Проходные дворы биографии - Александр Ширвиндт

По дороге, около Пассажа, меня застал страшный ливень, и я побежал куда-то прятаться и добежал до междугородной, где позвонил тебе, как ты написала, – в среду с 9 до 15:30. Я позвонил ровно в 3 часа, и тебя не было дома. Уж если пишешь, что будешь в это время дома, то будь, а то очень обидно.

Ну ладно! В общем, я тебя не застал дома и пошел дальше по Невскому. Очень много всего в «лесах», и поэтому трудно смотреть, но все равно хорошо. Дополз до Адмиралтейства и совсем потерял голову! Ну, в общем, ты сама понимаешь – восхитительно! При тебе Зимний был в «лесах»? Сейчас он стоит, как новый, совершенно изумительный и блестящий.

Вышел на набережную, обошел Эрмитаж кругом и по каналу Грибоедова вышел на Невский. Все время перед носом твой план, все время путаюсь и сбиваюсь с пути истинного. Пошел искать главный почтамт и вышел к Исаакиевскому – ну, понятно впечатление, но внутрь, увы, не пускают. Полчаса искал «мрачное серое здание немецкого посольства» и не нашел. Десять раз в этих бессмысленных поисках проходил мимо почтамта, пока умные люди не пихнули меня в дверь.

Ну, письма от тебя, конечно, нет еще, и я сел писать сам. Сейчас уже 6 часов – устал очень.

Какая уйма кинотеатров на одном только Невском проспекте!

Где твой хваленый «Норд»? Не могу найти его, а также не могу найти Петра I, а спросить вроде неудобно. Нашел Николая на коне, Екатерину – пешком, а Петра не могу. Но еще все впереди, ведь я в Ленинграде всего 4 часа, а почти все уже видел (ха-ха).

Позвоню тебе позже. Будь дома! Целую! Скоро-скоро!

Твой А.Ш.

Письма из Дома отдыха «Пестово» – в Сухуми, 1954 год

4 августа 1954

Кисик! Опять я в Москве, опять один, один. 12 ч. 13 м. 4 августа.

Сегодня утром встал, побежал на воду, искупался – холод страшный. Позавтракал и к 11 часам – в «центр». В дом отдыха за письмами от Киса. Ни одного! Пошел назад грустный-грустный (я тебе еще не надоел?). Сыграл один круг в преферанс и, пообедав, побрившись, поехал в Москву. Ехал на теплоходе «Чкалов», на том, на котором мы с тобой приезжали в Пестово. Уснул на диване (Кис! Целую ночь не спал! Ужасно! Вздыхал! Вздыхал! Ворочался! Родители подумали, что мне плохо, – вскочила мать, стала расспрашивать – ушел на улицу, посидел с полчасика и вернулся. Чуть-чуть поспал, проснулся, полежал, перечитал твое ужасное письмо и написал тебе с отчаяния. Получила? Так всю ночь проворочался. Готов был повеситься – до того ужасно не спать, скучать, думать – и все одновременно).

Уснул на теплоходе – проснулся уже перед Москвой. Приехал домой в 10 часов вечера. Помылся, поел огурчика с черствым хлебом (огурчик был в холодильнике вялый-вялый, а кусок хлеба дала соседка) и побежал к Журавлевым. Дома сам Дима, Валентина Павловна и Машка. Страшно обрадовались – расспрашивали. Потом Машка легла, а я сел ее успокаивать (у нее завтра второй тур – этюды) – психует страшно.

Я сейчас пришел домой. Один. Ты знаешь, Кис, я все-таки еще маленький. Вот я вошел в пустую квартиру, в руках батон и 200 граммов масла. Никого! И так мне почему-то стало грустно, одиноко-одиноко, и я страшно захотел к кому-нибудь родному-родному и близкому уткнуться в колени и чтобы мне гладили голову и ласкали бы меня. Неуютно, пусто, тоскливо! Я взял твои прошлогодние письма, которые ты писала мне в Ригу, – читаю. Как они не похожи на теперешние! Говорится в них о том же, но сколько в них любви и подлинной грусти. Хоть бы одно «прошлогоднее» письмо пришло мне сейчас!

Кис! Целую, куда хочу и куда ты хочешь.

Спокойной ночи, милый. Будь умницей!

7 ч. 20 м. 7 августа. Сижу в Химках, на пароходе «Коккинаки». До отхода еще 40 минут.

Что за ужасный день был сегодня! Сейчас голова кружится и болит, все время подташнивает. В общем, Машка конкурс не прошла. До этюдов не допустили.

Дома сначала был рев, потом Машка взяла себя в руки и успокоилась внешне. Дима очень огорчен. Завтра они едут на дачу. Я за ненадобностью тоже уехал. Машку жалко. Я за эти три дня до того наволновался и набегался, что очень плохо себя чувствую. Еду только с одной мыслью – получить твои письма. Если их нет, то это ужасно, и так настроение паршивое. Но надеюсь, что их там есть, и не одно.

Татка (Журавлева) приехала вчера. Ночевала у меня, утром вместе ходили в училище. Провели целый день вместе. Утром поехали на кладбище – посетили Остужева, Берсенева, Нежданову, походили у памятников, посмотрели. Люблю кладбища – в Риге бывал без конца (там прелестные). Они на меня навевают какое-то грустно-приподнятое настроение. Я никогда, никогда не бываю такой настоящий, как там. Приедешь, пойдем как-нибудь, ладно? Или ты не любишь?

Открылась сельскохозяйственная выставка. Ты знаешь? Мы пойдем?

Целую, жду, мы поехали. Трясет.

Твой

Письма из Киева и Ленинграда, 1956 год

Киев, гостиница «Украина», 25 июня

…Отдельный номер-люкс (огромная кровать, зеркальный шкаф, письменный стол, кресла (2), стол круглый, два стула, ванная с душем, уборная, радио, телефон, тумбочка, ковер, коридор с вешалкой и трюмо; два окна, две картины). Живу, как царь. Скучно дико! Приехал – устроили смотрины всей группой: бабам понравился сразу, режиссуре пришлось еще понравиться дальше. В общем, утвердили. Читаю сценарий – местами смешно, местами дико глупо. В целом – дешевка страшная, ну, черт с ней! Образ банальный, но довольно яркий.

Сегодня поехал первый раз на студию[13]. Побрили лоб (не пугайся – чуть-чуть, даже не заметно), сняли на фото и пошли мерить костюмы, шитые на Мишку Козакова. Все – узки и чуть-чуть коротки, но красивы очень – будут переделывать.

Группа сносная, но не без говна. Режиссер – Суслович – очень милый дядька. В меня с ходу влюбилась его дочка. Ходит целый день за мной, прелестная девка, к сожалению, завтра уезжает с матерью в Сочи. Она мне сказала и отцу, что влюбилась в меня с первого взгляда и никуда отсюда не поедет. Ей 4 года. Играем целыми днями, мать и отец ревнуют. Хочу такую свою.

На студии искал Ваську Ланового (он снимается в «Как закалялась сталь»), не нашел. Сел гримироваться – налетает кто-то сзади – Васька. Лобызались, лобызались, как будто первые друзья всю жизнь – что значит тоска и одиночество.

Первая моя съемка будет 27-го числа – вход в Телецентр, первая работа актера Ширвиндта: первая съемка, первая зарплата, первый настоящий Александр Анатольевич. Страшно!

В картине снимаются:

Кмит – героиня,

Вицин – один герой (смешной),

Ширвиндт (второй, менее смешной),

Носова – подруга Кмит,

Сухаревская – няня в зоопарке,

Дмитриев – мой аккомпаниатор,

Сорокин – темная личность.

Все.

Единственно, чего я боюсь по-настоящему, – это что я дико буду уставать. Темпы работы здесь бешеные. Одна съемка с 6 утра до 12 дня – 2 дня. Вторая с 6 вечера до 12 ночи или с 9 вечера до 4 утра. Причем системы нет – все в этом «искусстве» зависит от погоды. Сидит вся группа и молится на солнце: день, два – в гримах, в костюмах сидишь и молишься. А я, честно тебе сказать, устатый (я вижу твою ухмыляющуюся физиономию). Родичам я, конечно, сказал, что легко и приятно и я отдыхаю, но, увы, не так.

Пока эти два дня относительно свободен – пишу тебе большое письмо, не знаю, что будет дальше.

Киев – очень, конечно, красивый город. Весь зеленый – главная достопримечательность. Но я ожидал большего, по рассказам.

С 5 июля здесь начинаются гастроли вахтанговцев.

В Москву пока что вырваться не удастся, ибо каждый день съемки. Но думаю, что, когда осмотрюсь и освоюсь, – вырвусь, так ближе к середине июля. Вот!

Пока денег не получил, и денег нет. Обещают завтра дать суточные. Поэтому, Кисик, звонить часто и лететь в Москву пока не на что. Как только деньги появятся, позвоню.

Целую тебя. Думай о молодом дебютанте, желай ему успеха, будь умницей, напиши мне о практике – подробно. И обо всем, обо всем.

Передай привет всем своим.

Твой А.Ш.

На бланке кинофильма «Любовь не слепа». Добавлено от руки:

«Какой удачный эпиграф к моему письму».

Начало письма не сохранилось.

…Жизнь мне здесь сейчас интересна и нова. Я помолодел – нет заботы, нет надоевших стен и повседневной пошлой жизни.

Кис! Ты понимаешь? Я вступил в новую трудную жизнь – жизнь в искусстве. Пока мне повезло – я в хорошей группе, с большинством по-настоящему творческих людей. Я хорошо обеспечен, прекрасно живу в прекрасном городе. Но кругом, даже здесь, полно пошлости, грязи и богемы – в плохом смысле слова. Я рад, что далек от этого, я просто не понимаю вкусов этой дешевой богемы – мне противно. Но скуки в своей личной жизни, привычки вместо настоящих чувств не хочу. Дальше будет труднее. Во многом надо будет разбираться самому – и главным образом в себе. Что труднее всего. Хочу счастья! Большого! Ясного! В коем можно быть самим собой, ничего не стесняясь и не скрывая! Хочу радости! Не хочу ныть в жизни. Я до сих пор ныл и часто – противно.