Дело о пеликанах - Джон Гришэм

Это были четыре абзаца, отпечатанных через один интервал на одном листе. В них содержалось все, что ему было известно о Камеле и его недавнем перелете из Вашингтона. Делались туманные намеки на связь с ливийцами и палестинцами. Коул был в восторге. Сколько времени пройдет, прежде чем «Пост» или «Таймс» напечатают это? Он заключил сам с собой маленькое пари о том, какая из газет опубликует это первой.

Директор находился в Белом доме, откуда должен был вылететь в Нью-Йорк и завтра возвратиться. Гэвин сидел в приемной Льюиса К.О. до тех пор, пока у того не появилось маленькое «окно». Он вошел.

Льюис был раздражен, но, как всегда, старался оставаться джентльменом.

— Вы выглядите напуганным.

— Я только что потерял своего лучшего друга.

Льюис ждал дополнительной информации.

— Его звали Томас Каллаган. Он — тот человек из Тулейна, который привез мне дело о пеликанах. Оно ходило по рукам здесь, затем было отослано в Белый дом и бог знает куда еще. И вот теперь он мертв. Разнесен на куски взрывом бомбы в автомобиле вчера вечером в Новом Орлеане. Убит в результате покушения, К.О.

— Мне жаль.

— Дело не в сочувствии. Очевидно, бомба предназначалась для Каллагана и студентки, которая изложила это дело. Ее зовут Дарби Шоу.

— Я видел это имя в деле.

— Правильно. У них было свидание, и они должны были находиться вместе во время взрыва. Но ее в машине не оказалось, и она уцелела. А сегодня в пять утра она мне позвонила. Напуганная до смерти.

Льюис слушал, но уже не воспринимал услышанное.

— Вы уверены в том, что это была бомба?

— Она сказала, что это была бомба, без всяких сомнений. Раздался сильный звук взрыва, и все разнесло к чертям собачьим. Я уверен, что это было покушение.

— И вы думаете, что существует связь между его смертью и делом?

Гэвин был адвокатом, не искушенным в делах следствия, и не хотел показаться легковерным.

— Может существовать. Мне так кажется. А вам?

— Не имеет значения, Гэвин. Я только что говорил по телефону с директором. Дело о пеликанах с нас снимается. Я не уверен, что оно вообще когда-либо поручалось нам, но тем не менее мы больше не тратим на него время.

— Но мой друг был убит бомбой в автомобиле.

— Мне жаль. Я уверен, что органы там уже ведут расследование.

— Послушайте, К.О.! Я прошу об услуге.

— Послушайте, Гэвин. Я не оказываю услуг. Мы в настоящий момент преследуем достаточно кроликов, и, если директор велит прекратить, мы прекращаем. Вы можете поговорить с ним. Я вам советую.

— Может быть, я неправильно это преподношу. Я думал, что вы выслушаете меня и хотя бы заинтересуетесь.

Льюис ходил вокруг стола.

— Вы плохо выглядите, Гэвин. Возьмите выходной.

— Нет. Я пойду в свой кабинет, подожду с час, вернусь сюда и попытаюсь вновь. Можем мы попробовать договориться через час?

— Нет. Войлз говорил недвусмысленно.

— И девушка тоже, К.О. Каллаган убит, и она теперь прячется где-то в Новом Орлеане, пугаясь собственной тени и обращаясь к нам за помощью, а мы в это время слишком заняты.

— Мне очень жаль.

— Heт, вы тут ни при чем. Это моя вина. Мне следовало выбросить эту дьявольскую вещицу в корзину для мусора.

— Она сослужила хорошую службу, Гэвин.

Льюис положил ему руку на плечо, как бы показывая, что его время истекло и он устал от этих слюнявых разговоров.

Гэвин отдернул плечо и направился к двери.

— Да, она дала возможность поиграть кое с кем. Я должен был сжечь ее.

— Она слишком хороша, чтобы сгореть, Гэвин.

— Я не отступаюсь. Я вернусь через час, и мы возобновим разговор. В этот раз он не получился.

Вереек с силой захлопнул за собой дверь.

Она вошла в магазин «Рубинштейн бразерс» со стороны Канал-стрит и затерялась среди полок с мужскими рубашками. Никто следом за ней не вошел. Она быстро выбрала самую маленькую мужскую парку зеленого цвета, солнечные очки для авиаторов обоего пола и английскую кепку для водителей, которая тоже была самого маленького мужского размера, но подходила ей. Рассчиталась за все с помощью пластиковой карточки. Пока клерк занимался карточкой, она оторвала ярлыки и надела парку. Парка была такой же свободной, как и те куртки, которые она обычно носила. Волосы она убрала под воротник. Клерк осторожно посматривал в ее сторону. Она вышла на Мэгэзин-стрит и затерялась в толпе.

Вернулась на Канал. Туристы из автобуса повалили в «Шератон», и она присоединилась к ним. Прошла к стене с телефонами, нашла номер и позвонила миссис Чен, своей соседке по дому. Видела или слышала та что-нибудь? Очень рано стучали в ее дверь. На улице было еще темно, и стук их разбудил. Она никого не видела, только слышала стук. Ее машина все еще стоит на улице. Все нормально? Да, все отлично. Спасибо.

Наблюдая за туристами, она набрала номер внутреннего телефона Гэвина Вереека. После трехминутной перепалки, когда она отказывалась назвать свое имя и лишь повторяла имя того, кто ей был нужен, ее соединили.

— Где вы находитесь? — спросил он.

— Позвольте мне объяснить кое-что. В данный момент я не скажу вам или кому бы то ни было еще, где я нахожусь. Поэтому не спрашивайте.

— Хорошо. Я полагаю, что вы определяете правила.

— Спасибо. Что сказал господин Войлз?

— Войлз был в Белом доме, и я не смог с ним встретиться. Я попытаюсь поговорить с ним позднее.

— Все это очень странно, Гэвин. Вы пробыли на службе почти четыре часа, и вам нечего сказать мне. Я ожидала большего.

— Наберитесь терпения, Дарби.

— Терпение убьет меня. Они же преследуют меня, не так ли, Гэвин?

— Я не знаю.

— Что бы вы стали делать, если бы знали, что вам предстоит умереть, а люди, пытавшиеся убить вас, уже имеют на своем счету двух верховных судей и одного простого профессора права и к тому же располагают миллиардами долларов, которые не замедлят пустить на убийство? Что бы вы стали делать, Гэвин?

— Пошел бы в ФБР.

— Томас ходил в ФБР, и он мертв.

— Простите, Дарби. Это несправедливо.

— Меня не волнует справедливость или чувства. Я больше обеспокоена тем, чтобы остаться живой до полудня.

— Не ходите к себе домой.

— Я не глупая. Они уже были там. И я уверена, что они следят и за его квартирой.

— Где его родственники?

— Родители живут в Неаполе, во Флориде. Я думаю, что деканат свяжется с ними. У него есть брат в Мобиле, и я собираюсь позвонить ему и все объяснить.

Она увидела человека. Он толкался среди туристов у стойки администратора. В его руках была сложенная газета, и он старался держаться непринужденно, как обычный гость, но его выдавали несколько неуверенная походка и ищущие глаза. Лицо было вытянутым и худым, с круглыми очками и блестящим лбом.

— Гэвин, слушайте меня. Записывайте. Я вижу человека, который уже попадался мне на глаза недавно. Около часа назад. Рост — сто восемьдесят пять или семь, худощавый, возраст — тридцать лет, в очках, лысеющий, волосы темные. Он уходит, уходит.

— Кто он такой?

— Мы с ним не знакомились, черт бы его побрал.

— Он видел вас? Где все-таки вы находитесь?

— В холле отеля. Я не знаю, видел ли он меня. Я ухожу.

— Дарби, послушайте. Что бы вы ни делали, поддерживайте связь со мной.

— Я попытаюсь.

Туалет находился за углом. Она прошла в последнюю кабину, заперла за собой дверь и просидела там около часа.

Глава 17

Фотографа звали Крофт. Он работал на «Пост» в течение семи лет, пока в третий раз не был осужден за наркотики и отправлен на девять месяцев в тюрьму. Освобожденный условно, он объявил себя свободным художником и поместил соответствующую рекламу в «Желтых страницах». Телефон звонил редко, и работы у него было не много. Лишь изредка приходилось снимать «фотомодели», которые об этом даже не подозревали. Большинство его клиентов были адвокатами, которые занимались разводами и нуждались в компромате для суда. После двух лет свободного творчества он усвоил несколько трюков и теперь считал себя чуть ли не асом частного розыска. Он брал сорок баксов в час, когда удавалось заполучить работу.

Одним из его клиентов был Грэй Грантэм, его старый приятель со времен работы в газете, который позванивал, когда нуждался в грязных снимках. Грантэм был серьезным и порядочным репортером и лишь изредка прибегал к тайным уловкам, обращаясь к нему. Он любил Грантэма, потому что тот вел себя честно по отношению к своему жульничеству. Остальные же были такими благочестивыми.

Он сидел в машине Грантэма, потому что в ней был телефон. Время было полуденное, и он курил свою вторую дозу, размышляя над тем, во все ли открытые окна доносится запах его зелья. Он делал свою лучшую работу, наполовину накачанный наркотиками. А уж когда зарабатывал себе на жизнь, не спуская глаз с мотелей, ему приходилось одурманивать себя полностью.