БРЕЖНЕВ: ПРАВИТЕЛЬ «ЗОЛОТОГО ВЕКА» - Сергей Семанов

Они собрали вокруг себя группу единомышленников и объединенными усилиями, очень напористо, ловко используя естественную в момент смены руководства неопределенность и неуверенность, а также, конечно, свою близость к Брежневу, бросились в наступление. Пытаясь радикально изменить идеологический и политический курс партии, они особое внимание уделяли психологической обработке самого Брежнева. Это была, так сказать, «пятая колонна» сталинистов в самом брежневском окружении (в него входили также К.У. Черненко и Н.А. Тихонов, но в идеологии они большой активности не проявляли).

Эти люди вместе с наиболее консервативными членами Президиума и Секретариата ЦК КПСС все же смогли быстро сбить какое-то подобие общей идейно-политической платформы. Во внутренних делах добивались отмены решений XX и XXII съездов КПСС, полной реабилитации Сталина; отказа от выдвинутых после его смерти новых идей и реставрации старых, сталинистских взглядов в истории, экономике, других общественных науках. Во внешней политике целью сталинистов было ужесточение курса, опять же отказ от всех появившихся в последние годы новых идей и представлений в вопросах войны и мира и международных отношений. Все это не только нашептывалось Брежневу, но и упрямо вписывалось в проекты его речей и в проекты партийных документов.

Развернувшаяся атака на курс XX съезда, надо сказать, встретила довольно серьезное сопротивление. Видимо, сами идеи обновления, очищения изначальных идеалов социализма от крови и грязи уже завоевали серьезную поддержку общества. С ходу, одним махом изменить политическую линию и политическую атмосферу в партии и стране не удалось».

Как всегда и во всех подобных случаях, Ю. Арбатов очень осторожен в оценках и выводах и очень многословен, вот почему и цитата из его воспоминаний оказалась длинноватой. Однако суть событий изложена — с точки зрения его сторонников! — довольно точно.

Это подтверждается младшим и в общем-то второстепенным, но осведомленным соратником Арбатова, уже помянутым Ф. Бурлацким: «После пленума Андропов — руководитель отдела, в котором я работал, — выступал перед сотрудниками и рассказывал подробности. Помню отчетливо главную его мысль: «Теперь мы пойдем более последовательно и твердо по пути XX съезда». Правда, тут же меня поразил упрек, первый за много лет совместной работы, адресованный лично мне: «Сейчас ты понимаешь, почему в «Правде» не пошла твоя статья?»

А статья, собственно, не моя, а редакционная, подготовленная мной, полосная, называлась так: «Культ личности Сталина и его пекинские наследники». Была она одобрена лично Хрущевым. Но на протяжении нескольких месяцев ее не печатали. Почему? Уже после октябрьского Пленума стало ясно, что ее задерживали специально.

Вскоре после того пленума состоялся мой первый и, в сущности, единственный подробный разговор с Брежневым. Весной 1965 года большой группе консультантов из нашего и других отделов поручили подготовку доклада Первого секретаря ЦК к 20-летию Победы в Великой Отечественной войне. Мы сидели на пятом этаже в комнате неподалеку от кабинета Брежнева. Мне поручили руководить группой, и именно поэтому помощник Брежнева передал мне его просьбу проанализировать и оценить параллельный текст, присланный ему Шелепиным. Позже Брежнев вышел сам, поздоровался со всеми за руку и обратился ко мне с вопросом:

— Ну, что там за диссертацию он прислал?

А «диссертация», надо сказать, была серьезная — не более и не менее как заявка на полный пересмотр всей партийной политики хрущевского периода в духе откровенного неосталинизма. Мы насчитали 17 пунктов крутого поворота политического руля к прежним временам: восстановление «доброго имени» Сталина; пересмотр решений XX и XXII съездов; отказ от утвержденной Программы партии и зафиксированных в ней некоторых гарантий против рецидивов культа личности, в частности отказ от ротации кадров; ликвидация совнархозов и возвращение к ведомственному принципу руководства, установка на жесткую дисциплину труда в ущерб демократии; возврат к линии на мировую революцию и отказ от принципа мирного сосуществования, как и от формулы мирного перехода к социализму в капиталистических странах; восстановление дружбы с Мао Цзэдуном за счет полных уступок ему в отношении критики культа личности и общей стратегии коммунистического движения; возобновление прежних характеристик Союза коммунистов Югославии как «рассадника ревизионизма и реформизма»… И многое другое в том же направлении. (Напрасно Шелепин отрицает сейчас факт подготовки им и его группой параллельного доклада. Об этом знает добрый десяток людей: А.Н. Яковлев, Г.А. Арбатов, А.Е. Бовин и др.)

Начал излагать наши соображения пункт за пунктом Брежневу. И чем больше объяснял, тем больше менялось его лицо. Оно становилось напряженным, постепенно вытягивалось, и тут мы, к ужасу своему, почувствовали, что Леонид Ильич не воспринимает почти ни одного слова. Я остановил свой фонтан красноречия, он же с подкупающей искренностью сказал:

— Мне трудно все это уловить. В общем-то, говоря откровенно, я не по этой части. Моя сильная сторона — это организация и психология, — и он рукой с растопыренными пальцами сделал некое неопределенное движение».

Согласный дуэт «воспоминателей» ясно свидетельствует, как они старались повлиять на нетвердого и не слишком, к сожалению, образованного Леонида Ильича. Кстати, тут попутно высвечивается истинная линия Андропова, которого до сих пор некоторые простачки почитают чуть ли не «сталинистом». Брежневу хрущевский антисталинский курс был явно не по душе, при нем он сразу был сильно умерен, но увы… Найти в себе силы круто повернуть руль он не нашел.

Сделаем одно маленькое отступление. Поскольку ссылки на воспоминания Арбатова и Бурлацкого появятся в нашей книге еще на раз, дадим характеристику этому типу личностей, принадлежавшую тоже тогдашнему сотруднику ЦК Р.И. Косолапову. В отличие от своих либерально-еврейских сослуживцев, он не изменил идеям патриотического коммунизма, остался верен им и по сей день. Он свидетельствует об истинной цене липового «академика» и подлинного политического интригана Арбатова (Бурлацкий был таким же, только менее удачливым):

«Читая охотничьи рассказы Арбатова о встречах с «великими», все время ловишь себя на мысли о том, когда же он был искренен — при их жизни или после их смерти. Еще памятны писания академика и его друзей в связи с брежневскими юбилеями. Мне приходилось пропускать в печать некоторые из подобных дежурных текстов, и от них буквально тошнило. Не забыл я также статью умного и циничного публициста, который подхалимски играл словами «генерал» и «Генеральный». Если уж Арбатов и уличает Брежнева в мещанстве, — и тут он не ошибается, — почему бы не прощупать и другую сторону — то, как наша просвещенная пресса, как ученые и деятели культуры поощряли это самое мещанство в Леониде Ильиче, как он сам, все больше подчиняясь союзу лести и склероза, переставал ощущать себя обычным человеком и уже тонировал свой корпус под бронзу.

Брежнев был ординарен, но не глуп. В декабре 1975 года он позвонил Зимянину, работавшему тогда главным редактором «Правды», и пожаловался на жизнь: «Устал. Чувствую себя плохо. Нахожусь в прострации. А ко мне все лезут, чего-то хотят, и нет выхода». Видимо, подобие выхода, а вернее — разрядки, ему давала вся эта мишура с регалиями, бовинскими томами «Ленинским курсом», многочисленными сборниками, мнимым писательством. Он не очень-то замечал, что спектакль устраивается не для него самого и вовсе не для страны, а выгоден плотно окружавшей его кучке творцов «археократии». Ведь культ не создается для себя одной личностью. И упрочивается он всегда заинтересованным окружением. Арбатову себя из этого окружения, увы, не исключить».

При Брежневе партийно-государственное руководство было достаточно молодым, средний его возраст, включая самого Первого секретаря, был менее шестидесяти лет. Появились там и новые весьма деятельные и крепкие характером личности. На мартовском Пленуме ЦК членом Президиума стал Кирилл Трофимович Мазуров, бывший белорусский партизан, а потом глава Правительства Белоруссии. Одновременно он стал заместителем Предсовмина, отвечая за работу промышленности. Твердый государственник и сторонник сталинского стиля работы, он сразу стал неудобным соратником для Брежнева. Позже Мазуров откровенно рассказал о начале их совместной работы:

«На пленуме, после освобождения Хрущева, я выступил с замечанием, что нельзя сосредоточивать всю политику в руках одного человека, руководителя партии. Потому что если она неправильна, то народ связывает все недостатки и провалы с партией, а это вредно для общества. (Кстати, я сам об этом как-то не вспоминал, а много лет спустя перелистывал книжку одного итальянского историка-коммуниста и увидел ссылку на то мое выступление.) Я говорил эти слова искренне, а не подлаживаясь под ситуацию. Уверен, что многие тогда думали так же. По-настоящему хотели восстановить доброе имя нашей идеологической, партийной службы.