Дом на Баумановской - Юлия Викторовна Лист

– Кто был последним?

– Я, – вжал голову в плечи Леша.

– Дверь охранялась?

– Да, милицией. Милиционер первого разряда Черногубов.

У стены справа стоял юный Черногубов, на нем лица не было – белый, едва дышал.

– И он не отходил от двери?

– Нет! Я уж его допросил.

Переведя взгляд на Киселя, Грених присел рядом, поискал пульс. Случай самоубийства был исключительный. Задержанный стянул себе шею ремнем, просунул под него ножку табурета, стал крутить вокруг оси до тех пор, пока не сжал все вены и артерии, создав хороший венозный застой у петли. Потеряв сознание, он повалился набок. Если бы отпустил ножку раньше, чем упал, то она бы раскрутилась, он остался бы жив, но этого не случилось. Иногда достаточно вмешаться одной крохотной детали, как жизнь тотчас перетекает в смерть. В особенности с повешением, удавлением и удушением. Порой довольно легкого сжатия, чтобы вызвать шок и, как следствие, смерть, сотворить повреждение крупного сосуда – например, надрыв во внутренней оболочке сонной артерии. Сдавление блуждающего нерва и его ветвей может кончиться опасными расстройствами сердцебиения. А бывает, петля слабая и, казалось бы, не могла вызвать удушения, но подписал смертный приговор возникший внутри острый отек, перекрывший дыхательные пути.

– Самоубийство? – опять подал голос с надеждой Леша.

– Сам как считаешь? Способен был такой умник, как Кисель, на столь хитрый способ самоубийства?

Фролов покачал головой.

– Надо провести тщательный обыск тела. Поищите отпечатки пальцев. Не думаю, что при падении петля не успела бы раскрутиться. Парень он крепкий, от легких повреждений отошел бы. Остальное скажу после вскрытия.

С мыслями о том, почему же ему показался знакомым этот случай, Грених вышел из следственной части.

После заседания суда по делу Цингера Кисель заработал множество недругов: начиная со своих подельников-свидетелей, которых мог ждать теперь гражданский иск, продолжая семьей Бейлинсон и заканчивая самим Гренихом, который испытывал точившее душу беспокойство, что Майкино приключение еще отзовется неприятным эхом.

Всем была на руку смерть Киселя, сомнительная деятельность которого сплела в один плотный клубок стольких людей. Семейство Бейлинсон не обрадовалось геройству сына, который вызвал человека на дуэль – в советское-то время – и заявил об этом прямо в зале суда. Но без Киселя не имело места обвинение в таком странном, антиобщественном поступке Коли. Без Киселя и Майке не придется отвечать за то, что она открыла охоту на хоть и лживого, но все же советского гражданина. Эх, дитя революции, маленькая атаманша. Стала, как мечтала, пионером, но осталась в душе разбойницей, какой ее воспитали опекуны – бывший становый и знахарка.

Константин Федорович пожалел, что проверял пульс Киселя без перчаток. Но его вытащили из дому – не успел подготовиться. Оставалась надежда, что старший следователь правильно запротоколирует первичный осмотр тела и снятие отпечатков.

Домой вернулся, когда квартира уже вся погрузилась в ночную тишину и покой, только на кухне опять сидел за бутылкой тот странный тип, которого приютила семья инженера. Писал пьесу. Грених, не любивший ни писателей, ни театра, узнавал у управдома, почему тот пускает без прописки, но в ответ услышал только охи и ахи – у бедного писателя нынче нет тихого угла, а премьера назначена на октябрь, потому и позволил.

– У него есть прописка, с ней все хорошо. Он живет на Большой Пироговской. Но там ему мешают творить.

Зайдя в комнату, Грених застал Майку за чтением на диване, а Асю – пересаживающей растения. На расстеленной поверх ковра рогоже, среди глиняных кусочков разбитых старых горшков, комьев глины, обрезанных сухих веточек, помещались высокий гибискус и сильно разросшийся хлорофитум. Ася в халатике стояла на коленях, с распущенными по плечам волосами, и сначала не заметила появления мужа, так была увлечена утрамбовкой земли вокруг хлорофитума. Но, едва подняла глаза, вскочила и бросилась навстречу.

Майка, лежавшая на диване, поднялась на локте, как сонный медвежонок, махнула отцу рукой, сгребла «Три мушкетера» и побрела к ширме, за которой стояла ее новая кровать с коваными спинками, устланная плюшевым покрывалом и усыпанная вышитыми Асей мелкими подушками, которые ночью всегда сбрасывались на пол.

– Ну, что стряслось? – испуганно выдохнула Ася, вытирая о старое полотенце руки.

Грених посмотрел сначала на Майку. Та заметила этот отцовский тяжелый взгляд и, отложив книгу на письменный стол, стоявший справа от ширмы, выпрямилась, готовая к выслушиванию нотаций.

– Кисель найден задушенным. И почему-то я уверен, что убит.

– Какая страшная новость! Но как? – вздохнула Ася. – Часа два прошло после суда… Мы ведь только вернуться успели. Кто ж посмел?..

Она сделала несколько шагов назад и села на диван.

– Он был неплохим мальчиком… Я тогда с ним долго беседовала, – начала она горестно, в голосе зажглось чувство вины. – Занимался ведь спортом…

– И пил, – сухо вставила Майка из тени угла.

– Он так страдал оттого, что был вынужден терпеть побои отчима.

– И дрался сам, – подхватила безжалостная разбойница.

– Мне кажется, я поступила с ним несправедливо, – продолжала причитать Ася. – Принудила к ответу, обманула.

Константин Федорович во второй раз за сегодняшний вечер повесил пальто на венскую кованую вешалку и сел с женой рядом.

– Не нужно сразу искать в себе виноватую, – начал Грених. – Ты сделала то, что должна была. И будь он чист и честен, ты бы это заметила. Мы его наблюдали целый день, когда проводили эксперимент со всасываемостью алкоголя, и я не обнаружил в нем каких-либо наклонностей к совестливости, рефлексии и тем более к самоубийству. Он из тех людей, что готовы вывернуться из любой ситуации. Лезть в петлю такой не станет.

– Как… – всхлипнула Ася. – Как его убили?

Грених поведал в двух словах, опуская физиологические подробности. Ася встрепенулась, вскочила, прижала к вспыхнувшим щекам ладони. Замерев и не дыша, она так простояла несколько секунд, а потом бросилась в спальню и вернулась с серого цвета учебником по судебной медицине.

– Смотри, – сказала она и, не дав книги Грениху, сама судорожно стала листать где-то в середине, вчитываться, потом опять листать, пыталась найти какое-то особенное место в одном из параграфов. Константин Федорович подошел к ней, встал за плечом. Перед глазами мелькали черно-белые литографии с изображением повешенных, примеров странгуляционных полос, девушек, удавившихся на собственных кроватях, других примеров самоповешения и даже случаев смертной казни. Наконец Ася ткнула пальцем в страницу.

– Читай!

И Грених зачитал вслух:

– «…Обычно это один из способов убийства; случайность и самоубийство весьма редки. Нам пришлось однажды исследовать труп старика крестьянина, который, будучи огорчен потерею небольшой суммы денег, покончил с собою