Правдивая ложь - Нора Робертс

– Джулия, как вы входите в холодную воду? Дюйм за дюймом или сразу?

– Головой вперед.

– Хорошо. – Ева глотнула шампанского, чтобы очистить горло перед прыжком. – Началом конца стала та ночь, когда он приковал меня к кровати, чего никогда не делал раньше. Бархатными наручниками. Вы шокированы?

Джулия не смогла представить себя настолько беспомощной, в полной власти другого человека. Не смогла представить в таком положении Еву. Является ли такое полное подчинение синонимом доверия?

– Я не пуританка.

– Еще какая пуританка. И это одно из качеств, которые мне нравятся в вас больше всего. Под внешней искушенностью бьется сердечко пуританки. Не сердитесь. Это освежает.

– А я думала, оскорбляет.

– Вовсе нет. Позвольте предупредить вас, юная Джулия, когда женщина попадает в сексуальную зависимость от мужчины, она способна на то, от чего при свете дня сгорает со стыда. Даже если страстно желает повторить свой опыт. – Ева царственно откинулась на спинку кресла, обнимая бокал обеими руками. – Ну, вы сами узнаете. Если повезет.

"Если повезет, моя жизнь просто вернется в прежнее русло», – подумала Джулия.

– Итак, Энтони Кинкейд. Он любил, назовем это маскарадом. В ту ночь на нем была набедренная повязка из черной кожи. Он уже начинал толстеть, что несколько портило впечатление. Горели черные свечи, курились благовония. Он натирал мое тело маслами, пока оно не заблестело и запульсировало. Он делал со мной изумительные вещи, останавливаясь лишь на мгновения, чтобы дать мне передышку. А когда я уже сходила с ума, лишь бы быть с ним – господи, да с кем угодно, – он поднялся и открыл дверь. Он впустил юношу…

Ева отпила шампанского, и, когда снова заговорила, в ее голосе не звучало никаких эмоций.

– Ему не могло быть больше шестнадцати-семнадцати. Я начала ругаться, угрожать, даже умоляла, пока Тони раздевал его, пока касался его своими дьявольски опытными руками. Я обнаружила, что даже после четырех лет жизни с таким человеком, как Тони, все еще во многом невинна. Я не могла смотреть на то, что они делали друг с другом, и закрыла глаза. Потом Тони подвел мальчика ко мне и приказал ему делать со мной все, что угодно… Я поняла, что мальчик гораздо искушеннее меня. А Тони смотрел… и пока мальчик еще был во мне, Тони пристроился за ним на коленях, и… – Ева поднесла к губам сигарету. Ее пальцы дрожали, но голос оставался ровным. – …И мы трахались втроем. Это продолжалось несколько часов… с бесконечной сменой позиций. Я перестала ругаться, молить, плакать и стала вынашивать мщение. В конце концов Тони отпустил юношу и освободил меня. Я подождала, пока Тони уснет, спустилась в кухню и нашла самый большой нож. Когда он проснулся, в одной руке я держала его член, в другой – нож. Я сказала, что, если он когда-нибудь дотронется до меня, я его кастрирую, и предложила тихий и быстрый развод с условием, что мне остается дом со всем содержимым, «Роллс-Ройс», «Ягуар» и домик в горах. Если бы он не согласился, я разделала бы его, как свиную тушу.

Вспоминая, как лепетал перепуганный насмерть Тони, Ева улыбнулась. И улыбалась, пока не взглянула на Джулию, на слезы, струящиеся по ее щекам.

– Не надо плакать. Он расплатился сполна.

– За это невозможно расплатиться. – Джулия охрипла от ярости, на какую не считала себя способной. – Ничем.

– Возможно, но опубликовать все это – хорошая месть. Я долго ждала.

– Почему? – Джулия смахнула слезы. – Почему вы ждали?

– Хотите правду? – Ева вздохнула, допила шампанское. – Мне было стыдно, что меня использовали таким унизительным образом.

– Вам нечего стыдиться.

Впервые Ева говорила о той ночи, хотя переживала ее много раз, но в первый раз воспоминания не были такими мучительными, как раньше. Она даже не представляла, каким целительным может быть сострадание.

– Джулия, вы действительно верите, будто нет стыда в том, что тебя используют?

Джулия только покачала головой. Ее тоже использовали. Не так омерзительно, но она знала, что стыд может кусать годами, как злая собака.

– Я не понимаю, как вы смогли тогда удержаться и не пустить в ход нож или разоблачение.

– Выживание, – просто сказала Ева. – На том этапе моей жизни я не больше Тони была заинтересована в том, чтобы тайное стало явным. И еще Треверс. Я поехала к ней через пару недель после развода, когда обнаружила припрятанные Тони пленки. Не только с ним и со мной в разных сексуальных эскападах, но с ним и с другими мужчинами, с ним и с двумя девочками. И я осознала, что мой брак был болезнью. Думаю, я поехала к Треверс, чтобы доказать себе, что не только я была одурачена и совращена… Треверс жила одна в маленькой квартирке. Деньги, которые ежемесячно выплачивал Тони, едва покрывали арендную плату и содержание в лечебнице ее сына.

– Сына?

– Томми. Ребенка, которого Кинкейд предпочел считать мертвым. Томми – олигофрен.

Задыхаясь от гнева, Джулия вскочила с кресла и бросилась к окнам, где воздух казался чище.

– Он отвернулся от собственного сына?!

– Не он первый, не он последний, не так ли? Джулия услышала сочувствие в голосе Евы и автоматически отгородилась от него.

– Это был мой выбор, и я не была замужем за отцом Брэндона. Треверс была замужем за отцом Томми.

– Да… но у Тони уже было двое абсолютно здоровых и до предела избалованных детей от первой жены. Он не хотел признавать больного ребенка.

– Расскажите мне о сыне Треверс.

– Томми сейчас около сорока. Он не может сам ни одеться, ни поесть. Врачи не думали, что Томми проживет столько лет, но они не сильно ошиблись, ведь живет его тело, а не мозг.

– Как Треверс могла говорить, что ее сын умер?

– Не осуждайте ее, Джулия. Она согласилась на требование Тони, так как боялась, что он убьет ребенка. И еще потому, что винит за состояние Томми себя. Она убеждена, что в умственной отсталости Томми виноваты… скажем так, нездоровые сексуальные отношения, в которых он был зачат. Ерунда, конечно, но Треверс в это верит. В общем, она отказалась от моих денег, которые сочла милостыней, но согласилась работать у меня. И работает уже больше трех десятилетий, а я храню ее тайну.

– Хранили до сих пор. Почему же вы решили раскрыть ее тайну теперь?

Ева откинулась на спинку кресла.

– Я приняла меры предосторожности. Тони больше не может причинить зла ни сыну, ни Треверс, а мой брак с ним – часть моей жизни. Я решила написать всю правду, Джулия.

– Кинкейд попытается остановить вас.

– Я давным-давно перестала бояться Тони.

– Он способен на все.

Джулия молча достала из портфеля анонимки Прочитав их, Ева побледнела.

– Где вы это взяли?