Служба - В. Воронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приплюснутый, хрящеватый нос вкупе с увесистым подбородком говорит, что этому неандертальцу «все по плечу»… — Это «сотрудник управления внешней контрразведки М. (того самого, которым тогда руководил молодой генерал О. К алугин)».
За что генерал Леонов так взъелся на коллегу? Оказывается, когда вскрыли папку М. с секретной документацией, «из нее вывалились пачки банкнотов, золотые, платиновые украшения, изделия из драгоценных камней». Выяснили, что чекист недавно оформил покупку второй «Волги», пошерстили багаж на таможне — «50 пар обуви, 50 костюмов, 50 плащей, 50 отрезов…». Стали разведчика на парткоме разбирать — он и вовсе обнаглел: «Многие делают, как я!»
Судили? Нет: «Ограничились его исключением из партии и… увольнением из разведки».
Все тот же Леонов сообщает нам, что «желание во что бы то ни стало продлить командировку, чтобы получать валютную зарплату, жить красиво, делало из людей (советских разведчиков — авт.) трусов и потом даже подонков». Отсюда, по мнению генерала, и предательства: «К стыду приходится признать, что таких случаев бывало много».
Стяжательство масштабное — это, пожалуй, еще полбеды. Удивительнее воровство мелкое, друг у друга, о котором пишут едва ли не все. Леонов: «То начнутся систематические кражи часов в раздевалке спортивного бассейна, и приходится проводить целую сложную оперативно-розыскную комбинацию, чтобы обнаружить злоумышленника, который окажется больным человеком — клептоманом (больной в разведке?! Сильно! — авт.). То вдруг некий изувер начинает резать бритвой пальто в раздевалке…». О том же у Калугина: «в здании ПГУ в Ясенево крали меховые шапки в гардеробе, импортные часы в спорткомплексе, колеса с машин на автостоянке… Когда в бассейне пропали двенадцатые по счету часы, Крючков возмутился… Пришлось нанести радиоактивную метку на специально закупленные в Японии часы, чтобы по излучению найти злоумышленника. Им оказался капитан из Управления научно-технической разведки. Его сразу же уволили из КГБ без огласки и передачи дела в суд!» Прочих же охотников до чужих шапок, колес и спецов по взрезыванию пальто, судя по мемуарам, так и не нашли. Но была у подобных мелких происшествий и, так сказать, положительная сторона: они стимулировали бдительность и постоянную проверку сотрудников разведки «с использованием слежки, подслушивания и других специальных средств. В ходе этих мероприятий нередко выявлялись неблаговидные поступки отдельных лиц, и их без шума и объяснений выпроваживали из органов» (Калугин). На то и щука в реке… Подторговывали разведчики и африканскими «камешками» на черном рынке в Москве (Калугин пишет) — кто, их знает, тоже, может быть, для поддержания формы.
Как и все советские люди, разведчики отдали дань анонимкам — «вирус анонимных писем частично поразил и разведку» (Леонов). Об анонимщиках пишет и Шебаршин: «Раз в несколько лет в ПГУ появляется анонимщик…».
Из мемуаров становится ясно, что, совершив обыкновенное преступление, чекист на скамью подсудимых попасть не мог: ему следовало отмочить нечто действительно экстраординарное! Вот как такой случай описывает Леонов: сотрудник разведки «вдруг в одночасье стал уголовным преступником… завел себе любовницу из числа сослуживиц» (пока все как у людей! — авт.). Но завершился роман тем, что «герой» прибил даму бутылкой от шампанского и попутно прирезал случайного свидетеля. Получил 15 лет («обычному» дали бы «вышку»!). А после суда вдобавок выяснилось: любитель сослуживиц работал на французскую разведку — сам вдруг решил признаться! Впрочем, как пишет Калугин, признанию незадачливого шпиона не поверили, подумав, что «его шаг продиктован тщеславием». Но тут уж все-таки на всякий случай расстреляли…
Вообще, надо заметить, женщины до добра разведчиков не доводили. Даже канадские спецслужбы, блюдя нравственность советских граждан, сообщали советским (шпион шпиону — человек, товарищ и брат) «о моральном разложении, поразившем часть советской колонии». — «Среди постоянных клиентов одной замужней дамы оказались сотрудники резидентуры… — сокрушался Олег Калугин. — Вызванные в Москву… категорически отрицали участие в амурных похождениях, однако согласились отдать на заклание двух рядовых работников резидентуры».
Все же полное умерщвление непокорной чекистской плоти представлялось делом хотя, возможно и желательным, но едва ли выполнимым. Посему «в спортивном комплексе немалым успехом пользовалась массажистка, которая… не только растирала начальству спины. Дело было поставлено на конвейер, и в нем оказались замешаны два заместителя Крючкова, один начальник управления и другие начальники меньшего калибра». Меры, вестимо, были приняты самые суровые — «Крючков провел воспитательные беседы с шалунами…». Искусительница, разумеется, была отлучена от щита и меча. Так или иначе, читателю ясно, что «вторая древнейшая» шла рука об руку с первой даже и у стражей завоеваний.
И горячие сердца наследников железного Феликса, случалось, заводили их, а также их спутниц жизни и даже руководство очень далеко. Калугин описывает, как Юрий Владимирович Андропов вынужден был лично заняться серьезнейшей проблемой: противник разработал план шантажа жены резидента ГРУ. «Дама очень любила свою собаку, огромного кобеля, исполнявшего не только сторожевые функции. Собака отвечала даме пылкой взаимностью, и на базе этой документально зафиксированной патологии контрразведка намеревалась завербовать неверную подругу резидента». В общем, собачку решили отравить — по приказу председателя КГБ: Андропов лично подсказал, «что крысиный яд вроде стрихнина может сработать». Псина, правда, выжила, но на врага боле не могла работать — беднягу парализовало…
Какой-то чекист погорел на специфических религиозных пристрастиях. Его общение с миром горним заключалось в том, что он брал со священнослужителей взятки. Поскольку знал он немало и к тому же давал и сам — наверх, то поспешили «избавиться от него раз и навсегда» — расстрелять по-быстрому (Калугин). Во многой мудрости много печали…
Еще одно горячее сердце, проникшись, очевидно, идеей возмездия за жестокую гибель Лазо, дало волю чистым рукам. Сей деятель щита и меча «изнасиловал у себя в каюте, а затем зверски убил и выбросил в иллюминатор молодую японку», — вспоминает генерал Калугин.
Но, конечно, в целом от родимой почвы разведчики и контрразведчики не отрывались. И пороки их были не только романтического или стяжательского свойства: о частых ЧП, связанных со «злоупотреблением алкоголем» упоминает несколько нехотя, генерал Леонов. Не чурался рюмки и сам председатель: «вдруг Крючков предложил выпить по бокальчику», — вспоминает Леонов. Ему вторит Калугин: «Не успели мы сесть в самолет… как Крючков, достав из портфеля бутылку шотландского виски, предложил выпить. «Вы же любите виски, наливайте», — приказал Крючков… Я не успел открыть рта, чтобы похвалить чудесный напиток, как Крючков предложил повторить…На следующее утро Крючков не вышел на работу».
Жажда одолевала не только больших начальников… Читаем у того же Калугина: филеры индийской контрразведки «зафиксировали факт распития «из горла» в автомашине сотрудника резидентуры перед тем, как он с товарищем зашел в ресторан». Это проняло даже видавших виды руководителей. «Дикий случай, — прокомментировал Сахаровский (руководитель ПГУ в 1956–1971 гг. — авт.), — как можно пить до ресторана, ведь для того туда и идут, чтобы выпить там!»
Из пламенных строк Шебаршина вообще можно составить целую поэму: «зеленый змий» и извечное российское «пить или не пить» красной нитью проходит через две его книги. Чувствуется, что человек проблему знает не понаслышке, разбирается в ней досконально и отдал ее разрешению немало сил, выбрав первый вариант ответа. И конечно, память матерого разведчика хранит немало ярких эпизодов. Запали они в душу. На первых же страницах «Из жизни начальника разведки» описано задержание милицией пьяного преподавателя развединститута. «В разведке пили ничуть не меньше, чем в любом другом советском учреждении…», — констатирует преемник Крючкова. Но вот попался Шебаршину в Пакистане резидент, который «не брал в рот спиртного. Это… не укладывалось в привычные рамки, даже противоречило традиции». Хуже того, резидент даже не ругался матом! Не то, что начальники в Центре, которые «не стеснялись высказывать свое отношение к жизни, начальству и особенно к подчиненным с помощью всем известных русских выражений» («Рука Москвы»).
Но прошло время, появился новый резидент и все, слава КПСС, наладилось: «Резидент питал неодолимую тягу к спиртному, пил в любое время суток, быстро хмелел и во хмелю нес околесицу, густо пересыпанную матом».
Радует глаз и греет душу описание Шебаршиным армейско-чекистской попойки в Афганистане с участием мемуариста, маршала Соколова и афганских вояк: «…сервировка скромная, походная, еда обильная, но еще обильнее выпивка — добротное шотландское виски и русская водка». Да и дома, в Ясенево, «в непринужденной и подогретой алкоголем атмосфере выносились суждения о том или ином человеке…». То есть зря мы ломали голову: как в разведке решаются кадровые вопросы? А так же решаются, как и везде.