Расстрелять перед строем… - Олег Смыслов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На этом, естественно комдив не остановился. В тот день начальник оперативного отделения майор Петров отходил от Босовки вместе с полковником Коротковым. Именно он и рассказал следующий эпизод Л.З. Лебединцеву:
«Потом уже в темноте на машине виллис они оказались в районе огневых позиций именно того противотанкового резерва командира корпуса, который не принял участия в отражении танкового удара по пашей дивизии. Полковнику Короткову указали закрытый автотягач, в котором находился командир, и он зашел в него. В автобусе командир ПТ резерва угостил комдива ужином и дал выпить спиртного. Вышел комдив, покачиваясь на ступеньках, и крикнул: “Почему не цепляете орудия к тягачам?” Подошел капитан, командир батареи и спросил: “Кто вы такой?” — так как на кожаном пальто у Короткова погон не было. Коротков вынул пистолет из кобуры и в упор застрелил капитана. Все произошло мгновенно, и предотвратить несчастье было невозможно.
В этот момент подошла группа разведчиков из дивизионной разведывательной роты».
Командир разведроты лейтенант Зайцев мог оказаться следующей жертвой своего комдива. Об этом он напишет в своих воспоминаниях, не указывая должности и фамилии Короткова. Зато потом не раз будет рассказывать, называя того, кто его, раненого, хотел добить:
«Все патроны расстрелял. Танк вдруг разворачивается и на меня пушку наводит. Первый выстрел — перелет. Второй — недолет. Я открываю крышку, замок пулемета выбрасываю и убегаю. Еще выстрел. Мне перебивает правую ногу, осколок в грудь. Даже эмаль на ордене Красного Знамени сорвало. Но это уже я потом рассмотрел, много позже. Лежу раненый, с жизнью прощаюсь. Но мои разведчики меня не бросили. Повернули назад, подхватили меня и в овраг потащили. Там кое-как раны перевязали, даже рубашку свою нательную один порвал. На перебитую ногу ступить не могу. Слышно, как на горке кто-то шумит и громко ругается. Разведчики сбегали посмотреть и докладывают, что там начальники шумят-спорят. Я сказал, чтобы меня туда тащили, когда до них шагов тридцать осталось, я сам поковылял, на палку опираясь, доложить хотел. Иду, голова кружится, земля из-под ног уходит. А там командир дивизии, майор Петров… Между ними лежит на снегу командир батареи застреленный. Комдив и на меня свой пистолет наводит. Застрелил бы, но майор Петров помешал. Пуля полетела в небо. Вот так я остался в живых. Комдив был пьян и, расстреливая, пытался остановить отступавших».
В своих мемуарах А.З. Лебединцев напишет:
«На следующий день (15 января 1944 г.) стало известно, что наш командир дивизии арестован прямо в траншее 29-го полка, а начальник штаба в расположении командного пункта и оба взяты под стражу органами контрразведки “Смерш”. В командование дивизией с 18 января был допущен полковник Крымов М.Г. — штатный заместитель комдива. Должность начальника штаба дивизии временно исполнял майор Петров В.И. — начальник оперативного отделения. Началось следствие…»
13
Не менее важное свидетельство комбата Кошелева касается и дальнейших событий, представляющих особый исторический интерес:
«Меня вызвал 16 января командир этой дивизии генерал Пузиков. Он сообщил, что располагает точными сведениями, что наш 48-й полк потерял в бою Боевое Знамя и своего командира майора Бунтина и начальника штаба Ершова. Этой страшной вестью я был поражен. Она несмываемым позором легла на солдат. Генерал сказал также, что я с батальоном перехожу в его подчинение. При этом предупредил: если мне удастся узнать что-нибудь о командире полка, то немедленно доложить ему об этом. В штабе этой дивизии мне сказали, что генерал получил приказ найти майора Бунтина и арестовать за потерю знамени.
Через боевые порядки врага 18 января проник дивизионный разведчик Аркадий Стецюк. Ведя поиск разрозненных частей дивизии, он установил, что знаменосец полка Тарасенко со Знаменем находится у партизан и что они не отпускают его из отряда. Об этом я доложил генералу. Пузиков вызвал к себе Стецюка и расспросил, где находятся партизаны. Затем он приказал мне взять двое саней, группу из 20 бойцов и немедленно отправиться за Знаменем.
Когда мы приехали к партизанам, то ничего не сказали им о своем намерении. Встретили они нас как окруженцев и не подозревали, какую цель мы преследовали. Мы выжидали удобный момент, когда партизаны поставят оружие в козлы. Своим бойцам я приказал быть готовым на случай, если хозяева будут сопротивляться. Я велел Тарасенко, который прятал боевое знамя под гимнастеркой, быстро сесть в сани, а партизан предупредил — к оружию не подходить, иначе буду стрелять. Под охраной двадцати автоматчиков со Знаменем мы скрылись, не дав им предпринять каких-либо нежелательных действий. К такому решительному методу я вынужден был прибегнуть потому, что партизаны замышляли захватить знамя и передать его в штаб фронта, рассчитывая получить вознаграждение.
Командир полка появился 20 января. Он был в подавленном настроении. Но когда узнал, что Знамя находится у меня, воспрянул духом, принял командную осанку, Я все же выразил ему недоверие и продолжал вести боевые действия самостоятельно. В одном из боев меня и моего замполита Воробьева ранило одним снарядом. Раненых набралось человек 30. Бунтин принял решение оставить всех раненых в селе, окруженном немцами. Узнав об этом кощунстве, капитан Воробьев доложил мне. Я не выдержал, пришел к Бунтину и заявил ему, что он в тяжелый момент боя оставил полк и теперь хочет бросить нас на произвол судьбы и что я не доверяю ему Боевое Знамя—святыню нашего полка. Правда, он признал свою ошибку и смирился со сложившимся положением. Но этот инцидент кончился для него без последствий. Вскоре он был отстранен от занимаемой должности».
Глава 7.
РАССТРЕЛЯТЬ ПЕРЕД СТРОЕМ
1
Командир дивизии спал сном, который обычно называют сном младенца. Спал рядом с бойцами прямо в окопе у дороги, где занимала позицию малочисленная группа пехоты 29-го полка. Каким был сои этого несчастного человека, и тогда и теперь не скажет никто. Но если он и был, то, безусловно, был страшным. Ведь засыпал комдив хоть и в состоянии алкогольного опьянения, все же прекрасно отдавал отчет случившемуся. И не мог не осознавать, что впереди ожидает его одно — военный трибунал.
Утром за ним приехали офицеры из Управления контрразведки Смерш. Разговор был краткий:
— Полковник Коротков, командир 38-й стрелковой дивизии?
— Да, я…
— Вы арестованы, сдайте свое оружие… Пройдемте с нами.
И он, повинуясь им, пошел, слегка пошатываясь на ватных ногах, к недалеко стоявшей машине смершевцев. Пошел, не оглядываясь, молчаливо, с горько опущенной головой. Ничего и никого не спрашивая, не сопротивляясь, навстречу судьбе-злодейке.
В этот же день к работе с уже бывшим комдивом приступил следователь военной прокуратуры фронта, который, как известно, уполномочен произвести предварительное следствие по уголовному делу. Оно и было им заведено… А дальше все, как обычно: следователь был «обязан принимать все необходимые, предусмотренные законом меры для объективного, всестороннего, полного и быстрого расследования преступления, изобличения виновных и обеспечивать правильное применение закона, с тем чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности». Это определение автор книги «По закону совести» Николай Федорович Чистяков (ветеран органов военной прокуратуры) называет абсолютно правильным. Но правильным оно могло быть в мирных и идеальных, так сказать, условиях. А тут шла война, была зима, немцы окружили не одну нашу дивизию. Более того, вина Короткова уже была определена в штабе 1-го Украинского фронта. Именно он один должен был ответить за ошибки многих офицеров и военачальников. Правильно это или не правильно, но так было в нашей армии не только в годы Великой Отечественной войны, так было всегда. Крайних обычно назначали, ведь коллективной ответственности там никогда не было, потому что она запрещена.
Что оставалось следователю? Выполнить свою работу в тяжелых фронтовых условиях, от самого начала до конца. И это притом, что приговор его подследственному уже был произнесен из уст полководцев, которые, как известно слов на ветер не бросают.
Чтобы хоть немного попять, что такое работа следователя в тех условиях, стоит обратиться к книге все того же Н.Ф. Чистякова:
«Для того чтобы допросить, например, свидетеля, нередко приходилось не идти, а ползти на передний край под обстрелом артиллерии, минометов или пулеметов. Отложить до завтра допрос невозможно. Завтра свидетель — его показания чрезвычайно важны для дела — может быть убит или тяжело ранен и отправлен в тыловой госпиталь. На фронте приходилось допрашивать свидетелей непосредственно в траншее, блиндаже при мерцающем светильнике из гильзы. В июле 1941 года я допрашивал в качестве свидетеля одного из командиров полков нашей дивизии. Допрос происходил в окопе. Вокруг рвались мины, невдалеке трещали пулеметы и автоматы. К тому же свидетель буквально валился с ног от усталости. Он не смыкал глаз несколько ночей и не раз буквально засыпал при допросе. (…)
