Все оттенки боли - Наталья Штурм

Информацию о неразглашении Мухаммед подписал в первый же день. Он не знал, что практически весь материал по выводу шести полков, из которых три танковых… уже отснят и даже смонтирован!

Вообще, «чудеса» были на каждом шагу. Мухаммед не разглашал подробностей. Но телевидение — это такая «секретная» организация, где «по секрету» известно всё и всем.

Стоило мне прийти в редакцию или в машбюро, как тут же я узнавала многие «государственные» тайны. И от этой информации становилось не по себе.

Чувствуя себя ответственной за судьбу парня, которого подруга «отправляла в Афган», я выясняла все подробности этой открыто-закрытой войны.

Сколько погибло наших солдат, до сих пор. наверное, точно никто не скажет. Тем более что было негласное постановление за подписью генерала армии Варенникова, которое я перепечатывала, еще работая в машбюро. Называлось оно «Перечень сведений, разрешенных к опубликованию, относительно действий ограниченного контингента советских войск на территории дружественного Афганистана».

Даже меня, человека, далекого от политики, поразил цинизм, с которым определялись рамки цензуры. К примеру, раз в месяц в средствах массовой информации можно было освещать только одну смерть или одно ранение советского военнослужащего при исполнении воинского долга. Также запрещались прямые репортажи с поля боя и увековечивание имен героев на плитах или надгробных памятниках. Оповещения родителей о смерти детей должны быть лаконичными и иметь мало информации.

Вот такая «мутная» война.

Для Мухаммеда, который только себя нашел, это был оправданный риск. Он шел на войну пусть и в качестве военного корреспондента, но ощущая себя солдатом своей страны. Он жаждал подвигов, боев и заранее чувствовал себя героем.

О том, что весь материал уже «отснят» и подготовлен к показу, я случайно узнала опять-таки на телевидении. По большому счету это не особо и скрывали. Но Мухаммед уже успел улететь в Афган. Он верил во все, как дитя в Деда Мороза.

Таня проводила, обнимала за шею и плакала. Хотя вся операция пробного вывода войск должна была занять не более двух недель, с пятнадцатого октября и до конца месяца, Татьяне казалось, что она не скоро увидит любимого.

Уже по прибытии на место дислокации танкового полка, который вообще непонятно какие функции выполнял в условиях горной местности, выяснилось, что задача Мухаммеда изображать для иностранных журналистов то советского воина, то представителя местного населения. По ситуации.

Серьезные инструкции, полученные в Москве, на деле пригодились лишь с одеждой.

Затея была такова: иностранные журналисты должны были задавать вопросы только специально обученным людям, которые до мелочей знали нужные ответы на вопросы во избежание «неправильных» ответов. Воин-интернационалист из первой шеренги Мухин достойно ответил на все вопросы на русском языке. Потом его переодели в национальную одежду — рубашку навыпуск и шаровары, и он уже как Мухаммад ибн Ахмад, представитель местного населения, благодарил советский народ и правительство за освобождение от средневекового рабства. Конечно, на чистейшем пушту.

Показательное выступление прошло без сбоев, и с отведенной ролью Мухаммед справился на отлично. Но едва ли он мог гордиться собою. Ведь он видел, как на мине подорвалась боевая машина пехоты. Видел, как работали саперы, следуя впереди колонны. И это была совсем другая война…

Продолжительная, изматывающая, а главное, безрезультатная война. Мухаммед, благодаря знанию языка, получал противоречивую информацию как от своих, так и от чужих. Например, о пленных, попавших к моджахедам. Задавать вопросы, как вызволять их, было некому и некогда. Но. как потом выяснилось, о них попросту забыли. Командование сороковой армии, КГБ и правительство не особо парились об освобождении пленных. Уже потом, через несколько лет. о них вспомнили, но те уже успели забыть русский язык, принять ислам, да и вообще не хотели больше возвращаться на родину, которая их бросила.

Таня теперь общалась только с воинами-афганцами.

От них и их семей она узнавала все подробности с фронта и ждала своего «парня из Афгана» так преданно, что вообще перестала спать с мужем.

— Знаешь, я очень боюсь за Мухаммеда. Нет. я уверена, что он вернется живым и невредимым. Но каким? Ты знаешь, большинство моих новых друзей-афганцев или алкоголики, или законченные психопаты…

— Ну ты про всех не говори, может, у твоих знакомых оказалась слабая психика.

— Я не уверена, что у Мухаммеда психика очень крепкая. Для мужчины, тем более восточных кровей, который к тридцати годам не может себя реализовать, это большой удар по психике. Был бы он тунеядцем или тупицей, ладно. Но он реально талантливый и образованный. Если его карьера пойдет в гору, тогда все супер. Мы будем счастливы, я уверена. Но не дай бог, с ним не продлят договор или унизят его как-то. он этого не вынесет.

— При таком раскладе в худшем случае он улетит обратно в Баку к своей семье.

Таня посмотрела на меня такими серьезными глазами, что я поняла без слов — брякнула что-то не то.

— Мы. Теперь. Всегда. Будем. Вместе. Запомни! Или вместе, или вообще никак.

— Ну ты же не убьешь его, если вдруг он решит вернуться домой, — улыбнулась я.

— Разберемся, — жестко ответила Таня и перекрестила руки буквой «х» — типа разговор окончен.

Мухаммед выбрал третий вариант развития событий, который мы с Танюхой не предусмотрели.

Он остался в Афганистане работать военным переводчиком. Помогать общению афганских командиров и советских военных. Да и не только…

Крайне ответственная профессия — от одного неправильного слова при переводе зависит жизнь. Мухаммед знал в совершенстве редкий язык пушту, был вольнонаемным работником, поэтому его работа хорошо оплачивалась и очень ценилась. Ведь быть переводчиком при пытках даже военному человеку тяжело, а здесь обычный выпускник универа.

Поймали «духа» в пещере, где он и еще один снайпер прятались. Снайпера застрелили, а этого взяли в плен сведения получить. А как получишь, если все они врут, что не понимают ни одного языка, кроме пушту.

Привозят Мухаммеда, и он начинает переводить.

«Душман» рад слышать родную речь, но тем не менее ни в какую не сознается. Говорит, мирный житель, в поле пахал. Услышал выстрелы, в пещеру спрятался. Отпустите, твердит, вы же добрые люди…

Мухаммед переводит, а мужика тем временем вешают на солдатском ремне. На скамейку поставили, в петлю голову сунули и спрашивают снова:

— Сейчас мы тебя повесим. Рассказывай, где ваша группа, сколько человек, как вооружены?

Мужик твердит, что он мирный крестьянин, в поле пашет и против советских солдат-освободителей никогда не воевал.

Тут Мухаммед от себя ему говорит:

— Тебя сейчас убьют, если не признаешься. У тебя семья есть?

«Дух» говорит:

— Жена и трое детей.

Мухаммеду не по себе. Ведь у него тоже… Но это враг, и за неделю пятеро ребят погибли от рук снайпера. Совпадение? Может, и совпадение, но разбираться не будут. Женевская конвенция безнадежно устарела, на войне свои законы.

Подполковник с караульными солдатами вынули мужика из петли и давай ногами избивать. Все внутренности отбили, мужик лежит, кровью откашливается.

— Сейчас не скажешь, где остальные прячутся, повесим. Переводи.

Мухаммеда уже тошнит от этого зрелища, но на войне как на войне — сам подписался. И тут пленник, еле шевеля окровавленными губами, обращается к переводчику:

— Я слышал, тебя Мухаммедом называют. Что же ты. названный в честь пророка ислама, против своих воюешь? Да проклянет тебя Аллах! Я смерти не боюсь, готов предстать перед Всевышнем Аллахом…

Мухаммед молчит, не переводит.

— Что, что он сказал? — дергает его подполковник.

— Он сказал, что… не признается, лучше смерть.

Подполковник жестом показал «вешать», и мужика коряво вздернули на ремне. Он еще долго дергался, потому что на ремне неудобно вешать, лучше веревка.

В Москве в семье Тани Григорьевой произошла катастрофа.

Оператор (а больше некому), которого она «кинула» с рестораном в Баку, оказался действительно очень злопамятным. Он передал через консьержку в подъезде кассету с записью встречи Тани и Мухаммеда, да еще и сопроводил это грязными закадровыми комментариями.

Отец в приступе бешенства позвонил мужу дочери и отчитал, что тот покрывал проделки Тани, отпустив ее в Баку.

— Что же ты за муж. если тебе жена открыто изменяет?! С Таней разговор будет особый, но ты меня разочаровал! Ой как разочаровал, — посетовал член ЦК КПСС и бросил трубку.

Муж не нашелся что ответить. Слыть рогоносцем публично было уже не в его силах. А получить разнос от начальства — вообще нитроглицириновая тема.