся на поиски каких-то своих записей, касающихся личности «сочинского» маньяка, тихонько спросила Леся у следователя.

– Конечно. Мой отец говорил точно так же. Беседа с профессором сильно напоминает мне мое собственное детство, когда отец вызывал меня к себе в кабинет и распекал за какую-нибудь провинность. Он никогда грубо не выражался, употреблял исключительно медицинские термины и названия заболеваний, которыми я, по его мнению, страдал.

– Значит, тебя не наказывали?

– Хуже, меня лечили.

Но на этом увлекательный экскурс в детство Сосулькина закончился, потому что профессор вынырнул из-за горы своих бумаг.

– Многое мой секретарь уже перенес в компьютер, но дело «сочинского» маньяка и его подражателей осталось в прежнем виде. Как-то я не ожидал, что этот тип даст о себе знать снова. Основная волна подражателей уже схлынула. Я был уверен, что больше мы никогда не услышим ни о ком из них.

– Речь идет именно о подражателе?

– О, да. Одном из многих. И смею сказать, не о самом лучшем из них всех. До оригинала ему как «хрущевке» до Останкинской телебашни.

– Даже так?

– Сам «сочинский» маньяк, как его прозвали в прессе, был, по моему мнению, личностью неординарной, образованной и в высшей степени начитанной. Вероятно, этот человек по образованию был искусствовед, историк или филолог. Смерть он изучал долго, используя многие труды великих поэтов, писателей и философов. Смерть представлялась для него высшей точкой человеческого существования. Он стремился облагородить ее. Лично я считал и считаю до сих пор, что, убивая девушек, он оказывал им в некоторой степени услугу.

– Услугу? Лишая их жизни?

– Но при этом сохраняя их красоту и молодость. Они оставались молодыми и прекрасными в памяти тех, кто их знал. Старость, увядание и болезни – это было не для них. Только нетленность, память в сердцах и вечная красота.

Эка загнул профессор! Еще чуть-чуть, и он начнет оправдывать деятельность маньяка.

– Ладно, оставим его. Ведь нынешнее убийство было совершено не им? Елена Николаевна совсем не брюнетка. И она гораздо старше двадцати лет.

– Какое из двух преступлений вы имеете в виду? Тело под грушей или женщина на пляже? Кстати, она ведь осталась жива?

– Да. Нам удалось согнать маньяка прямо с нее. Он убегал, поддерживая свои штаны.

– И это еще одно подтверждение того, что преступление было совершено подражателем. Настоящий «сочинский» маньяк никогда не насиловал своих жертв.

– Нет?

– Говорю же, в его действиях не было жажды обладания или насилия. Он оказывал прекрасным молодым девушкам услугу, сохраняя их красоту на века.

Хороша услуга! Да и профессор этот тоже хорош! Рассуждает тут, словно бы даже оправдывая мерзавца, отправившего на тот свет не один десяток молодых девушек. А ведь сколько горя тот причинил людям. У каждой убитой им красавицы были родные, мать, отец, жених, в конце-то концов. И они вовсе не нуждались в услугах какого-то психопата, который возомнил себя вершителем чужих судеб.

А если уж маньяку так приспичило сохранять на века чью-то красоту, мог бы начать с самого себя! Прирезал или придушил и сохранился бы навсегда в памяти людей.

– Что касается первого тела, то тут сложно что-либо сказать. Тело пролежало в земле достаточно долго, одежда и плоть успели истлеть. Так что, говоря о действиях преступника-подражателя, мы отталкиваемся только от кусочка бумаги, который был прикреплен к густым волосам жертвы и на котором еще сохранились фрагменты посвященного ей стихотворения.

– И цветок.

– Да. И остатки цветка. Пыльца и стебелек. Жертвы «сочинского» маньяка и его подражателей всегда были украшены подобным образом – прекрасный цветок и любовное стихотворение. Но на этом сходство в действиях оригинала и его подражателя и заканчивается. Стихи подражателей куда более примитивны. К тому же убийца или убийцы насилуют своих жертв перед тем, как убить их. Бьет их. Часто мы находили на телах жертв синяки, ссадины и кровоподтеки. Настоящий маньяк никогда не прибегал к насилию над своими жертвами.

– Он же их убивал!

– Я уже говорил, это была с его стороны услуга. И он не мучил своих жертв. Одно движение, и они умирали. Девушки даже не успевали осознать, что с ними произошло. А что касается тела под грушей, то тут вообще наблюдается явный диссонанс.