Я Распутин. Книга третья - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и решение сложилось — крупное производство. Графу выгода, крестьянам избавление от голода, мне снабжение заводов. Только захотят ли землепашцы?
— А что, православные, сколь вам земли на нос будет, а? — дождавшись, когда спорщики утомятся, вступил в дело я. — Ну, ежели все по-вашему выйдет?
Мужики заскребли в затылках и бородах.
— Сколько? — повернулся я к сопровождающему меня чиновнику управы.
— При разделении всех спорных земель… — зашуршал он бумагами, прижимая локтем к боку портфель.
— Да точно не нать, по простому скажи.
— Осьмая часть десятины на едока, господин Распутин.
— То ись на самую многодетную семью десятины полторы. И что, сильно поможет?
Накал малость спал, начались подсчеты. Загибали заскорузлые пальцы, шевелили губами, возводя очи горе, морщили лбы и по всему выходило, что не-а, не хватит. А я еще подбросил сомнений:
— А знаете ли, что на эти спорные земли еще и левашевские своими считают?
— Да кто они такие! — раздался единодушный вопль народный, поддержанный массовым засучиванием рукавов, а в задних рядах и выдергиванием кольев из забора.
— Ну то есть вы готовы таких же мужиков, точно так же вкалывающих от зари до зари, точно так же страдающих от недорода, за осьмушку десятины убить? — я насмешливо обвел взглядом бородачей. — Не будет вам счастья с той земли. Как ковырялись поодиночке, так поодиночке подыхать и будете.
— И будем! — мрачно возразил детина в полосатой рубахе.
— А скажи мне, мил человек, скольких ты детей схоронил, а? А ты? А ты?
Мужики опускали глаза и отворачивались — детская смертность адова, в каждой один-два ребенка до пяти лет не доживали, а уж если недород…
— А ты не совести нас, не совести! Ишь, умник нашелся, рожа сытая, кафтан шелковый, а туда же, учить вздумал!
— А я природный крестьянин тобольского села Покровского и пахал не меньше тебя, — придавил я скандалиста взглядом. — А что рожа сытая, так на то мне откровение божье было, как хорошую жизнь наладить, и не только себе, но и всем, кто со мной пойдет.
Стоявшие в качестве группы поддержки “небесники” закивали головами, всем своим видом показывая — да, отец наш Григорий Ефимович строг, но за ним как за каменной стеной!
— А коли мы с тобой пойдем? — выкрикнул шебутной мужичонка, эдакий дед Щукарь в молодости.
— Пойдем, чегож не пойти. Знаю я, как беду вашу развести и как сытую жизнь наладить.
И еще два часа рассказывал про крупное производство. Доказывал, что чем мельче надел, тем труднее с него жить. Что один трактор может заменить десять лошадей, но на чересполосице ему делать нечего. И что выход я вижу один — сельхозтоварищество на паях. Практически совхоз.
— Это что же, в батраки??? — взвился все тот же недо-Щукарь.
— Зачем в батраки? В пайщики. Вы — трудом, граф — землей, а я — машинами. Детишек возьмем учиться при заводе, своих механиков вырастим… Только мужички, мигом выборных до города и амба митингам! По рукам?
Еще через час споров утомившиеся селяне ударили со мной по рукам. Теперь дело за малым — уговорить графа.
— За каким хреном??? — не удержался я, увидев у правления концерна “Распутин и сыновья” директорский автомобиль. — Лена, у нас что, денег девать некуда? Тут город — полчаса пешком от края и до края! Между заводами и полуверсты нету, до управы и на пролетке доехать можно!
— Ты не понимаешь, — обиженно поджала губы бывшая эсерка, а ныне бизнесвумен. — Тут же мужское царство, я для них баба, вылезшая с кухни! На пролетке я обычная барынька с претензиями, а на авто — директор!
— Ты начальник над всем производством, — уже менее сварливо заметил я. — И они это знают.
— Знать, Гришенька, одно, а понимать — другое. А тут понимание прямо на колесах подкатывает. Да с нашим двигателем, да на нашем бензине…
Хм. А логично, живая демонстрация достижений. Значит, можно рассматривать как неплохой маркетинг.
— Ты же не сердишься? — подошла Лена вплотную и положила руки мне на грудь.
— Я… кгхм… гони прислугу.
— Уже, Гришенька, — лукаво улыбнулась госпожа директриса и потащила меня в спальню.
*****
К графу я отправился наутро и на Ленкином автомобиле. Орлов-Давыдов поначалу настроен был агрессивно — ясное дело, когда у тебя родовую землю отобрать хотят. И ни о каких совхозах слышать не хотел, подать сюда воинскую команду, разогнать мужиков и водворить спокойствие.
Но мало-помалу утихомирился. Человек-то образованный, университет закончил, сахарные заводы поднимал, прогрессивными идейками в масонской ложе баловался… Ну да кто сейчас этим не балуется, зато граф содержал чуть ли не два десятка сельских школ.
А купил я его даже не расчетами, над которыми мы сидели вчера заполночь. И хорошо все у нас получалось — рост продукции, гарантированный рынок сбыта — заводы, механизация… Но больше его заинтересовало мое предложение вступить в Небесную Россию. И баллотироваться в Думу при первой возможности — избирательный закон в пользу помещиков, а визави может выдвигаться аж в девяти губерниях, где у него владения, и по городу Санкт-Петербургу, где у него дома.
— Только одно условие, Алексей Анатольевич, — поднял я бокал с вином, последние детали мы шлифовали за обедом. — Масонские дела придется оставить, у нас с этим строго, партия христианская, преимущественно православная, тайные общества и обряды неприемлемы.
— Договорились, Григорий Ефимович. Хоть и жаль связей.
— Ничего, в Думе новые наработаете.
— Это верно. Но вот что я еще хотел бы вас попросить. Вы же на короткой ноге с новым министром внутренних дел?
— Ну… знакомы, да.
— Есть у меня подозрение, что волнения эти не на пустом месте возникли…
Конечно, не на пустом, у мужика
