Денарий кесаря - Анатолий Дроздов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему ты так ласков с рабами? — спросил он однажды. — Ты высокого рода, воин, неужели считаешь их ровней?
Аким улыбнулся:
— В нашей земле нет рабов.
— Как? — изумился отец. — Кто же готовит вам пищу, шьет одежду, убирает дом?
— Бедные делают это сами, богатые нанимают работников.
— Вы никогда не знали рабства?
— Знали. Много веков.
— Почему отменили?
— Рабы восстали. Помнишь Спартака?
— Странно, что ты знаешь! — удивился отец. — В Риме не любят его вспоминать.
— Мы учим вашу историю. Наш Спартак победил.
— Легионы не смогли справиться?
— Большая часть войска перешла на сторону рабов. Солдаты устали от войны, им пообещали им мир и землю.
— Что было потом?
— Смута, кровь, много крови. Тысячи представителей богатых родов — те, кто не перешел на сторону новой власти, были казнены. Затем пришел голод — бывшие рабы не умели управлять. Страной правили поочередно диктаторы… Так длилось свыше семидесяти лет… — Аким говорил неохотно, чувствовалось, что ему это неприятно.
Отец кивнул, и больше гостя ни о чем не спрашивал.
3
Как я упоминал, в Риме жили мои родственники по бабушке — многочисленные потомки сенатора Пульхра. Пребывание под судом и последующая неопределенность нашего положения заставили отца не искать с ними встреч, но родственники сами нашлись. Как-то отец повел меня в родовую усыпальницу Пульхров — к месту упокоения бабушки. Мы возложили венок к статуе Пульхерии, украшавшей ее надгробие. Чувствуя вину перед безвременно умершей женой, Марк Корнелий Назон не поскупился и нанял хорошего скульптора. Тот изваял Пульхерию сидящей, одна рука ее лежала на коленях, а другая повисла — как будто жизнь только что оставила ее. Неуловимый переход из бытия к смерти был запечатлен на печальном лице бабушки; красота его пробуждала в сердце скорбь и жалость. По обычаю скульптуры умерших людей не раскрашивали; теплый, молочно-белый мрамор придавал облику бабушки чистоту.
Мы долго стояли у памятника, затем отец повел меня вдоль надгробий — знакомить с историей рода. И внезапно заметил свежее погребение: для мраморной урны с прахом еще не подготовили саркофаг, она стояла одиноко с горстью песка на крышке — символ предания останков земле. Надпись на урне сообщала, что пять дней назад умер и был сожжен на траурной церемонии Секст Пульхр — тот самый легат Пятого легиона, в котором начал военную службу юный Луций Назон. Эта весть взволновала отца — он считал себя обязанным легату. Узнав у Юния адрес сына Пульхра, отец написал ему письмо, в котором тепло отозвался о покойном и высказал глубокие соболезнования. Сын легата оценил письмо и сдержанность родственника — прислал краткий ответ со словами благодарности. А вскоре к нам в дом явился посыльный и от имени сенатора Гая Пульхра пригласил на гладиаторские игры, организованные в честь покойного легата и наступивших Паренталий — праздника поминовения усопших. Отца не было — он, как обычно, отправился в канцелярию к Юнию, поэтому раб обратился ко мне.
— Вас встретят у амфитеатра Августа на Марсовом поле и препроводят к почетному месту, где ваши места будут рядом с достопочтенным сенатором Пульхром! — возгласил раб после поклона. — Как почетным гостям вам покажут гладиаторов до выхода их на арену, вы сможете оценить силу бойцов, их вооружение и сделать ставки. Сенатор Пульхр готов оказать вам и другие знаки внимания!..
Появление вестника вызвало всеобщий интерес в доме: за моей спиной собрались не только Аким с женщинами, но и рабы. Я напустил на лицо строгость и велел передать сенатору, что мы принимаем приглашение и обязательно посетим представление. Посыльный поклонился и уже собирался удалиться, как его остановил Ахилл.
— Неужели сенатор Пульхр не подумал, что префекта могут сопровождать? — спросил он ехидно. — Что у тебя позвякивает в сумке?
— Тессеры! — смутился раб. — Прости меня! Я совсем забыл…
— Странно видеть такую короткую память у вестника! Ведь тессеры можно продать, не так ли?
Раб не ответил, виновато опустив голову. В ситуацию вмешался Аким: без долгих слов он запустил руку в сумку посыльного и отсчитал десяток бронзовых жетонов с номерами — тессер, служивших пропуском на игры. Велев посыльному удалиться, он раздал тессеры женщинам и рабам.
— Ты, наверное, не знаешь, что рабам запрещено посещать зрелища? — сказал Ахилл, неуверенно вертя тессеру в пальцах.
— Где на тебе на писано, что ты раб? — ответил Аким, с деланным вниманием осматривая Ахилла. — Не вижу!
Все рассмеялись и стали весело обсуждать предстоящее зрелище. Вездесущий Афинодор куда-то сбегал и принес весть: на играх будет выступать сам Прокул. Мне это имя ничего не говорило, но рабы, услыхав его, зацокали языками. Нам поведали, что Прокул — лучший гладиатор Рима, на счету его тридцать восемь побед. Прокул был свободнорожденным римским гражданином и выходил на арену только за деньги.
— Пять тысяч денариев за выступление! — утверждал Афинодор, но Ахилл покачал головой:
— Максимум три!
— Пять! — горячился Афинодор. — Три было в прошлом году! С каждым разом он поднимает цену — хочет накопить к старости. Ему ведь уже тридцать пять!
Ахилл не стал спорить, и рабы долго обсуждали богатство Прокула, у которого имелся собственный дом за городом, рабы и участок земли. По словам рабов, выходило, что дом гладиатору подарила любовница — почтенная римская матрона, тратившая на возлюбленного деньги мужа. Узнав об этом, муж развелся с неверной, и Прокул бросил обедневшую женщину. С той поры благосклонности гладиатора добиваются десятки римлянок, соперничающие, кто одарит его щедрее.
— Он красив? — спросил Аким, с любопытством прислушивавшийся к разговору.
— Что ты! — возразил Афинодор. — Обезьяна, привезенная из Африки, и та краше.
— Почему его любят женщины?
— Он лучший гладиатор Рима! Самый знаменитый. Не знаешь разве, женщины летят на запах славы, как бабочка к цветку?..
Аким улыбнулся, и мы пошли обедать. Вечером я рассказал отцу о приглашении Гая Пульхра, он встретил весть с радостью. В назначенный день мы отправились на Марсово поле: отец, я и Аким. Рабы и сирийки отправились ранее — чтобы не мозолить глаза префекту и занять места получше. У входа в амфитеатр нас встретил уже знакомый вестник и тут же перепоручил другому рабу.
— Сенатор Пульх еще не прибыл, — сказал тот, кланяясь. — Мне велено, если будет согласие префекта, показать вам гладиаторов, а также то, что сами захотите.
Отец пожелал взглянуть на бойцов, и нас отвели в эргастул, где за решеткой из толстых железных прутьев сидели, лежали или ходили из угла в угол гладиаторы. Лица их были отрешенны, на нас они не обратили внимания. Отец долго рассматривал гладиаторов. Он ничего не сказал, но по выражению лица стало ясно, что бойцы отцу не понравились. Аким чувств таить не стал.
— Почему они такие жирные? — спросил. — Им же тяжко в доспехах!
— Гладиаторов специально кормят ячменем, чтоб полнели, — пояснил отец. — Многим это спасает жизнь. Раны на теле заживут, если меч не достанет кишок или не пробьет грудь. Чем больше жира и мяса на теле, тем труднее добраться до внутренностей.
Присмотревшись, я различил на телах нескольких гладиаторов шрамы, подтверждавшие правоту отца.
— Толстому сражаться плохо! — не отставал Аким. — Он неповоротлив, и может пропустить такой удар, что и жир не спасет!
— Ты прав! — согласился отец. — Но в Риме судят иначе. Когда я обучал гладиаторов в Галлии, то не позволял им полнеть. Спасать бойца должно воинское искусство, а не жир.
Аким с любопытством взглянул на отца, но промолчал. Я облегченно вздохнул. Мне не хотелось расспросов о прошлом ланисты Луция Корнелия Назона. Из эргастула мы направились в кладовую оружия, где Аким долго рассматривал мечи, трезубцы и шлемы. Внезапно он подошел к стене и снял с крюка боевой цеп — железный шар на цепи, прикованной к рукояти.
— Гладиаторы сражаются этим? — удивился Аким.
— Нет, господин! — подскочил служитель. — Самниты, фракийцы, африканцы и галлы не используют цеп. Ранее им бились конные андабаты, но таких схваток давно не проводят. Но мы содержим оружие в исправности — вдруг зрители потребуют андабантов…
Аким раскрутил цеп над головой, удовлетворенно кивнул и повесил на крюк. Затем снял другой. К рукояти этого были прикреплены цепями три шара, унизанные острыми шипами. Аким осмотрел их, покачал головой и повесил обратно.
Сопровождаемые тем же рабом, мы поднялись к почетным местам, там отца поприветствовал Гай Пульхр, плотный мужчина лет сорока, очень похожий (как мне потом сказали) на покойного отца. Устроителя игр окружал сонм важных мужчин в тогах с широкой пурпурной полосой — по всему было видать, что сын покойного решил использовать игры для упрочения своего положения. Как я узнал позже, была еще причина присутствия такого большого числа сенаторов — при Тиберии гладиаторские игры в Риме проводились редко. Император не любил скопления большого числа людей, усматривая в них возможность возмущения против власти. Хотя сам Тиберий давно жил на Капри, римский эдил не рисковал восставать против мнения правителя. Разрешения на игры выдавались по уважительному поводу и только достойным людям.