ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ - Леонид Пузин

— Не-е, зонта точно не было. Данька же кейс открывал при нас, когда доставал бутылку красненького. Вообще-то, красненькое — для баб, и я его, как мужик, не уважаю, но когда угощают…

— Алексей Александрович, вспомните, пожалуйста, кроме бутылки вина, вы в кейсе у Сазонова видели что-нибудь?

— А чего, Геннадий Ильич, я там не видел? Нос по чужим вещам совать не приучен.

— Ну, Алексей Александрович, может быть так, случайно?

— Книжка, кажись, была… И свёрток… В газетку рекламную что-то такое было завёрнуто… Ну, знаешь, Геннадий Ильич… я его почему заметил? Данька, когда доставал бутылку, переложил его — не мешал чтобы, значит. А больше, не буду врать, ни х… я не видел. Как, Геннадий Ильич, ни спрашивай.

Брызгалов уже подумывал закругляться — водка в бутылке кончилась, воспоминания Прохорова пошли по второму кругу — как вдруг, хлопнув себя по лбу, Алексей Александрович поспешил поделиться своим "открытием":

— Совсем, бля, забыл! Штанина у Даньки мазутом была запачкана! Левая! Ниже колена! Чёрная полоса такая! Теранулся, видать, обо что-то!

— А Кондратьев? Он тоже? Или, Алексей Александрович, заметили только вы?

— А х… его знает… Мы об этом с Петькой вроде бы не базарили… Я ведь и сам… Не знаю — почему вспомнил… А так-то: запачкана у мужика штанина — ну, и запачкана… Это если бы у девки — тогда, конечно… Все бы тогда заметили. А так — не знаю… Ты, Геннадий Ильич, сам лучше спроси у Петьки…

Вспомнив эту деталь, Прохоров, чрезвычайно довольный собой, пустился было по третьему кругу пересказывать подробности своего возвращения, однако майор, видя, что источник уже иссяк, остановил свидетеля:

— Спасибо, Алексей Александрович. На сегодня — хватит. Вот — прочитайте и распишитесь.

Отметив повестку, Геннадий Ильич сказал Прохорову, чтобы тот в вестибюле на выходе дождался Кондратьева — одного, дескать, его дежурный не выпустит. Затем, попрощавшись с Алексеем Александровичем, запер свой кабинет и прошёл в соседний — к Анисимову. Где, прочитав показания Петра Кондратьева, — ага, о запачканной штанине в них ни полслова! — Геннадий Ильич, спросив позволения у Анисимова, задал на эту тему вопрос свидетелю.

Пётр Адольфович, оторванный от решения куда более важной задачи — где взять денег на опохмелку? — подумав несколько секунд, неуверенно вспомнил, что, кажется, да: была запачкана.

Слегка раздосадованный Юрий Викторович — Брызгалов на сей раз его таки обошёл! — внёс это показание в протокол и, дав расписаться Кондратьеву, отпустил свидетеля. Затем, чтобы сравнять счёт, Анисимов затеял с Геннадием Ильичём обмен мнениями о судьбе исчезнувшего Сазонова — демонстративно избегая разговора о документах по "Лотосу" — однако вошедший Зубов не дал затянуться этой игре в "девушку и дипломата".

— Стало быть, господа офицеры, так: с типографией я договорился, портрет Сазонова напечатать и разослать обещают к четырнадцати часам. А вы мне пока — вкратце — что свидетели? Насколько им можно верить? А с тебя, Геннадий Ильич, "за применение недозволенных методов в ходе дознания", спрос особый. Так что, милок, отчитывайся.

— Каких ещё недозволенных методов? — изумился Брызгалов — или?..

— Вот именно! Сам слышал, как Прохоров хвастался Кондратьеву, что следователь ему попался — мужик что надо! И опохмелиться налил, и сам с ним выпил! Уважает, значит, рабочего человека. А теперь, Геннадий Ильич, подумай: ведь ты сейчас не можешь знать насколько показания Прохорова и Кондратьева окажутся важными? А вдруг это, — распекая майора, Зубов одновременно пробегал глазами протокол допроса, — насчёт запачканной мазутом штанины, будет в конце концов решающей уликой? Да хороший адвокат, прицепившись к тому, что эти сведения ты получил от Прохорова предварительно его напоив, камня на камне не оставит от обвинения!

— Виноват, Андрей Сергеевич, не подумал. Учту. Впредь, обещаю, не повторится, — казённо, по долгу службы извинился Брызгалов: понимая, с одной стороны, обоснованность упрёков полковника, а с другой — собственную правоту. — А по Прохорову… не врёт… уверен… особенно — сличив его показания с показаниями Кондратьева… и насчёт штанины — тоже… такое не выдумаешь.

Однако главным, по мнению следователя, было сейчас не уточнение показаний Кондратьева, а поиски музыканта: сама по себе поездка в Здравницу могла быть случайной, но последовавшее за ней исчезновение Сазонова — это уже серьёзно. Настолько, что… и далее Брызгалов подробно рассказал о возникшем у него плане поисков музыканта.

— Что ж, Геннадий Ильич, одобряю. Вполне. — Согласился полковник. — А ты, Юрий Викторович? Если ничего существенного в связи с допросом свидетелей и планом по розыску Сазонова не имеешь, то, пожалуйста — "Лотос". Что там такое у них стряслось? Только, конечно, вкратце. Сам понимаешь: главное — музыкант. С ним, в отличие от "Лотоса", время не терпит.

Но узнать, что Анисимов раскопал в документах производственно-коммерческой фирмы не удалось и на этот раз. В соседнем брызгаловском кабинете надсадно зазвонил телефон. Одержимый нехорошим предчувствием Геннадий Ильич, извинившись, прошёл к себе и снял трубку. И сразу же в барабанную перепонку ударил панический вопль Пушкарёва:

— Вера! Верочка! Отравилась!

— Насмерть?! — уверенный, что насмерть, всё-таки машинально переспросил Брызгалов.

— Нет! Жива! Славу Богу, Геннадий Ильич, жива! И говорят — вне опасности! Но почему?! Почему, Геннадий Ильич, скажите?!

Успокоенный тем, что не насмерть, майор перевёл дух и заговорил почти будничным голосом:

— С этим вопросом, Фёдор Степанович, надо обращаться не ко мне — к Кандинскому. А мне объясните лучше, как Вере Максимовне это удалось? Ведь вы же вчера сказали, что она надёжно связана санитаром из психиатрической клиники? И более: что будто бы тот же санитар остался при ней дежурить? Или я что-нибудь напутал? Вчера вас неверно понял?

— Верно, Геннадий Ильич, связана! Но санитар этот хренов! Верочка сегодня утром попросилась в туалет — и он, падла, развязал! С судном не захотел возиться! Ну, это и я, конечно! Недоучёл! Что для таких дел надо сиделку! Женщину! Что мужику — не всякому! Но и Кандинский — тоже! Должен был подсказать! А туалет у нас с ванной. При спальне. А в ванной — аптечка. Так, всякая ерунда. Но и снотворное. Нозепам. Почти целая упаковка. 50 таблеток. А этот говнюк сам с Верочкой в ванную не пошёл. Дверь только велел — чтобы не закрывала. Ну, и она, улучив момент, когда этот р… считал ворон! А долго ли! Нозепам — он, знаете, в таких стеклянных штучках! Пластмассовую крышечку сковырнула — и в горсть! А потом, будто бы умываясь, выпила! А этот паразит ничего не заметил!

— А вам — Фёдор Степанович? Кто вам сказал об этом?

— Охранник, кто же ещё! А этот козёл-санитар — совсем уделался! Понимает, падла, что я ему пасть порву!

— Фёдор Степанович, вам обязательно подавай виновного — понимаю, взволнованы, хочется кого-то растерзать! — но ведь и сами? Вспомните? Ну да об этом — после. А пока — попробуйте по порядку. И без сведения счётов с ближними: "козлы, падлы, суки" — фи, Фёдор Степанович! Вы же солидный предприниматель, интеллигентный человек — неудобно, знаете ли.

— Простите, Геннадий Ильич. Действительно — переборщил. Достали. Но ведь Верочка! А если бы умерла?!

— Если бы да кабы, Фёдор Степанович! Успокойтесь. Нозепам, насколько я знаю, мало опасно. Нет, можно, конечно, но — трудно. При особом стечении обстоятельств. И вы, Фёдор Степанович, лучше думали бы не о том, кто виноват, а поблагодарили Бога, что в вашей аптечке не оказалось чего-нибудь похуже! А то: "санитар, санитар", а что с Верой Максимовной что-то не так — он ведь, небось, обратил внимание?

— Да, Геннадий Ильич, он. И скоро. Когда Верочку после ванной связал опять — говорит, через десять минут… Она вдруг какая-то не такая сделалась. Лицо покраснело, дыханье прерывистое, возбуждена, что-то нечленораздельное бормочет, но — в то же время! — будто бы засыпает. Ну, санитар — мужик тёртый — сразу сообразил. Кинулся в ванную, в открытой аптечке увидел пузырёк из-под нозепама — и к Верочке. Развязал, крикнул охранника, велел ему позвонить в скорую, а сам — промывание. А когда приехала скорая, санитар связался с Кандинским. Ну, а Кандинский — опять со скорой. Чтобы Верочку отвезли не в обычную больницу, а в психиатрическую — к нему, значит.

— И всё это, Фёдор Степанович, вам рассказал охранник?

— Нет, не только. Когда позвонил охранник — у меня, знаете, прямо-таки остановилось сердце. Подумал даже: сейчас загнусь. Совсем, как вчера Лисовский. Ведь — Верочка! А охранник — балда! Бухнул мне первым делом, что отравилась! А что с ней ничего опасного — после! Ну, я — когда отошёл немножечко — сразу позвонил Кандинскому. И все эти подробности узнал от него. И ещё, Геннадий Ильич… Кандинский — опять. Выразил желание встретиться с вами. Почему я и позвонил с утра. Сначала домой, а затем — сюда.