Сон Брахмы - Роман Светлов

С каждым днем болтавшаяся за спиной сумка становилась все легче. Запасы сухих лепешек и орехов постепенно иссякали, а съестное в здешних горах найти было непросто. Иногда путешественник разбавлял свое меню кореньями или плодами растений, которые напоминали ему растения тех мест, откуда он пришел…

Откуда он пришел? Издалека. Из-за бескрайних степей, где каравану порой бывает нужен год, чтобы одолеть ту дорогу, которую конный путник проходит за месяц. И все по причине бесконечной войны, которая для тамошних жителей – вещь более понятная, чем мир. Из-за других гор, населенных мусульманами, которые заставили его выбросить крестик и сделать обрезание – после чего он две недели провалялся в лихорадке, ибо нож, которым ему срезали крайнюю плоть, был столь же пыльным, как и руки людей, силой втащивших его в ислам.

Он пришел из-за священной реки. Сначала его била дрожь, когда он видел, как в ее темные воды бросают полусожженные трупы. Но беседы со старцами, которые сидели и молились близ нее, вернули его душе покой, – и он смирился со странным обычаем. Он покаялся в обрезании и был прощен: хотя до обрезания считал себя христианином, а люди, жившие на берегах святой реки, знали о Христе лишь то, что мусульмане называют Его одним из своих пророков. Он обладал даром к чужим языкам, а потому выучил и несколько наречий людей, живших по берегам бесконечной реки.

Из уст жрецов здешних храмов он и узнал, что место, где Бог и Его ангелы ничего не скрывают от людей, существует. Не зря прошли годы странствий, не зря он терпел надругательства и голод. Чудо, что он вообще сюда добрался. Он должен был погибнуть в самом начале пути – еще на Волге, где караван, к которому он присоединился, ограбили черемисы, или в пустыне, или во время снежной бури посреди степи, или в мусульманских горах… Но он дошел. Хотя путь ему выпал куда длиннее, чем тот, который достался его напарнику.

Три года назад два послушника Антониева монастыря в Великом Новгороде собрали торбы, подошли под благословение к настоятелю и направились в поисках тропинки, ведущей к Богу – не духовной тропы, а земной. Один пошел на север, за Камень, искать страну счастливых людей, весть о которой в монастырь принес пилигрим, пришедший из Святых мест. А ему достался юг, сказочная страна Шамбала. И он шел туда, отбросив сомнения и страхи.

В Индии ему рассказали, как добраться до Шамбалы. Но даже здесь, на берегах священной реки, не нашлось ни одного, кто побывал там. Слышали про нее все, верили в ее существование тоже. Но боялись пути через нескончаемые горы, окружавшие ее со всех сторон. Боялись горцев, которые якобы охраняют путь к Шамбале. Чудовищ, выползающих из пещер, едва они заслышат человеческие шаги. Впрочем, один из старцев сказал ему:

«Иди. Кому Брахма откроет путь, а кого не подпустит к Себе, предугадать невозможно. Одно лишь скажу, Он любит упорных. Прежде чем беседовать с Ним, не только душе, но и телу приходится совершить далекий путь. Но почему одним из упрямцев Он что-то говорит, а других даже не подпускает к Себе – не знаю. Если тебя не загрызут медведи, не убьют проводники, не завалит снежной лавиной, быть может, Он и откроется тебе. Или нет. Только Спящий знает, за какие заслуги Он допустит тебя в Свой сон».

В Индии Бога называли Брахмой. Старик сказал, что Он – Спящий. Удивительно: их настоятель однажды произнес странные слова:

«Иногда мне кажется, что Господь любит и прощает нас. А иногда – что Он спит».

Эти слова запали в душу пилигрима. Все недели, проведенные им в горах, он осмысливал их, пока не поверил в свое предназначение: именно он должен разбудить Бога. Безлюдность и молчание гор только убеждали его в своей правоте: Бог спит, Его дыхание – ветры, почти равномерно дующие с перевалов. Огромные гало, неоднократно появлявшиеся вокруг ослепительного солнца – отблески Его снов.

Путь пилигрим держал по странной карте – полотняному платку, посреди которого была изображена звезда с двенадцатью красными лучами. Ее украшали изображения каких-то демонов и надписи, вызубренные пилигримом еще на берегах Ганга. Каждый из лучей обозначал хребет, который он должен пройти. Надписи говорили об их приметах и о том, где следует искать очередной перевал.

Наконец двенадцатый хребет оказался позади. Все, как и предсказывали ему: посреди горной долины лежало озеро. Его вода была светлой, она сверкала на солнце как чешуя металлических колец на ярко начищенном доспехе. Зато скалы вокруг казались темными и грозными. Кое-где они нависали над водой, казалось – один толчок, и те рухнут вниз.

Там, под нависающими скалами, и находился лаз.

День клонился к вечеру, поэтому пилигрим устроился на ночлег. Догрыз последнюю лепешку, выпил из озера ледяной воды со странным металлическим привкусом. Заснул почти мгновенно и во сне летал над землей, словно птица.

Едва над горами, окаймлявшими долину с восточной стороны, появилась утренняя заря, пилигрим поднялся на ноги. Он знал, что вход в Шамбалу виден только утром, когда солнечные лучи проникают под своды скал, нависших над озером. И теперь напрягал глаза, надеясь увидеть хоть что-то, хоть какой-то символ.

Это был круг. Темный круг посреди скалы. Пока он бежал вокруг озера, солнце успело подняться, и круг опять спрятался в тени. Но пилигрим запомнил скалу. Он спешил к ней, задыхаясь из-за разреженного воздуха, спотыкаясь на острых камнях. От его обуви остались клочья, изрезанные пятки оставляли кровавые следы. Несколько раз он бросался в воду, обходя те места, где отвесные скалы подходили прямо к озеру. Он не чувствовал ни холода, ни боли. В этот момент он казался себе сильным – сильным, как Голиаф.

Вход в Шамбалу и правда был круглым. В скале, словно циркулем, был прорезан круглый лаз, закрытый такой же круглой дверью. Посередине двери имелось нечто вроде ручки. Казалось, стоит потянуть за нее – и дверь упадет прямо ему на руки.

Однако, прежде чем подойти к Шамбале, он сел на пятки – как садились старцы на берегах Ганга – и стал собираться с духом. Наверное, стоило помолиться. Но пилигрим не знал уже, кому молиться – Троице или же здешнему Брахме. Да и не было слов, все слова забылись перед мыслью о величии того, что он сейчас сделает.

Он не боялся ничего. Но от усталости и волнения его начало трясти. Стучали зубы, ходили ходуном руки. Казалось, вместе с пилигримом трясется весь мир.

Через минуту он понял, что это ему не кажется. Тряслась земля, по поверхности озера пошли волны. Пилигрим увидел, что от сотрясения дверь начала открываться, и темную изнанку скалы залил яркий свет. Спасение было там, и Спящий был там.

Но пилигрим не успел. Прежде чем он поднялся на ноги, от скалы, нависающей над входом, оторвалась огромная глыба и обрушилась на него. Он не успел испытать ни досады, ни разочарования. И боль была мгновенной, не мучительной. Она смыла с его души усталость, память о путешествии, гордость от своей миссии. Все это оказалось настолько не важно…

Под ногами хрустел снег: приморозило так, что даже в центре Москвы подземное тепло от бесчисленных труб, замурованных в мертвую землю под городом, не могло справиться с холодом. Матвей деловитой рысцой пересек открытое пространство между метро и домом, где находилась редакция их газеты. Было раннее утро, и хотя Садовое кольцо уже заполнил нескончаемый поток машин, прохожих было немного. Они кутались в пальто, поднимали воротники, защищаясь от секущего лицо ветра ладонями в перчатках и варежках. Они почти не смотрели по сторонам, и Шереметьев понимал, что скорее всего «хвоста» за ним нет. Тем не менее он сделал круг по кварталу, прежде чем вошел в двери своей редакции.

Матвей ожидал, что его встретит заспанный вахтер, но в проходной пахло кофе и вахтер давно уже не спал.

– Матвей Иванович! А мы вчера сбились с ног, разыскивая вас! После того как вас увезли, приезжала милиция, Иннокентий Абрамович звонил по всем телефонам, где вы могли бы быть, но даже ваш батюшка не мог помочь…

Сиреневый Жакет ждал его в своем кабинете. На столе стояла пустая кофейная чашка, лежала вчерашняя газета, в которой главный редактор с недовольным видом делал какие-то пометки красным маркером. Услышав шаги Шереметьева, он поднял глаза и отложил маркер.

– Засранцы, – сказал он.

В устах Сиреневого Жакета это слово могло означать и одобрение, и ругань, поэтому Матвей выжидающе смотрел на главного редактора.

– Тоже мне футбольный дайджест! Перепутали все и всех.

– Я давно говорил, Иннокентий Абрамович, что спортивные обзоры нужно заказывать профессионалам.

Однако Сиреневый Жакет решительно поменял тему разговора:

– Во что же ты вляпался, мальчик мой?

– В типичный бред шизофреника.

– Оно и заметно. А шизофреники – это наши органы?

– Примерно так.

– Вчера под предлогом осмотра места происшествия какие-то товарищи пытались копаться в твоем столе. Но я прогнал их.