Сильвия - Э.В. Каннингем

За дверью низкий голос переспросил:

— Так мне что, деньги полагаются, что ли?

— Да, сэр. При условии, что вы Джон Кароки.

— И сколько, вы сказали?

— Согласно подсчету, тридцать долларов. Вычеты уже сделаны.

— Тридцатка?

— Да, тридцать долларов.

— Я и есть Джон Кароки, не сомневайтесь, — и с этими словами он распахнул дверь.

Меня удивило, что он совсем невысокого роста. Сильвия, по моим представлениям, была очень высокая, хотя, конечно, я мог и заблуждаться. А этот ниже меня, и ему сильно за пятьдесят, опустившийся, брутального вида человек, от которого сильно пахнет спиртным и экскрементами, видно, давно не мылся. Босой, грязная майка и перемазанные штаны вроде шаровар, на отекшем, расплывшемся лице щетина двух- или трехдневной давности. Смотрит на меня подозрительно налитыми кровью глазками, в которых читаются жадность, голод и животная хитрость.

— Значит, я Кароки и есть, — сказал он. — Если не верите, у швейцара нашего спросите. Сейчас, минутку, тут письмо есть с адресом, там мое имя написано.

Он прошел на кухню, заваленную всяким барахлом, грязной посудой, среди которой сновали тараканы, и облепленными мошкарой объедками. Порылся среди этого хлама, вываливая из ящиков тряпье и бумажки, потом опрокинул на пол мусорную корзину, раскидал кучу газет в другом углу, пока, наконец, не нашел письмо, действительно адресованное Джону Кароки.

— Стало быть, вы отец Сильвии Кароки?

— Так и есть.

— Вам известно, где в настоящее время находится ваша дочь? Деньги я вам все равно выплачу. Таковы инструкции. Однако нам хотелось бы получить ее адрес, чтобы послать уведомление.

— Знать не знаю, куда эта стерва делась, и плевать я на нее хотел.

— Послушайте, это же ваша дочь.

— Ну и что? Вы что, слепой? Не видите, в каких условиях я живу? Вот как дочка дорогая обо мне заботится, чихать ей, жив я или уже помер.

— Когда вы последний раз имели от нее известия, мистер Кароки?

— Да лет пятнадцать назад, не меньше. Сбежала она тогда, ни про меня не подумала, ни про мать свою умирающую, и больше я ничего про нее не слыхал.

— Хорошо, мистер Кароки. Наличными предпочитаете или чеком?

— Наличными. Да-да, наличными давайте. Только вы мне бумаги покажите. Откуда мне знать, может часы эти две сотни стоили, одно ведь жулье кругом.

— Уж придется вам поверить мне на слово, мистер Кароки, я ведь тоже от вас удостоверения личности не требую.

— Хорошее дело! За все про все паршивая тридцатка! Ну ясно, чего, мол, с ним цацкаться, он же люмпен или как это у вас называется. Видно птицу по полету, так, что ли? Себе, сука, небось сотенную взял, а мне тридцатку в зубы и хорош?

Я вынул из бумажника тридцать долларов, вручил ему и пошел вниз. Пока спускался, с верхнего этажа неслось:

— Жулик поганый, с мертвых ты тоже навар берешь?

Глава IX

Я ждал Ирму у входа в библиотеку и, перекинувшись несколькими словами, мы пошли к ней домой. Был ранний летний вечер из тех, которые запоминаются навеки, как запоминались они и нашим отцам, нашим дедам, — весь мир словно залит каким-то медовым светом, а тепло так, что, сам того не ведая, замедляешь шаг, чтобы получше впитать этот воздух.

Когда мы вошли, она, резко повернувшись, спросила:

— Ну что, Мак, говори.

— У меня билет на ночной рейс в Эль-Пасо, Ирма.

— Понятно. Думаешь там найти Сильвию?

— Только частицу ее прошлого.

— Вот что, Мак, — сказала Ирма задумчиво. — Я ведь ни разу не спросила, зачем тебе нужно узнать про Сильвию все. Решила, сам скажешь, если захочешь. Знаю только, что у тебя такое задание. И подумала, что ты боишься мне признаться, кому это понадобилось.

— Все правильно, Ирма.

— Можешь не говорить, если так нужно.

— Да нет, могу и рассказать.

Она кивнула, сказав, что сейчас сделает кофе. Я смотрел, как она ставит чайник, нарезает купленный в булочной кекс — должно быть, такой же, как тот, которым когда-то кормила Сильвию. Она накрыла на стол, стараясь все делать неспешно, — чувствовалась привычка человека, очень давно живущего в одиночестве, им ведь торопиться некуда. Кофе был готов, мы сели, и я в общих словах посвятил ее в полученное мною задание, чтобы ей стало понятно, зачем я преследую призрак Сильвии.

Когда я закончил, мы несколько минут сидели молча Она смотрела на меня без гнева, без досады. И потом сказала:

— Видно, тебе очень надо было заработать, да, Мак?

Я ничего не ответил. А что отвечать? Если у Алана Маклина есть душа, она в этот миг была совсем беззащитна.

Часть 4

Эль-Пасо

Глава I

Там было очень жарко, в Эль-Пасо. В отеле «Хилтон» все номера с кондиционерами, и это замечательно, но на улице термометр все эти дни показывал около тридцати пяти. На гонорар, выплаченный мистером Саммерсом, я приобрел джинсовую спортивную рубашку и пару легких брюк, после чего начал знакомиться с городом — впрочем, не перенапрягаясь. По-быстрому с городом не познакомишься, тут время требуется. Чтобы уж с этим покончить, скажу еще, что в Эль-Пасо были куплены вельветовые джинсы коричневого цвета, а в Хуаресе — сомбреро; но, с час побыв техасцем, стараясь истребить свой чикагский акцент, я понял, что дело безнадежно, и отдал это сомбреро мальчишке-мексиканцу, рывшемуся в куче ореховой скорлупы с намерением отыскать нерасколотые орехи. Еще я дал ему доллар, за что удостоился выговора от строгого вида пожилой американки, изъяснявшейся стилем школьной учительницы, — зачем, мол, я их приучаю попрошайничать, а потом еще сами жалуемся, что в Хуаресе никто ничего делать не хочет.

Мне вовсе не хотелось, чтобы никто ничего не делал в Хуаресе, равно как в Эль-Пасо. Еще мне пришлось купить себе летние брюки из хлопка — вернее, из хлопка с примесью нейлона; дело в том, что прежние, серого цвета, сильно запачкали и в двух местах порвали, выставляя меня из знаменитого борделя в Хуаресе, принадлежавшего арабу, который сам жил в Калифорнии, в Сан-Диего. Этот араб разбогател на том, что поставлял мальчиков педерастам с деньгами, за что местная администрация смотрела на него довольно косо.

К этому времени я успел переговорить почти со всеми менеджерами заведений в тех районах Эль-Пасо и Хуареса, где над дверями горят красные фонари, а также с самими девицами. Никто ничего мне сообщить не смог, а случалось, меня просто гнали в шею, но до рукоприкладства дошло только в борделе, принадлежавшем арабу.

У американцев почему-то считается, что это даже на пользу, если тебе разок намнут шею, причем и кино, и телевидение всемерно укрепляют такое поверье. Видно, такой уж нам достался век, что следует поскорее забыть, какой хрупкий и тонкий организм наше тело, и уверовать, что оно несокрушимо, оттого-то среди ковбоев, среди частных детективов полным-полно таких, которые умудряются в драках, достойных неандертальцев, сохранять в целости свои кулаки, а также физиономии и внутренности, подвергнутые такой же обработке их противниками. Но я все же думаю, что нормальному человеку лучше обходиться без этого, вспомнив хотя бы про размеры штрафов, полагающихся за то, что слишком дал волю рукам.