Поэтический космос - Константин Кедров

"Вижу я, будто стою я в поле, а кругом рожь... как золотая!.. И будто в руках у меня серп... самый как есть месяц, вот когда он на серп похож бывает. И этим самым месяцем должна я эту самую рожь сжать дочиста. Только очень меня от жары растомило, и месяц меня слепит... а кругом васильки... Начинаю я рвать васильки, а они у меня промеж пальцев тают... И не могу я себе венок свить. А уж между тем я слышу - кто-то уж идет ко мне, близко таково и зовет... Ай, думаю, беда - не успела!

Все равно надену я себе на голову этот месяц заместо васильков. Надеваю я месяц, ровно как кокошник, и так сама сейчас вся засияла, все поле кругом осветила. Глядь - по самым верхушкам колосьев катит ко мне скорехонько - только не Вася, а сам Христос! И почему я узнала, что это Христос, сказать не могу, - таким его не пишут, - а только он! Безбородый, высокий, молодой, весь в белом, - только пояс золотой, - и ручку мне протягивает. "Не бойся, говорит, невеста моя разубранная, ступай за мною: ты у меня в царстве небесном хороводы водить будешь и песни играть райские"... Он впереди... Крылья у него по всему небу развернулись, длинные, как у чайки, - и я за ним!"

Вот, оказывается, как легко можно перелететь через бездну, если велика сила духа.

В народном сознании существовало твердое убеждение, сформулированное во многих трудах и писаниях, что бывает смерть прежде смерти физической и прежде воскресения тела бывает воскресение души.

Известна старообрядческая легенда о праведном перевозчике. Однажды в бурную ночь, в непогоду, в дом его постучался странник с просьбой перевезти на другую сторону. Пересилив страх, лодочник отправился в опасное плавание. Когда лодка благополучно причалила к другому берегу, странник хотел отблагодарить достойной платой. "Нет, - сказал перевозчик, - я перевожу бесплатно и надеюсь, что за это бог пошлет мне легкую смерть". "Оглянись", - сказал странник. Лодочник оглянулся и увидел на другом берегу свое бездыханное тело.

Перешагнуть через смерть, оставить на "другом берегу" тело "ветхого Адама" предстояло Андрею Болконскому в романе "Война и мир".

"Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер. Но в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собой усилие, проснулся.

"Да, это была смерть. Я умер - я проснулся Да, смерть-пробуждение!"

Так же пережил свою смерть Иван Ильич:

"- Кончено! - сказал кто-то над ним. Он услышал эти слова и повторил их в своей душе. "Кончена смерть, - сказал он себе. - Ее нет больше".

Раздвоение в момент смерти на вечного и временного наблюдателя поразительным образом похоже на модель воображаемого подлета к области черной дыры. Если смотреть снаружи, то подлет этот будет длиться вечно, однако изнутри черной дыры тот же процесс выглядит иначе. Путешественник спокойно пересекает незримую черту горизонта событий и влетает в "дыру" примерно за полчаса.

Полчаса и вечность равны друг другу.

Современная физика и космология знают и не такие чудеса.

Подлетать к черной дыре, вечно влетая в неё за ограниченный промежуток времени, можно лишь уподобившись лучу света, если мчаться со световой скоростью. Ф. М. Достоевский, переживший приговор к смертной казни "расстрелянием", ощутил и уподобление свету, и относительность времени, когда минуты вмещают вечность. Переживание это передано во всех подробностях в рассказе князя Мышкина в романе "Идиот".

"Он помнил все с необыкновенною ясностью... Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя... ему все хотелось представить себе как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, - так кто же? где же? Все это он думал в две минуты решить!

Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от неё сверкавшие; оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты сольется с ними... "Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, - какая бесконечность!"

Время перед казнью растягивалось до бесконечности" Нечто подобное ощутил перед смертью герой Л.X.Борхеса в момент расстрела. Это писатель по имени Хладик. У него была одна мечта: до расстрела закончить драму, но концовка не получалась. И вот он стоит у кирпичной стены под дулами винтовок:

"На висок ему упала тяжелая капля дождя и медленно Поползла по щеке. Сержант выкрикнул слово команды.

И тут окружающий мир замер. Винтовки были направлены на Хладика, но люди, которые должны были убить его, не шевелились...

Он закончил свою драму. Не хватало лишь одного эпитета. Нашел его. Капля покатилась по щеке. Хладик коротко вскрикнул, дернул головой, четыре пули опрокинули его на землю".

Казалось бы, чисто психологическое переживание растянутого мгновения было, как выяснилось сегодня, отражением вполне реальных особенностей пространства-времени, свойственных нашей вселенной в мире световых скоростей. Видимо, не случайно Ф. М. Достоевский в момент смертного приговора вместе с ощущением бесконечно длящегося мгновения почувствовал какую-то внутреннюю связь со светом, отраженным от куполов.

Один из создателей новой научной картины мира В XX столетии физик Вернер Гейзенберг очень ясно истолковал относительность мгновенного и бесконечного времени в мире световых скоростей: "Из эйнштейновской теории мы знаем, что область настоящего конечна, что она тем дольше длится, чем дальше удалено от нас место события".

"Вечное мгновение" как бы выходит за пределы времен, это такое состояние мира, о котором князь Мышкин говорит, вспоминая слова из Апокалипсиса: "И голос был, что времени больше не будет", - что понималось обычно как финал истории, конец света. Но было и другое, более глубокое понимание конца времен; время исчезает потому, что "для Бога один день как тысяча лет и тысяча лет как один день".

Воскреснуть - значит выйти за круг времен, перешагнуть рубеж, за которым "времени больше не будет".

Человеческий духовный мир, конечно, отражает жизнь всей природы. Сегодня это общепризнанно, литературоведы давно приняли на вооружение термин "психологический параллелизм". Осталось распространить это сложное понятие на космос и все мироздание. Кроме жизни природы есть ещё жизнь вселенной, её особо тонко ощущают писатели и поэты.

Вопрос об отношении человека и космоса раньше считался чисто религиозной проблемой, но ведь важны не слова, а сущность проблемы.

Об этой малоисследованной сфере жизни много писал, думал и говорил Лев Толстой. Некоторые из его высказываний сегодня звучат по-новому.