Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что касается до уездов изучаемых теперь городов, то мы можем судить о составе землевладения и населения в них по изданным писцовым книгам XVI и отчасти XVII века: белёвским, медынским, тульским, каширским, венёвским, рязанским. На всем пространстве от верхней Оки и до Прони наблюдаем развитие поместного и вотчинного владения как на землях, давно занятых, так и на новых «займищах». На украинное хозяйство садятся здесь не одни мелкие люди, привязанные службой к южному городу, но и московская знать. В венёвских и епифанских местах колонизатором является князь И. Ф. Мстиславский; в Зарайске помещиками сидели князья Волконские и Кропоткины; тех же Волконских видим и в Тульском уезде; в Дедиловском уезде была вотчина князей Голицыных, в Ряжском – вотчина князя Т. Р. Трубецкого. Вообще же вотчинная собственность здесь мало заметна при широком распространении поместья. В Каширском уезде, большая часть которого лежала на правом берегу Оки, насчитывается 546 помещичьих дворов, в Тульском – 521; вотчинные же земли встречаются в этих уездах в единичных случаях, и то более за монастырями. Монастыри здесь вообще не обладают такими пространствами земли, как в центральных и северных местностях. Крестьянство, не зависящее от помещика и вотчинника, заметно только в дворцовых селах и деревнях около Венёва, но эти села и деревни взяты на государя из-за князя Мстиславского, из частной вотчины. Таким образом, как украинный город, так и украинный уезд были одинаково местом развития служилого землевладения и дворовладения. Во второй половине XVI столетия служилое землевладение на украйне несомненно делает успехи: украинные места наполняются «приходцами» с севера и количество запашки возрастает. Тульские писцовые книги дают нам интереснейшие в этом отношении показания: в Тульском уезде с 93-го по 97-й год (т. е. с 1585-го по 1589-й) прибыло «из пуста в живущее» 9775 четей доброй землей. Значение этой цифры станет вполне ясно тогда, когда мы скажем, что в 1585 году было всего «пашни паханой» 7969 четей, а в 1589 году стало ее 17 744 чети. В этот счет не входит «посадская» пашня; монастырской земли кругом Тулы было мало, таким образом, весь прирост мы в праве отнести на успехи служилого и по преимуществу поместного землевладения.
В названных уездах земельные дачи «приборных» людей, именно «деревни казачьи», едва заметны. Напротив, в городах на Поле господствующий вид землевладения, даже почти единственный, представляют собой поместья приборных людей и их свободные заимки, юрты, приравненные к известному поместному окладу. Трудами Багалея и особенно Миклашевского достаточно разъяснен порядок заселения новых мест на «Польской» украйне, и нам остается только собрать их указания в краткий очерк. Мы уже отмечали не раз, что как движение правительственных отрядов, так и свободная заимка земли в Поле держались течения рек. Новые города возникали обыкновенно при реке, вблизи той же реки намечались и земли для служилых городских людей, так что область нового уезда совпадала с бассейном реки, на которой стал город. Московские воеводы с отрядом служилых людей являлись на место, где указано было ставить город, и начинали работы; в то же время они собирали сведения «по речкам» о том, были ли здесь свободные заимщики земель. Узнав о существовании вольного населения, они приглашали его к себе, «велели со всех рек атаманом и казаком лучшим быти к себе в город»; государевым именем они «жаловали» им, то есть укрепляли за ними их юрты; затем они составляли список этих атаманов и казаков и привлекали их к государевой службе по обороне границ и нового города. Это и было первое зерно зарождавшегося здесь служилого класса. Вторым был пришлый гарнизон нового города. Меняясь в известные сроки в своем составе, он служил как бы кадром, с помощью которого устраивались понемногу постоянные группы городского населения: стрельцы, казаки, ездоки, вожи, пушкари и т. п. Все эти группы составлялись или путем перевода и перехода ратных людей из других городов на «вечное житье» в новый город или же путем «прибора» в службу свободных «гулящих» людей. Каждая группа устраивалась при крепости в особых «слободах»; слободы окружали первоначальную крепость – «город», и сами бывали обнесены валом и стеной – «острогом». За пределами острога вырастали впоследствии такие же слободы, «новоприборные» и иные. Обеспечивался гарнизон новой крепости на первых порах готовыми запасами, доставленными с севера, из других городов, а затем – собственной пашней на земле, которую ратные люди получали кругом своего города. К пашням, отводимым в очень небольших количествах, присоединялись всякие угодья. Земли обыкновенно давались каждой группе служилых людей отдельно от прочих групп, в общей меже, в количестве, равном для всех лиц данной группы. По обстоятельствам пахотная земля этих горожан иногда бывала отводима не близко от города, и тогда ее обрабатывали «наездом», выезжая из города. Пользование угодьями, особенно же лесными пасеками, также выводило служилых людей из городских стен. Город был устроен, словом, так, что его население неизбежно должно было работать в его уезде и поэтому колонизовало места, иногда очень далекие от городской черты. В свой очередь, насельники края со своими юртами обращались в помещиков, служивших со своей земли и тянувших службой и землей к тому же городу. Наконец, высылаемые сюда из северных городов на сторожевую службу дети боярские обзаводились здесь поместьями и вотчинами и составляли малочисленную сравнительно группу высших по «чину» и крупнейших по количеству земли владельцев и собственников. Так сплеталась в уезде сеть земельных владений, или созданных военно-административными мероприятиями правительства, или же пересозданных из вольной заимки в условную форму служилой собственности. Попадавший в эту сеть крестьянин садился уже на частновладельческую землю, чаще же попадал в ратную приборную службу. Крестьянские дворы в некоторых уездах почти отсутствовали, а в Белгородском и Путивльском уездах, в которых наблюдалось в начале XVII века сравнительно большое число крестьянских дворов, на одного помещика приходилось средним числом не более одного крестьянского двора и одного бобыльского, и едва
