Нувориш - Ростислав Самбук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это тебе не какой-то бассейн, а настоящая речка, – поддакнул Левко, хотя наивысшим достижением западного быта считал именно бассейн у дома. Голубой кафель, отчего вода кажется морской, подстриженный газон и ярко-красные кусты вокруг – такое он видел в каком-то американском фильме, что с тех пор считал образцом зажиточности и комфорта.
– Бассейны у нас не в моде, – сказал Иван Павлович. – Партия осуждала буржуазные замашки и правильно делала.
«Что не мешало номенклатурщикам купаться в персональных бассейнах и париться в финских банях, – хотел возразить Левко, но сдержался, рассудив, что Луганский неправильно его поймет. – Еще и девушек приглашали – хорошеньких массажисток. И завели эту моду комсомольские боссы. Чтоб хоть в чем-то переплюнуть партийные кадры».
За городом Луганский выжал сто двадцать километров – не успели опомниться, как уже поворачивали к Рудыкам. Лицо у Ивана Павловича посерьезнело, как бы затвердело, и Левко вдруг предположил: не едут ли они к главному шефу? Основания, во всяком случае, для такого предположения есть: первое: Луганский его без меры расхваливает, назвал человеком очень хорошим и богатым; наконец, кто, кроме шефа, мог отгрохать, как сказал Иван Павлович, огромную фигню на самом берегу Козинки? А как напрягся сейчас Луганский! Видно, его, если и не пугает, то к чему-то обязывает встреча с шефом…
«Поживем – увидим», – подумал Левко, но решил пока что вести себя в зависимости от обстоятельств и максимально использовать шансы, которые могли открыться перед ним.
Что советовал ему полковник Задонько? Взвешивать каждое слово, выверять каждый поступок. Быть осторожным и хитрым…
«Попробуем сегодня что-нибудь вынюхать», – решил Левко.
Луганский остановился под соснами. Собственно, сосны в Рудыках росли вдоль каждой улицы, да и поселок был окружен сосновым лесом. Впереди метрах в ста виднелся забор из плотно пригнанных дубовых досок.
– Подождешь тут, – велел Иван Павлович. – Не надо под воротами торчать. А я пойду туда, – указал на дубовый забор. Видишь, какая красота. Нет лучшего дерева, чем дуб. А шеф еще пропитал его горячей олифой, потом покрыл лаком. Будет стоять вечно – нас не станет, а забор не сгниет.
«Боже мой, – встрепенулся Левко, – и в самом деле приехали к шефу. Везет же мне сегодня!»
– Посидишь в машине, – приказал Луганский, – подождешь часок, ну, два. Как управимся… Радио послушай, газетки почитай. Хочешь хороший детектив? – достал книгу из кармана чехла. – Слышал о братьях Вайнерах? Неплохо закручено. В бардачке бутерброды с сыром: проголодаешься – жуй…
Он нажал на кнопку электрического звонка на калитке и исчез, будто растворился. Моринец включил радио, попал на «Маяк», там перемывали косточки Ельцину, комментатор жаловался на его неуправляемость, и Левко выключил приемник, не дослушав. Ельцин-Ельциным, а у нас свои проблемы… У него, в частности, сейчас главная – разведать каким-то образом, что представляет собою их шеф, живущий за дубовым забором. Их – потому что шеф Луганского автоматически является шефом и его, Льва Моринца и десяти амбалов, грабивших контейнеры.
Левко вышел из машины, постоял, осматриваясь. Улица фактически безлюдна: одинокие прохожие стремятся держаться в тени – жарко, под тридцать, хотя и конец лета. Девушка в мини-юбке мелькнула на противоположной стороне улицы и далеко, в самом конце ее – мужчина в белой тенниске.
Моринец прикинул высоту забора. Метра два, это для него не преграда, но что там, за ней? Над забором возвышается вишня, дальше – яблоня с зеленоватыми плодами, еще груша…
Увидел: девушка исчезла за углом. Левко подскочил к забору, ухватившись за его край, подтянулся и заглянул в усадьбу. Да, сразу за забором был сад: яблони, груши и вишни, а еще – высокие кусты смородины, за которыми можно спрятаться, дальше двухэтажный особняк с крышей из оцинкованного железа, с большими зеркальными окнами и террасой на втором этаже.
Легко преодолев забор, Моринец затаился в кустах и осмотрелся. Между деревьями можно незаметно пробраться к открытому окну в доме. Может, именно в той комнате беседуют Луганский с шефом.
Левко быстро перебежал к особняку и, прижимаясь к стене, добрался до открытого окна. Присел под ним, прислушиваясь, но оттуда не долетало ни звука: комната оказалась пустой. Тогда Левко, опираясь ладонями на шершавую от «шубы» стену, тихонько, на носках, стал продвигаться к углу дома. Осторожно выглянул: открытая терраса, на ней столик из лозы, такое же кресло, где расположился Луганский. И качалка, в которой, вытянув ноги в парусиновых брюках, покачивается полный человек в шлепанцах.
Левко откинулся назад, прижавшись к стене – слава Богу, никто его не заметил, но сюда долетало каждое слово.
– Дела несколько осложняются, – пробасил один из собеседников (шеф, определил Левко), – и приобретают нежелательную окраску. Фирма «Канзас» оказалась в трудном положении. К ней имеют претензии клиенты и на днях явятся качать права. Тут бы и пригодились твои амбалы. К чертям собачьим всех кредиторов!.. Надавать бы им по шее, чтобы неповадно было лезть!
– Подстрелить бы нахалов?
– Ни-ни, – возразил шеф. – А вот нос кому-нибудь расквасить и ребра пересчитать…
– Это с радостью. А что, «Канзас» окончательно лопнул?
– Сгорит на днях ярким пламенем, – без особого сожаления сообщил шеф. – Дитя, рожденное не без твоих усилий.
Иван Павлович захохотал, соглашаясь, а шеф продолжал.
– Может, на этот раз обойдется без твоего вмешательства. В общем, созвонимся.
– Конечно, лучше без мордобоя. Но в любом случае, шеф, мои парни готовы.
– Знаю и ценю.
Наступило молчание, потом послышался звон стекла: чокались и выпивали. Затем шеф сказал:
– Вчера вечером звонили из Михайловки. Председатель колхоза Василий Григорьевич. Киевская милиция приезжала с обыском.
Видно, Луганский испугался, потому что после паузы шеф стал успокаивать его:
– Ну, чего разнервничался? Как приехали, так и отчалили: слава Богу, из Михайловки успели все вывезти.
– Не нравится мне эта история, – хмуро молвил Луганский, – кто-то стукнул в милицию. Но кто?
– Не иначе, как кто-либо из ваших.
– Мои люди – надежные.
– Кто был в Михайловке?
– Пятеро. Подождите, дай, Бог, памяти. Значит, так: Шинкарук, Олег Сидоренко, Володя Тищенко. Кто же еще? Ага, Лев Моринец и Пивень. О Пивне, наверно, слышали: боксер, чемпион Киева, да и все у меня, как на подбор.
– Моринец – это тот, на олимпиаде?..
– Видите, даже олимпийский чемпион в моей команде! – продолжал хвастаться Иван Павлович. – Хлопцы – один в одного.
– Ох и жара, – отступил от темы разговора хозяин, – искупаться хотите?
– Я не прочь.
Левко осторожно попятился. Сейчас они спустятся с крыльца и могут увидеть его. Залег за раскидистым кустом смородины.
Первым спустился с террасы шеф. Солидный человек, лысоватый и довольно полный. Хрящеватые и оттопыренные уши, выступающие скулы, держится так, будто все должно стелиться перед ним. А почему бы и нет? Вон какой дом отгрохал: лучше государственной дачи.
Левко на мгновение стало обидно: один не видит жизни кроме как в тренировочном зале, а кто-то в это время с жиру бесится, строит дачи, миллионами разбрасывается. А может, и миллиардами, подумал, и не знал, как близок был к истине. Фирма у этого пройдохи – «Канзас», и создана она не без его, Моринца, участия. По всей видимости, мошенническая, ведь сам шеф сказал: кредиторы бунтуют.
Вслед за шефом с крыльца спустился Луганский. С бутылкой и стаканами в руках. Бутылка красивая, импортная, виски или коньяк, за одну такую бутылку можно приобрести близняткам кучу вещей, а они сейчас вылакают ее на берегу и, наверно, станут хохотать над обманутыми клиентами «Канзаса».
Недолго, подумал Левко. Недолго осталось вам веселиться. Завтра же Задонько узнает обо всем и выведут вас на чистую воду. Под траурный марш Шопена.
Моринец на мгновение представил себе эту неимоверно привлекательную картину: как играет оркестр и идут с поникшими головами два прохвоста под конвоем милиции. Желательно в наручниках. Лысый шеф и бывший гебист Луганский.
А может, лучше не шопеновский траурный марш, а что-то вроде «Вы жертвою пали в борьбе роковой…»? Ведь шеф, скорее всего, из номенклатуры, Луганский же всю жизнь защищал революционные завоевания: наконец оба изведали, что такое финал «роковой борьбы».
Луганский с шефом уже на реке: Левко услышал их хохот и всплески воды. Он выбрался из своего смородинового укрытия, перемахнул через забор и расположился на переднем сидении «Самары». Положил на руль детектив и сделал вид, что читает.
Искупавшись, Яровой и Луганский, подстелив полотенца, растянулись на песке. Налили по полстакана – Моринец не ошибся: настоящего французского коньяка – и выпили, не закусывая. Потом Яровой не выдержал: крикнул прислуге, чтоб принесла на берег несколько апельсинов. Лежал на спине, наслаждаясь еще горячим, несмотря на конец августа, солнцем. Ни о чем не думал. Ведь все как будто складывается неплохо. Позавчера звонил Сушинский: чуть больше миллиарда превращены в наличные. Леонид Александрович дал команду вывезти деньги под усиленной охраной – двое парней Луганского сопровождали наличность на всем пути из банка до его киевской квартиры. И лежат теперь тысячекупонные купюры за стальными дверьми, отдыхают после многотрудных снований по всей Украине: такие красивые, красноватые, с нарисованными на них Кием, Щеком, Хоривом и их славной сестрой Лыбидью – два чемодана. И надо эти деньги завтра же поместить в надежное место, в какой-то коммерческий банк.