Звезда заводской многотиражки 4 - Саша Фишер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слышала я уже это, можете не повторять, – Даша гордо вздернула подбородок и прошла к своему месту.
– Дарья, вы слишком много себе позволяете! – вот теперь ЭсЭс повысил голос и даже привстал. – Не сметь разговаривать со мной в таком тоне!
– Да молчу я, молчу, – пробурчала Даша и положила перед собой листок бумаги. – Сейчас только жалобу напишу, что нас редакция не обеспечивает нормальными условиями для работы.
– Это какими, интересно? – язвительным тоном поинтересовался ЭсЭс. – Чтобы вы могли печенье на рабочем месте крошить и чаи гонять? Тараканов плодить?
– Карандашей простых нет, – ехидно улыбнулась Даша. – А как я, по вашему, должна черновики писать, раз вы нашего корректора уволили?
– Так я вас еще и карандашами должен обеспечивать? – ЭсЭс встал и грозно подался вперед, облокотившись на стол.
– А кто должен, Пушкин? – парировала Даша. – Или я свои должна в редакцию приносить? Я журналистка, а не снабженец!
Лицо ЭсЭса перекосило. Было понятно, что он сейчас исключительно на волевых сдерживается, чтобы не сказать Даше, кто она.
Я не выдержал и издал сдавленный смешок. Главный калибр ЭсЭса моментально развернулся ко мне.
– Что именно показалось вам смешным, товарищ Мельников? – негромко, но грозно проговорил он.
– Ничего-ничего, я о своем, товарищ Торопыгов, – быстро сказал я и снова усмехнулся. Потом понизил голос и добавил. – Или, может, правильно сказать, товарищ Пуров?
ЭсЭс побледнел. Прямо-таки побелел, как полотно, даже его губы стали белого цвета. Чуть ли не впервые я видел, как такое с людьми происходит. Думал, что этот прием выдумали особо впечатлительные писатели образца позапрошлого века.
ЭсЭс вышел из-за стола и механической походкой направился к двери, ни звука больше не проронив. Дверь захлопнулась. В редакции повисла гробовая тишина, слышно было только как лампы жужжат под потолком.
– Вы что это такое устроили? – высунулся из-за печатной машинки Эдик. – Вам не стыдно вообще?!
Он встал и бросился в коридор вслед за ЭсЭсом. Мы с Дашей встретились глазами. Я торопливо выбрался из-за стола, подошел к ней и обнял.
– Да пошел он, – сказала Даша, уткнувшись в меня лицом. – У меня и так была ночь бессонная, а тут он еще со своими придирками…
– Дашка, я чуть с ума не сошел, когда тебя дома не застал! – сказал я, запуская пальцы в ее волосы. Такая вдруг нежность теплая накатила. Какая она все-таки отличная! Стальная страсть. Кремень и сладкая нега.
– Я не придумала про больницу, честно, – сказала Даша.
– Я знаю, мне соседка рассказала, – я отлип от девушки и сел на край ее стола. – Так что там случилось-то?
– Ну я валялась, читала книжку, – начала рассказывать Даша. – Вдруг грохот, потом крики. Выскакиваю наружу, а там Дарья Ивановна посреди кухни лежит. Выгнулась так страшно, голова трясется, глаза закатились. Вся в капусте из супа, кастрюлю на себя опрокинула. Остальные соседи тоже выскочили. Один говорит: «Эпилепсия это, надо язык изо рта вытащить и булавкой к воротнику приколоть, а то она им подавиться может!» Ну и парочка идиотов к ней сунулись сразу, чтобы выполнить. Она одному руку прокусила, он заорал. И никто, главное, за скорой не бежит! А у нее уже все руки в волдырях, обварилась вся. Потом я одного вытолкала на улицу, плешивого такого. Он пытался двушку выпросить на пороге, урод. Скорая бесплатно вызывается же…
Даша бросила на стол ручку, которая все еще была у нее в руках. На листке перед ней – начатая докладная записка на имя директора.
– В общем, ералаш полный, – продолжила она. – Дарья бьется в припадке, головой об плиту два раза ударилась, лоб до крови расшибла. Я ее оттаскиваю и держу. А остальные стоят вокруг и галдят. Парочка эта семейная еще и свару между собой устроили. Потом Дарья в себя приходит, и как тогда… «Вы кто?!» Меня увидела и вцепилась. И шепчет: «Не уходи, девочка, только не уходи никуда!» Узнала как будто. Только меня одну из всех.
Даша нахмурила брови и поежилась.
– А потом скорая приехала, – Даша усмехнулась. – И все опять давай галдеть и врачам советы давать, что надо делать, и как все было. Врач на ее руки посмотрел и говорит, что надо в ожоговое везти. А она в крик с визгом, мол никуда без дочки не поеду. И меня держит. Чуть руку не сломала, синяки остались, вот, смотри!
Она задрала рукав. На ее предплечье и правда проступили темно-синие пятна.
– В общем, ужас, – Даша вздохнула. – Там пожилой дядька был, понимающий. Молодой сразу хотел психушку вызывать, мол сбрендила тетка. А пожилой говорит, что, успеется, мол. Возьмем с собой девочку, места хватит. Молодой сходил в комнату, принес мне пальто и сапоги. Потому что меня Дарья Ивановна не отпускала вообще. А потом в больнице меня в ординаторской положили спать. Мол, куда ты ночью поедешь?
– А больница какая? – спросил я.
– Шестиэтажка, – ответила Даша. – Оттуда пешком можно было дойти, но я что-то так перенервничала, что даже согласилась на какую-то таблеточку, которую мне тот пожилой дядька предложил. Так и проспала потом до девяти почти.
– А Дарья Ивановна как? – спросил я.
– Навестила ее утром, – сказала Даша. – Руки в повязках. Испуганная такая. Ничего не помнит. Но больше не кидалась в меня вцепляться. Просто стребовала обещание, что я ее заберу отсюда, когда врачи отпустят. Ну и все, собственно. Потом я вернулась домой, переоделась и пришла на работу. Не в халате же было идти… ЭсЭс бы не оценил. Кстати, как-как ты его назвал? Я думала, его удар хватит, когда он услышал фамилию…
– Да это… – я рассмеялся. Но как-то больше от облегчения что ли. Ничего смешного, в общем-то, не произошло. Просто как-то было до сих пор хорошо, что ночью случились не всякие грозные необратимые события, после которых надо обзванивать морги и расспрашивать задерганных девочек из регистратуры, не поступал ли в их скорбное заведение труп неопознанной девушки с изящной попой и модной стрижкой, а рядовая такая житейская драма. Никто не умер. Никакого злого умысла, простое стечение обстоятельств. – Я же был у Феликса Борисовича, и он рассказал мне кое-что…
Тут дверь редакции открылась. На пороге стоял ЭсЭс с серьезным и задумчивым лицом. Он посмотрел на меня. Потом на Дашу. Потом снова на меня. За спиной его маячила стриженая голова Эдика.
– Мельников, – деревянным тоном сказал
