Чем вы недовольны? - Михаил Эдель

Курбский ждал. Он знал, что, разливая вино, молодые горцы непременно спросят разрешения наполнить его бокал. Коста, держа бутылку, обратился к Курбскому:

– Извините… Мы не знакомы. Разрешите ваш бокал…

Курбский разрешил. И оглянулся. Он искал глазами официантку. Тут же заказал шампанское. Косте не понравился жест соседа, он нахмурился. Но Анатолий взглядом успокоил его.

Опьянённый удачей, человек без паспорта, Прохорчук-Лавров-Курбский развязно разговаривал с Катей. Импозантный авантюрист не мог бы даже вспомнить, когда он был столь увлекательно разговорчивым. Между тем его назойливое внимание к незнакомой девушке уже становилось оскорбительным для её спутников. Несколько раз Катя пыталась унять красноречие Курбского, но он, предлагая тост за тостом, не желал замечать, как закипает Коста.

Анатолий знал: Коста может сорваться каждую секунду, и старался улыбками и короткими фразами по-абхазски охлаждать его.

– Не будь дикарем, – наконец строго сказал на родном языке Анатолий.

– Я дикарь?! А он?!

Секунду-две Коста помедлил, сказал «извините», встал и пошёл к выходу, как оскорбленный рыцарь, у которого незаконно отняли меч, Курбский не умолкал, ему было не до внезапно ушедшего соседа.

Катя, глядя вслед Косте, удивленно расширила глаза… В ресторан входил Воробушкин и с ним тёмноглазый с горским носом, встречавшийся ей в Сухуми.

Бур увидел Катю и резко повернул обратно. На нём была пижамная куртка, поверх неё надет пиджак. В таком виде предстать перед своей мечтой он не мог.

Двигаясь к столику Кати, Евгений Воробушкин просто так, из профессиональной осторожности, чуть поднял левую руку, сделав многозначительные глаза. Катя поняла.

Подойдя, Воробушкин поклонился Кате, она протянула руку и стала представлять друзей и нового знакомого.

– Курбский, – услышал Воробушкин.

– Леон Константинович, – добавила Катя.

– Очень приятно, – улыбнулся Евгений, не назвав себя.

Оперативные работники, охраняющие покой граждан и государства, зачастую незнакомые с системой Станиславского, отлично вживаются в любой образ без репетиций. Воробушкин как будто даже не взглянул на Курбского. Тут же обернулся, чтобы глазами предупредить Богдана, но тот исчез. Лейтенант догадался, что Бур, увидев Катю, вернулся в вагон, чтобы принять соответствующий вид. И верно, вскоре Богдан снова вошёл торжественно-великолепный, в чёрном костюме, белоснежной рубашке и умопомрачительном галстуке. Бур и Воробушкин сели за столиком поближе к выходу.

– Богдан, я хотел познакомить вас, но помешал вон тот, что сидит напротив девушки… – тихо сказал Воробушкин.

Бур сжал черенок ножа, нож был девственно туп.

– Взгляните на него… Незаметно. Фамилия его – Курбский, Леон Константинович. Вспомните фото.

Бур мгновенно переключился. Он, как бы безразлично, оглядел Курбского и, окончательно остыв, шепнул:

– Он. Я его видел мельком в компании Джейрана, но не знал, что это тот самый…

– С Катей Турбиной познакомлю в Ломоносовске, а теперь делайте вид…

Вернулся Коста. Ничуть не успокоившийся. Наоборот. На Курбского даже не взглянул. Сел рядом с ним. И, конечно, не выдержал:

– Уважаемый… почему вы так невежливо, неприлично смотрите на незнакомую вам девушку? – вызывающе спросил Коста.

Катя, как ни странно, одобрительно улыбнулась.

– Просто оказываю должное внимание даме, – залепетал Курбский, увидев кинжальные глаза горца.

Коста вскочил. Анатолий не шелохнулся, он только как можно выразительнее посмотрел на Косту и опять сказал два слова по-абхазски. Коста стиснул зубы. Выручила Катя.

– Нам пора. Идёмте, Коста. Спасибо, – она чуть улыбнулась Курбскому и пошла из вагона. За ней шёл гордый Коста.

Анатолий расплатился, поклонился Курбскому и, виновато улыбаясь, оставил ресторан.

– Кто эти двое? – спросил Бур Воробушкина.

– Всё узнаем на месте.

Мог ли Курбский думать, что за соседним столиком в эту минуту подвели черту под его многолетней деятельностью члена корпорации аферистов, мошенников, стяжателей и проходимцев.

Он вернулся в купе, надел пижаму и улегся на диван. Чувствовал себя в этот час как человек, которому много лет сопутствует удача.

– Главное сделано. Теперь мы знакомы. А эти, мальчики-грузины, не в счёт.

Воробушкин в это время осведомился у проводника, куда следует пассажир, занимающий единственное в мягком вагоне двухместное купе.

В купейном вагоне в это время шла темпераментная сцена. Разразилась она, как только Катя вышла в умывальник.

– Ты ведешь себя, как наши предки в те времена, когда на поясе каждого горца висел кинжал и он объяснялся им как мог. Ах, как необходимо, чтобы многие наши молодые люди прошли военную школу и перестали из-за каждого пустяка угрожающе сверкать глазами.

– Зато тебя слишком переучили, ты не в состоянии защитить честь девушки.

– Девушка, о который ты говоришь, способна защитить тебя самого. В тебе, к сожалению, ещё живы остатки диких нравов и обычаев… Ты – феодал!

Именно последние слова Анатолия услышала Катя. Умывальник был закрыт, поезд подошёл к станции. Катя вышла на перрон подышать. Окно купе, в котором находились Анатолий и Коста, оставалось открытым.

– Такие, как ты, до сих нор косо смотрят на девушку, если она отметает глупые обычаи, посещает клуб, знакома не с абхазскими парнями и ведет себя, как наша Катя Турбина. Вся семья Эшба восторгалась ею!

– Он же пожилой человек, почему он так смотрел на неё? Как ты ему позволил? Ты не мужчина! – восклицал Коста, не слушая Анатолия.

– Ложись спать, сейчас ты ничего не поймешь.

– Значит, я такой глупый? Да?! – Коста сжал кулаки… А дальше – не знал, что делать, что сказать. Он схватил свое пальто, рывком отодвинул дверь и выбежал вон из вагона.

– Возвращаюсь в Сухуми! – крикнул Коста на ходу.

Катя поспешила загородить ему выход из вагона, но Коста, как горячий конь перед барьером, был так стремителен, что она посторонилась, и он выскочил на перрон.

К счастью, на перроне оказались Воробушкин и Бур, они возвращались из ресторана вдоль поезда.

– Евгений Иванович! Верните его! – громко попросила Катя.

Оба повернули назад, настигли взволнованного Косту, взяли под руки.

– Идёмте, друг, – сказал Воробушкин, улыбнувшись, как лирический герой кинофильма. – Катя Турбина приказала.

Коста повиновался, почувствовав явную доброжелательность в голосе незнакомых людей. Уже на ходу поезда втроем поднялись в вагон.

– Ты совершенно прав! – воскликнул Бур, выслушав объяснение Косты. – Я бы такого нахала убил на месте!

Воробушкин, улыбаясь, только покачивал головой, – он не в силах был успокоить двух горцев, потомков благородных джигитов с берегов Каспийского и Чёрного моря.

ТАК ОН БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ

Выйдя из метро, Яша, счастливо пританцовывая, пошёл на почтамт. Сейчас отошлет деньги маме. Себе оставит одну треть. Нет, одну четверть. Нет, десятую часть.

Написал весёлое письмо, заполнил бланк перевода. Передумал. Заполнил второй бланк – оставил себе чуть поменьше трети и чуть побольше четверти. Намекнул маме – кажется, скоро сбудется её мечта, он женится. Невеста, безусловно, самая красивая девушка Украины. Сосватал их гетман Богдан Хмельницкий. Лично. Завтра улетает в Сухуми – отдыхать.

Покинул почтамт. Райский день. Райский город. И как-то не хочется лететь в Сухуми. Но там, у памятника Лакобе, ждёт Андрей.

В четыре его ждёт Зося и её мама. Он должен показаться Грай-старшей.

– Зося Грай… Зося Грай, – напевал Яша, используя мелодию хабанеры из оперы «Кармен». Чудесная афишная фамилия для музыканта – Яша Грай. Просто великолепная фамилия.

В будущем году он поступит в консерваторию, так что жить придётся в Киеве. Это решено. Да, Зося просила: маме надо сказать, что они знакомы давно, и совершенно забыть о джазе. Он инженер – и только. Ну что ж, инженер – это чистая правда. Интересно, будет ли мама Зоей в восторге, когда узнает, что инженер намерен снова стать студентом и что у жениха две с половиной пары брюк (одна из них ему до колен), четыре майки и полдюжины носок, притом не все идеально целы.

Стоп! Он может купить себе носки. И в честь Зоси украинскую рубашку.

Зашёл в магазин и присмотрел в витрине вышитую рубашку. Просто мечта. Присмотревшись к цене, ринулся из магазина.

– Что с вами? – ужаснулась женщина, с которой Яша столкнулся в дверях.

– Кусается.

– Кто, кто?!

– Мечта. Пожалуйста, не беспокойтесь – всё прошло. Больше я к ней не вернусь.

Женщина пожала плечами: какая пошла нынче Молодёжь!

Яша побрел по улице, отведал киевскую ряженку и очутился на Владимирской – у памятника Богдану Хмельницкому. Энергично пересек площадь, вспомнив, что по этому пути шла его Зося.

Настроенный утренней удачей на жизнеутверждающий лад, Яша, жестикулируя, официально обратился к гетману: