Когда рассеется туман - Кейт Мортон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ханна сложила письмо пополам и сунула его под хрустальную бонбоньерку. Посмотрела на себя в зеркало, сжала губы и отвернулась к окну.
— Мой брат собрался во Францию, — язвительно сообщила она. — На войну.
— В самом деле, мисс? — отозвалась я.
— Со своим другом, Робби Хантером. — Последнее имя она произнесла с отвращением. Провела пальцем по краю письма. — А бедный Па так ничего и не знает. И я не могу ему рассказать.
Я ритмично водила щеткой по ее волосам, считая про себя каждый взмах (Нэнси сказала: расчесывать сто раз, если хоть раз пропущу, она тут же заметит).
— Я бы тоже пошла, — сказала Ханна.
— На войну, мисс?
— Да, — кивнула она. — Наш мир меняется, Грейс, и мне хочется это увидеть.
Она посмотрела на мое отражение в зеркале сияющими голубыми глазами и произнесла, будто бы цитируя по памяти:
— Я хочу понять, как жизнь преображает человека.
— Преображает, мисс?
Что до меня, так я и представить не могла, как Ханна может желать еще чего-то, кроме того, что Бог и так даровал ей со всей щедростью.
— Ну, меняет, Грейс. Я не хочу до скончания века только читать, играть и выдумывать. Я хочу жить. Отбросить рутину и обыденность, испытать судьбу по-настоящему. Ты никогда ничего такого не чувствовала? Не хотела добиться большего, чем предлагает тебе жизнь?
Я молча глядела на Ханну, счастливая от того, что она доверила мне свою мечту, и сбитая с толку тем, что доверие это надо чем-то оправдать, а я понятия не имею — чем. Она говорила очень непонятно, словно на каком-то тарабарском языке. Жизнь и так очень добра ко мне. В чем тут сомневаться? Мистер Гамильтон без конца твердит, как же мне посчастливилось, что я получила такое место, и если бы не он, мама бы до сих пор еле-еле перебивалась. Я не знала, что ответить, а между тем Ханна выжидающе смотрела на меня. Я открыла рот, язык, цокнув, отлепился от нёба и не произнес ни слова…
Ханна вздохнула, опустила плечи и разочарованно улыбнулась.
— Разумеется, нет. Извини, Грейс. Я зря морочу тебе голову.
Она отвела взгляд, и тут я услышала свой собственный голос:
— Иногда я думаю, что хотела бы быть сыщиком, мисс.
— Сыщиком? — Ханна снова поймала мой взгляд в зеркале. — Как инспектор Бакет из «Холодного дома» Диккенса?
— Я не слыхала о мистере Бакете, мисс. Я имела в виду Шерлока Холмса.
— Настоящим сыщиком?
Я кивнула.
— Искать улики и раскрывать преступления?
Я кивнула снова.
— Значит, — с непонятной радостью сказала Ханна, — я ошиблась. Ты меня понимаешь. — И с прежней смутной улыбкой она отвернулась к окну.
Я не могла сообразить, что случилось — почему мой внезапный ответ так понравился Ханне — да, честно говоря, и не старалась. А просто наслаждалась теплом неожиданно вспыхнувшего между нами взаимопонимания. Отложив щетку, я вытерла руки о фартук.
— Нэнси сказала, что сегодня вы наденете дорожный костюм.
Я вынула костюм из шкафа и принесла его к туалетному столику. Растянула юбку так, чтобы Ханна ступила внутрь.
И тут рядом со спинкой кровати хлопнула оклеенная обоями дверь, и появилась Эммелин. Стоя на коленях с юбкой в руках, я проводила ее глазами. В ее красоте было что-то недетское. В огромных голубых глазах, пухлых губах, даже в манере зевать и потягиваться таилась какая-то ленивая зрелость.
— Как твоя рука? — спросила Ханна, хватаясь для равновесия за мое плечо и ступая в юбку.
Я наклонила голову, надеясь, что Эммелин не очень больно и она не вспомнит о моей роли в той истории. Но если младшая сестра и узнала меня, виду она не показала. Лишь пожала плечами, равнодушно потерла запястье и сообщила:
— Почти не болит. Я не снимаю повязку просто так, для интереса.
Ханна повернулась к стене, и я стянула с нее сорочку, чтобы тут же заменить ее тесным корсажем дорожного костюма.
— А ты знаешь, что у тебя останется шрам? — поддразнила она.
— Знаю, — ответила Эммелин, усаживаясь на край кровати. — Сперва я расстроилась, но Робби сказал — это будет боевая рана. Мой отличительный знак.
— Правда? — с ехидством откликнулась Ханна.
— Он говорит, у всех стоящих людей есть что-нибудь такое.
Я затянула корсаж и продела в петлю первую пуговицу.
— Робби сегодня едет с нами кататься, — сказала Эммелин, барабаня ногами по кровати. — Он спросил Дэвида, не покажем ли мы ему озеро.
— Уверена, вы прекрасно проведете время.
— А ты что, не едешь? Сегодня первый погожий день за всю неделю. Сама же повторяла, что надоело дома сидеть.
— Я передумала, — рассеянно ответила старшая сестра.
Эммелин подумала и кивнула:
— Значит, Дэвид прав.
Я почувствовала, как напряглась Ханна.
— Ты о чем?
— Он сказал Робби, что ты ужасно упрямая и если уж вбила себе в голову не встречаться с ним, то так и просидишь взаперти всю зиму.
Ханна сжала губы и некоторое время подбирала подходящие слова.
— Что ж… Можешь передать Дэвиду, что он неправ. Я вовсе не бегаю от Робби. Я просто занята. Серьезными делами. О которых никто из вас и знать не знает.
— Ага. Сидишь в детской и страдаешь над шкатулкой.
— Ах ты, маленькая шпионка! — возмутилась Ханна. — Неужели я не имею права побыть одна? — Она фыркнула. — Тем более что ты ничего не поняла. Я не страдала над шкатулкой. Ее там больше нет.
— Как это?
— Я ее спрятала.
— Где?
— Узнаешь, когда будем играть в следующий раз.
— Но мы же, наверное, не будем играть всю зиму. Нельзя ведь рассказать Робби про Игру.
— Значит, будущей зимой. Не бойся, не соскучишься. Вы с Дэвидом очень заняты с тех пор, как тут появился Роберт Хантер.
— За что ты его так не любишь? — поинтересовалась Эммелин.
Наступила странная тишина, невнятная пауза. Я вдруг почувствовала себя на виду: услышала, как дышу, как бьется мое сердце.
— Не знаю! — вырвалось вдруг у Ханны. — Но с тех пор, как он приехал, все изменилось. Все уплывает прямо из рук. Исчезает, прежде чем я успеваю сообразить, что это такое. — Она вытянула руку, чтобы я застегнула рукав. — Вот за что ты его любишь?
Эммелин пожала плечами.
— Он веселый и умный. Его любит Дэвид. А еще он спас мне жизнь.
— Ну, это, положим, преувеличение, — фыркнула Ханна. Я застегнула последнюю пуговицу. — Он просто оторвал кусок платья и обмотал его вокруг твоей руки. — Она повернулась к Эммелин.
Эммелин прижала руку ко рту и вытаращила глаза. И расхохоталась.
— Что с тобой? — удивилась Ханна. — Ты чего смеешься? — Она наклонилась, чтобы заглянуть в зеркало, и нахмурилась.
— Ты похожа на того мальчишку из деревни! Помнишь, в одежде, из которой он давно вырос?
— Нехорошо смеяться над бедняками, Эмми, — сказала Ханна, но и сама не смогла удержаться от смеха. Она поводила плечами взад-вперед, изучая свое отражение в зеркале. — Да и неправда. Бедный мальчик выглядел гораздо лучше меня. — Она повернулась, чтобы взглянуть на себя сбоку. — Похоже, с прошлой зимы я выросла.
— Везет тебе, — протянула Эммелин, разглядывая, как костюм Ханны натягивается на груди. — Выросла…
— Нет, в этом, конечно, идти нельзя, — заключила Ханна.
— Если бы папа интересовался нами так же, как своей фабрикой, он бы понял, что нам иногда требуется новая одежда.
— Он старается, как может.
— Представляю, что было бы, если б он еще и не старался! Если мы не подсуетимся, на первый выезд в свет отправимся в матросских платьях.
— Да хоть бы и так — мне все равно, — пожала плечами Ханна. — Глупая, старомодная затея — эти балы. — Она продолжала изучать затянутое в костюм отражение. — Однако теперь, думаю, действительно стоит написать Па, что нам нужны новые платья.
— И не детские, как сейчас, — заявила Эммелин. — А настоящие. Как у Фэнни.
— Ну, мне сегодня все равно придется надевать, что есть. Это не пойдет. — Ханна поглядела на меня. — Интересно, что скажет Нэнси, когда увидит, что ее распоряжение не выполнено?
— Да уж не обрадуется, мисс, — расстегивая костюм, рискнула улыбнуться я в ответ.
Эммелин подняла глаза и удивленно заморгала.
— А кто это?
— Это Грейс, — ответила Ханна. — Забыла? Прошлым летом она спасла нас от мисс Принс.
— А Нэнси болеет?
— Нет, мисс. Она работает на станции, в деревне. Это все из-за войны.
Ханна вскинула брови.
— Не завидую я рассеянным пассажирам, которые перепутают свои места.
— Я тоже, мисс.
— Грейс будет одевать нас, пока Нэнси на станции, — объяснила Ханна Эммелин. — Правда, здорово иметь в горничных ровесницу?
Я сделала реверанс и вышла. Сердце пело, в нем зародилось смутное желание, чтобы война никогда не кончалась.
* * *Морозным мартовским утром мы проводили Альфреда на войну. Небо сияло голубизной, воздух кружил голову обещанием чего-то необыкновенного. По дороге из Ривертона на станцию я казалась себе страшно важной. Пока мистер Гамильтон и миссис Таунсенд приглядывали за домом, мне, Нэнси и Кэти позволили проводить Альфреда, при условии, конечно, что вся работа будет сделана в срок. Это наш священный долг, сказал мистер Гамильтон, — поднимать боевой дух молодых британцев, уходящих защищать свою страну.