Изменник - Владимир Герлах

Он снова взял портрет Нины, долго ее рассматривал: «И все таки хороша, горячая женщина и любит как полагается, по русски, без всяких этих европейских выкрутас… да, жаль». Розен хлопнул его по плечу: «Послушай, ты ведь можешь к ней проехать, на месте все выяснить. Это ведь наш район. Самый отдаленный, правда, в болотах и лесах… Я тебе в два счета туда командировку устрою». Но Галанин зло махнул рукой: «Ты с ума сошел! Куда ты меня толкаешь? в объятия простой бабы. Еще жениться придется и узаконить ребенка неизвестного происхождения! Ни за что!»

Он подошел к печке, открыв дверцу, бросил на ярко горящие березовые поленицы письмо и фотографию Нины: «Кончено! и не будем об этом говорить». И письмо и фотография моментально вспыхнули, на какую то долю секунды лицо Нины, вдруг, как будто налилось кровью перед тем как исчезнуть в пожаре.

Галанин подошел к окну и как будто про себя тихо сказал: «Мне нужно быть свободным, работать и воевать. Я люблю одну девушку, с русой косой, светлыми глазами и с венком полевых цветов на голове… эта девушка — моя родина, ей я отдам все мои силы, всю мою любовь и, если нужно, мою жизнь. Она мне не изменит и не обманет. Эта девушка — моя родина Россия!»

Розен смеялся: «Ну понес свое опять! Знаешь что? давай ка напьемся по случаю таких великих событий, нашего отъезда, измены наших жен и всех этих сюрпризов из города К.! Идем обедать, там будут сестры и одна из них тобой очень заинтересована!» Галанин согласился.

Большой зал с огромным портретом Гитлера посреди стены. Бесчисленные столы, за которыми сидят люди в офицерской немецкой форме, почти все заняты. Полгода назад, наверное здесь висел портрет Сталина и сидели люди в русской офицерской форме, теперь они убиты, взяты в плен, бежали, на их местах сидят завоеватели. Самодовольные лица, громкие восклицания, грубый смех и шутки, поминутное «гейль Гитлер».

Миловидные русские девушки с усталыми, озабоченными грустными лицами, гремя тарелками, накрывают на столы, покрытые белыми скатертями. За стойкой красный зондерфюрер, с маленькими свинными глазами, откупоривает бутылки с русской водкой, наливкой, французскими винами и коньяком, выдает их подбегающим официанткам. Через окно, в стене, невидимые руки подают тарелки, наполненные дымящейся едой.

Галанин с Розеном, сняв свои полушубки, тщетно осматривались, отыскивая свободный столик: «Я тебе говорил, Эмиль, надо было прийти пораньше, видишь все занято». Розен поглубже втиснул монокль, удивлялся: «Где же Маруся? Я ведь специально приходил сюда утром и просил ее оставить нам столик. Ага, вот и она!» Он остановил высокую, худую девушку, которая на подносе несла бутылку с рюмками: «Маруся, где же наш стол? забыли?» Маруся остановилась, сделала испуганные глаза: «Нет, не забыла, господин майор, вот ваш столик. Я и записку на нем положила, что занят, но тот офицер все таки его занял, он говорит, что там довольно места для четырех». Маруся показала пальцем на столик около стены, за которым сидели два зондерфюрера: один маленький с черными усами под Гитлера, другой уже седеющий, в очках со щеками, заросшими сивой щетиной, оба они оживленно разговаривали и смеялись.

Розен покраснел: «Вот как! я им покажу, идем, Алексей». Он подошел к столику: «Господа, я вас прошу освободить стол, я его заказал утром». Маленький человечек вскочил: «Господин майор, но ведь вас только двое, я думал…» Розен остановил его величественным жестом: «Поторопитесь, я вас жду». Он был внушителен в своем потертом кителе, с крестом на груди и моноклем, рядом с ним Галанин, тоже с железным крестом, криво улыбался: «Вы поняли, господа, или вы хотите, чтобы мы вам помогли?»

Зондерфюрер в очках тоже вскочил, за соседним столом следили с любопытством за сценой, Розен подозвал Марусю, по-русски распорядился: «Возьмите приборы этих господ и отнесите их на тот столик, там еще есть свободные места». Двойник Гитлера, наконец, уступил: «Хорошо, мы уйдем, но, господин майор, я буду на вас жаловаться».

— «Хорошо, уходите пока не поздно…» Обиженные зондерфюреры ушли, Маруся понесла за ними приборы.

Галанин и Розен уселись за стол, смеялись, потом принялись за изучение меню: «Не плохо, а сколько водки? если, как всегда, двести граммов, то на ней далеко не уедешь». Галанин поднялся: «Мы уезжаем, я поговорю с Петерсом, заодно выясню относительно маршевого довольствия, давай твой маршбефель, Розен». Петерс, моргая свинными глазками, сразу успокоил Галанина: «Вы уезжаете — знаю… я уже распорядился отправить на вашу квартиру маршевый паек, что касается спиртного, вам полагается по два литра водки, по бутылке наливки, и бутылке шампанского, я уже уложил все в корзину и пошлю вечером». Но Галанин не соглашался: «Где корзина? Вы что думаете? мы с этими бутылками будем таскаться в дороге? Нет, дорогой, давайте сюда… мы хотим отпраздновать наш отъезд».

Галанин пересчитал бутылки, вытащил одну с наливкой, посмотрел на этикетку: «Послушайте, Петерс, откуда вы получаете наливку?» — «И водку и наливку из К. Прекрасные напитки». — «Я так и думал, Столетов старается», подумал Галанин, возвращаясь с тяжелой корзиной к их столу. Розен страшно обрадовался, увидев корзину с бутылками: «Напьемся на прощанье, садись скорее и приступим сразу». В это время испуганный голос в дверях закричал: «Ахтунг!» Высокий, худой генерал с седыми вислыми усами, в сопровождении адъютанта, медленно шел вдоль стены зондерфюреров, уселся за стол в центре зала, все снова уселись, не двигались в ожидании. Усталым движением руки он поднес ко рту ложку. И тогда все сразу засуетились, обед начался.

Они давно уже выпили свои 200 граммов водки, принялись за бутылку маршевого пайка и продолжали закусывать в то время, как большинство уже кончали обедать. В присутствии начальства разговаривали вполголоса. Галанин сердился: «И когда эта старая песочница уйдет, сидишь как индюк, кусок поперек горла становится… ого! этот фюрер все таки на тебя решил жаловаться!»

Розен посмотрел по направлению стола генерала, маленький человечек стоял на вытяжку перед начальством и что-то почтительно докладывал: «Черт возьми! кажется в самом деле исполняет свою угрозу. Наплевать, давай выпьем за успех нашего предприятия». Выпили, продолжая по-русски разговаривать, за соседними столами с возмущением прислушивались.

Адъютант генерала подошел к Розену: «Господин майор, генерал просит вас на минутку к себе». Розен моргнул Галанину и не торопясь направился к начальству. Галанин с любопытством смотрел, как генерал что-то недовольно брюзжал Розену, в то время как человечек вернулся с довольным видом к своему приятелю: «Скотина, скорее вон отсюда, подальше от этих господ». Розен скоро вернулся, улыбаясь выпил рюмку водки, закусил селедкой: «Да, Алексей, пожаловался на меня этот Радтке. Оказывается он здесь служит шефом канцелярии. — «Ну, и что же?» — «Я ему сказал, что этот стол для меня и моих друзой, которые должны скоро прийти. Он, видно, не очень поверил, спросил, когда мы едем. Я сказал, что завтра вечером с поездом отпускных, а он решил ускорить. Приказал адъютанту подать нам завтра утром легковую машину… вежливо выгоняет… Черт с ним, еще лучше, удобнее… Выпьем».