До второго потопа - Дмитрий Дивеевский

– Это ведь все девические мечты, что ты его там встретишь, и вместе врага будете разить. Такое только в сказках бывает. У войны свои законы. Может, ты в тылу себя для него убережешь, и будет у вас после войны семья. А вот пойдешь на фронт и неизвестно…

Майор долго уговаривал Настю. Он явно не хотел, чтобы эта хрупкая девочка сама прыгнула в пекло. Может быть, у него были собственные дочери. Но Настя стояла на своем, и в конце концов майор, вздохнув, подписал ей направление на курсы военфельдшеров во Владимире.

В мае Настя уже распаковывала свои пожитки в общежитии бывшего владимирского медицинского училища, переоборудованного под военно-медицинские курсы. В комнату заселились еще четверо девчат, все из близлежащих деревень. Они были физически сильнее Насти. Две из них поработали в колхозах, а две успели потрудиться на местных фабриках. Девчонки были также молоды, как и Настя, жизнерадостны и веселы. Войны они не боялись и головы их были заполнены обычными для этого возраста любовными делами. Они могли долгими вечерами трещать о своих женихах и читать их письма с фронта как самые увлекательные художественные произведения.

Им предстояло три месяца проходить ускоренный курс для фронтовых фельдшеров, которые на звание фельдшеров на самом деле не тянули. Здесь давали лишь начальные знания анатомии, учили различать ранения и принимать решения о том, какая необходима первичная помощь. Сама помощь в полевых условиях не могла быть сложной: дезинфекция, наложение жгутов, бандажей, шин, и так далее.

Для понимания эта наука оказалась не очень сложной, тем более, что в сумке фельдшера находилось небольшое количество лекарств и вспомогательных средств – йод, бинт, жгут, мазь от ожогов. Некоторые занятия вели врачи, демобилизованные с фронта по ранению. В их рассказах было много ужасного, от чего сердце Насти обливалось кровью. Только теперь она начала понимать, что мужество врача – это особого рода мужество. Ему приходится включаться в угасающую жизнь разворочанных осколками, лишенных рук и ног людей, вселять в них надежду и всеми силами оказывать помощь. И при этом не терять духа, не слабеть телом и душой. «Сколько же сил понадобится мне – думала Настя – наберусь ли я их когда?»

Потом начались практические занятия. Девушек учили на набитых смесью опилок и песка манекенах делать уколы, накладывать шины, перевязывать раны и перемещать раненых. Когда Настя впервые попыталась затащить себе на спину манекен весом 70 килограммов, чтобы по пластунски доставить его в санитарный пункт, она поняла, какие испытания ее ждут. Девушка тащила манекен по траве, изо всех сил отталкиваясь сапогами и помогая себе одной рукой, но когда выдохлась и остановилась, оказалось, что она проползла не более десяти метров.

Но, все равно, несмотря на осознание всей тяжести избранного пути, она стремилась на фронт. Внутри нее уже работал механизм, который независимой от мыслей и чувств человека определяет его судьбу.

21

1942. Ржевский выступ

После неудачного январского наступления под Москвой, в тылу немцев, в зимних лесах от Ржева до Вязьмы застряли окруженные советские войска. Их было много, по немецким данным, около ста тысяч. Главной силой среди них являлась группа генерала Белова, не потерявшая боеспособности и имевшая снабжение с большой земли через узкий проход в районе города Нелидово. Снабжение было плохим и нерегулярным, потому что немцы постоянно пытались перекрыть этот узенький ручеек. Но все-таки Белов имел возможность хоть и впроголодь кормить солдат и давать им минимум боеприпасов. Окруженцы вели активную партизанскую деятельность. Они взрывали мосты и железнодорожные линии, совершали диверсии, уничтожали гарнизоны. Сил на их разгром в зимних условиях у немцев не было. Так прошла зима, минула весна, и наступило лето. Только в конце июня немцы подтянули необходимые для операции войска и приступили к ликвидации окруженных советских частей. Батарея Булая готовилась встретить их на южном направлении.

Севку разбудил жаворонок. Мелкая птаха с первым светом поднялась в зенит и огласила окрестность радостной животворящей трелью. Булай никогда не слышал жаворонков ранним утром. Он считал, что эта птица запевает, когда солнце уже поднялось над горизонтом. А тут еще только светает… Или, может, божья тварь предчувствовала, что днем все пространство заполнится вселенским грохотом и места для ее трелей просто не будет?

Булай лежал в брезентовой палатке на разостланной шинели, в грязной, пропитанной потом гимнастерке, с распущенным ремнем. Рядом сопел командир взвода пехоты толстяк Крылов. Теперь они воюют вместе, делят хлеб и воду пополам. Каждый раз перед пробуждением Всеволод видел один и тот же сон: он сидит с Настей на скамеечке под цветущей черемухой теплым весенним вечером. Настя положила голову ему на плечо, а он крепко прижимает ее и сердце его часто бьется. Он очень желает ее, ведь он знает, что такое близость, и в то же время он понимает, что с Настей нельзя поступать опрометчиво. Эта девушка достойна только одного – любви только в лоне семьи и никак по-другому. На память ему приходили ночи с Волей. Все тогда было – и страсть и огонь в груди, только такой хрустальной нежности не было. А Настя достойна нежности. Нежности необыкновенной, как маленький цветок, как мотылек на ладони. Она несет в себе чистоту и грех оскорбить ее даже нечистой мыслью…

Севка сел на своем лежбище и протер глаза. Жаворонок заливался, торжествуя в небе, а у него сегодня трудный день.

Командующий группировки генерал Белов не скрывал от своих подчиненных положения. Его разведка докладывала о том, что немцы вот-вот начнут наступление на его группировку и вчера, на вечернем сборе командиров он объявил о предстоящем начале тяжелых оборонительных боев. День начала боев был назван им точно. Сегодня, в это лазурное ласковое утро, все должно начаться.

Булай выбрался из палатки, потянулся и осмотрел расположение батареи. От прежнего состава у него оставалось две пушки и пять солдат. При этом повыбило наводчиков – самых незаменимых специалистов в пушечном деле. Приходилось на ходу учить заряжающих, да что толку. Хороший наводчик готовится упорной тренировкой. Придется самому становиться к орудию.

На небе курчавились лишь редкие перистые облачка и надо полагать, что день откроется налетом люфтваффе. Немецкие асы летали над группировкой, словно на прогулке, не опасаясь советских истребителей и ружейного огня с земли. Наши самолеты появлялись редко, а войска на земле патроны экономили.

Провиант у окруженных практически закончился два дня назад. Вчера доели остатки перловой каши, сваренной из последних пачек концентрата, и перешли на подножный корм. Булай надел сапоги и побрел вдоль опушки леса в надежде найти съедобную траву. Однако все вокруг было основательно истоптано солдатскими сапогами, и он сорвал только стебель аниса.

Заря постепенно таяла и вместо нее в небе распространялась густая летняя синева. День входил в силу, а значит, до прихода врага оставалось недолго. Да, фрицы перестали спешить. В иное время они начинали наступление с рассветом.

Вот высоко в небе загудела осой серебристая точка самолета-корректировщика. Значит, скоро.

Словно в подтверждение его мыслей из-за холмов послышалось уютное и неспешное рокотание танковых моторов. Будто стадо сытых динозавров собиралось вместе, чтобы выступить в путь. Противник явно не рассчитывал на серьезный бой. Выходит, начнут без авианалета. Да и зачем? Окруженные части голодны и измотаны, боеприпасов у них в обрез. Упорного сопротивления они оказать не могут. Стоит ли на них авиацию тратить? Проще разрезать котел танковыми клиньями, выбросить в грузовиках пехоту и взять в плен расчлененные остатки противника – вот и вся задача.

Севка вернулся к своей батарее. На каждое орудие имеется всего по лотку снарядов. А в каждом лотке – три штуки. Стрелять можно только наверняка.

Солдаты уже поднялись без команды, и каждый занимался своим делом – кто грыз припрятанный сухарь, кто брился на сухую перед сражением, кто слюнявил химический карандаш и писал весточки в никуда, потому – что полевая почта давно не ходила. Булай не торопил людей. Придет время и каждый из них займет свое место. Так же не спеша оживала жизнь и в окопах огневого взвода. Лейтенант Крылов о чем-то вполголоса переговаривался со старшиной Сергеевым, бойцы углубляли свои огневые позиции и считали патроны. Во всем была видна неспешная рутинная жизнь, к которой рокот моторов вроде бы не имел отношения.

– Сева, что делать будем, если танки прорвутся на позиции? – спросил Крылов, присаживаясь рядом с Булаем на поваленное дерево.

– Отступать назад не имеет смысла, Сережа. Там нас зажмут со всех сторон и уничтожат. Смотри, здесь по преимуществу местность лесистая. Надо пробиваться вперед и уходить в заросли. А там видно будет.