Площадка (СИ) - Третьяков Михаил

Я приехал домой. Заварил лапшу быстрого приготовления, закинул туда пару сосисок и сел за компьютер. Сон, я предполагал, будет коротким.

День 199-й. Суббота

Утро начинается тогда, когда ты проснулся. У меня оно началось в десять, а все потому, что всю ночь я изучал физику дождя. Точнее, физические явления, связанные с дождем. Но вся перелопаченная мной информация никоим образом не давала ответов. Раньше, когда я думал, что причиной изменения поведения людей является непосредственно дождевая вода, я совершенно не обращал внимания на интенсивность дождя, а ведь именно она была величиной непостоянной и менялась по непонятному для меня пока алгоритму. Котовский, который снимал значения с метеостанции, присылал мне усредненные данные по дням, хотя наши датчики снимали показания каждую минуту. Но, как вы понимаете, такой массив достаточно сложно было анализировать. Больше всего меня интересовала зависимость силы дождя в течение дня и ночи. Именно это, как мне казалось, сможет помочь понять, что конкретно приводит к известным последствиям.

Котовский так и не перезвонил, что не очень-то было на него похоже, но на «цитрогипсовый огород» надо было ехать в любом случае. Позвонил Ане, она тоже не ответила. Хотя чему удивляться: тратить свой выходной на работу — не лучшее времяпрепровождение для юной особы. Что же, придется ехать одному.

Я очень люблю одиночество, поскольку, именно когда я один и никто меня не отвлекает, мне удается анализировать и обрабатывать информацию, полученную за день. Однако я так привык ездить по всем нашим площадкам сначала с Андреем, а теперь с Аней, что сегодняшняя поездка даже вызывала у меня дискомфорт.

Дождь сегодня был как-то по-особенному безразличен. Не знаю почему, но с утра было какое-то солнечное настроение. Машина завелась, и тут же прозвучал зуммер бензина. Ну вот, удача сегодня на моей стороне: даже поездка к Котовскому оправдывала себя тем, что по пути можно было заехать на заправку.

Обожаю заправки. В них есть что-то такое до боли тоскливое и теплое одновременно. Они, словно отшельники, сторонятся жилых зон, но, каждый раз заходя туда, ты встречаешь тепло и запах кофе, который, даже если и не хочешь пить, все равно тянет заказать. Здесь часто можно купить то, что нигде, кроме как на заправке-то, и не купишь. Конечно, цены даже на самые обыденные вещи не то чтобы кусаются, а скорее откусывают из твоего бюджета огромные куски, но что поделать: видимо, такова цена одиночества. Когда я тронулся с заправки, заиграл трек:

Несмотря на выходной день, створка ворот на площадку была открыта. Я заехал. Посигналил. В окошке вагончика появился охранник, махнувший мне рукой — знак, который я истолковал как «проезжай». На машине спустился в котлован нашего цитрогипсового огорода. И возле П-образного домика понял, что удача от меня отвернулась.

Дверь была нараспашку. Дождь, который почему-то именно во время наших приездов всегда превращался в сумасшедший ливень, совершенно не изменился, а моросил точно так же, как и дома, и на бензозаправке. Я точно знал, что ничего хорошего в домике быть не может, но и не пойти туда не мог. Я не стал надевать ни маску, ни защитные очки: до домика было пять шагов. Вышел из машины. В воздухе висел странный гул, что-то напоминающий, однако я никак не мог вспомнить что.

Зашел. Закрыл за собой дверь. Как же мне не хотелось открывать вторую! Но ничего другого не оставалось.

Валера лежал на полу. Я наклонился над ним и с радостью отметил, что он дышит и даже что-то пытается сказать, но лучше бы я не мог разобрать этих слов: «В единстве наша сила. Правда всегда за нами. Каждая капля сильна, только если она — часть дождя».

И тут я понял, что мне напоминал звук, висящий в воздухе на улице. Это был речитатив тех самых слов, которые повторял Валера. Тех самых, которые повторял Витя, тех самых, которые слышал я. Все стало на свои места. Цепочка замкнулась.

Электрический разряд, который попал в меня, каким-то образом изменил мою восприимчивость к колебаниям, усилив ее. Точно так же и приступ эпилепсии Вити привел к аналогичным последствиям. Неразличимый на слух речитатив, чем-то напоминающий шаманский напев, скрываемый за шумом дождя, постепенно изменял сознание людей, подавая на органы чувств ритмичные раздражители и влияя на деятельность мозга. Рано или поздно человек сливался с ритмом, сознание сужалось до повторяющихся слов, встроенных в звук падающих капель, и слова оставались в памяти. Дождь просто был регулируемой и усиливающей завесой, скрывающей речитатив, который, видимо, передавался на какой-то практически не воспринимаемой органами слуха частоте.

Недалеко от Валеры я заметил предмет, который не мог сюда попасть по одной простой причине: его я видел в каморке Жоры. Это его Георгий делал за день до того, как его увезли на скорой.

Воды в кране почему-то не оказалось. Тогда я открыл комнатушку, в которой стоял диван. Перетащив туда Валеру, подложил ему под голову подушку. Котовский в полузабытьи, с какой-то особой отчетливостью и монотонностью, повторял слова про дождь.

Я открыл дверь бойлерной, где стоял холодильник, и понял, что совершенно ничего не понимаю. На полу, где обычно была постелена циновка, оказался открытый люк. Конечно же, по всем канонам жанра я должен был немедленно спуститься вниз и выяснить, что за секрет скрывается в глубине нашего полигона. Но я не сторонник типичных решений, к тому же Валере необходимо было оказать помощь.

В холодильнике стояли стеклянные бутылки с минеральной водой. Я взял две и вернулся к Котовскому. Одну из бутылок положил ему под шею, а другую приложил ко лбу. Валера открыл глаза.

— Валера, что здесь произошло?