Пеперль – дочь Жозефины - Жозефина Мутценбахер

– Возьми в рот, – приказывает старик.

Пеперль нагибается и начинает лизать. От добросовестного обхождения, какое Пеперль ему оказывает, хер даже становится чуточку больше, однако достойного вида по-прежнему не принимает. Она сосёт и лижет, оттягивает вниз и поднимает крайнюю плоть, ласкает языком головку члена, а дрожащая рука старика ковыряется у неё в пизде. «Палец мало смыслит в данном деле», – думает про себя Пеперль, когда чувствует, как наполовину отвердевшая макаронина начинает подрагивать у неё во рту. В этот момент старик вынимает руку из её пизды и обессилено прислоняется спиной к стене. Пеперль даёт херу выскользнуть, продолжая его поглаживать, и видит, как из него стекает и капает на пол тонкая, серо-белая ниточка спермы. Теперь она суёт ладонь в карман платья, и сама поигрывает с пиздёнкой. Отдышавшись, старик неторопливо прячет свою макаронину в брюки, бросает на Пеперль злобный взгляд и широким шагом убегает на улицу.

Пеперль в полном недоумении и растерянности провожает его глазами и идёт к Мали.

– Сколько он тебе дал? – ревниво спрашивает подруга.

– Нисколько! Ни гроша!

– Вот мерзавец! Какой негодяй! – совершенно обескуражено произносит Мали.

– А ведь я ему ещё и лизала, я себе этого никогда не прощу, вот сучара, вот ничтожество мелочное!

Обе девочки оцепенело глядят вслед удаляющемуся старику, фигура которого в эту минуту растворяется в сутолоке гуляющей по Пратеру публики.

– Ну, попадись он только мне ещё раз! – в сердцах клянётся Пеперль. – Отныне сперва деньги, а уж потом пизда. Я даже предположить не могла, что такой солидный господин окажется настолько вульгарным. Заставить лизать себе штуковину совершенно бесплатно. Да, век живи, век учись, как всегда говаривает моя тётка. – Пеперль места себе не находит от бессильной ярости и праведного негодования. – Будь мне наперёд это известно, я бы ему, сучаре, макаронину откусила! Но больше со мной никогда ничего подобного не случится. Ладно, давай на карусели прокатимся, иначе я с ума сойду от бешенства, пойдём, Мали.

Рука об руку шагают две юные бляди по Звезде Пратера в направлении парка аттракционов, и когда затем, оседлав розового поросёнка, Пеперль блаженно взлетает и опускается на карусели, она уже и думать забыла о том, что сегодня она впервые имела дело с клиентом, убегающим, не заплатив.

«Жизнь чудесна!» – думает девочка, взлетая высоко вверх на стремительно крутящихся цепях карусели. Её голые ноги описывают большие круги, её юбка вспархивает и надувается встречным потоком воздуха, обнажая ляжки до самого живота. Пеперль не замечает, что даёт сейчас даровое представление для разрастающейся толпы мужчин, которые собираются у подножия аттракциона и, задрав головы, с восхищением глазеют на отчаянную девчонку. Ещё раз и ещё раз, всё снова и снова Пеперль отсчитывает очередные двадцать грошей, и, качаясь, взлетает в блаженном самозабвении. Потом она спускается на твёрдую землю, потому что у неё остался только один шиллинг, а его задумано приберечь для цирка.

Ещё не отдышавшись окончательно после невинного наслаждения, две подруги протискиваются сквозь сплошную стену парней. Они чувствуют руки, неловко похлопывающие их по жопе, хватающие за маленькие груди и, не противясь этим незамысловатым знакам внимания, только смеются в ответ. Они неторопливо бредут по Пратеру, останавливаясь у каждого балагана, последний шиллинг жжёт им карман. Но они ни в коем случае не хотят истратить его, потому что их так манит, так влечёт цирк, как будто от него зависит их счастье.

«Если бы этот облезлый пёс дал мне хоть десятку, – размышляет Пеперль, – сколько удовольствий можно было бы себе доставить. Но хочется надеяться, что ещё отыщется человек, который меня выебет, потому что я и сама сейчас не прочь поебаться, а потом он ещё и заплатил бы за это. Только на сей раз до того, как вставить мне в пизду свою похотливую палку».

Они пробираются дальше, и внезапно Пеперль замедляет шаги и как вкопанная замирает перед одним балаганом. Там, на помосте, стоит исполинского вида богатырь с горами мускулов на обнажённом торсе, руках и ногах, на нём только коротенькие штаны. А зазывала пронзительным голосом сообщает «почтенной публике», что Голиаф уложит на лопатки любого мужчину, который пожелает выйти на ринг и побороться с ним. С дамами он проделает это и без борьбы. Так добавляет глашатай. Он орёт и вопит так, что по его впалым щекам течёт пот, а Пеперль пожирает полуголого атлета глазами.

– Послушай, – с тоской обращается она к Мали, – такой тебя может запросто на свою макаронину поднять, я бы охотно с ним прямо сейчас поеблась, и ему даже не нужно было бы мне ничего платить.

Только с большим трудом Мали удаётся оттащить разгорячившуюся подругу, да и то лишь после того, как борец скрывается в недрах балагана. Представление начинается, и Пеперль во что бы то ни стало желает попасть внутрь, но потом в ней всё же перевешивает мысль о цирке. Ибо цирковой городок уж больно манит к себе всем своим великолепием. Множество электрических лампочек горят там, невзирая на ясный полдень, венок сияющих огоньков очерчивает силуэт шапито. Ковбои в длинных кожаных штанах взнуздывают перед входом благородных коней. Семья арабов, одетых в наряды с разноцветными блёстками, как раз в этот момент исчезает за одним из жилых вагончиков, плотной стеной окружающих гигантский шатёр. Девочки стоят и, разинув рот, взирают на всю эту сказочную роскошь. Мали потеет от возбуждения, так что шиллинг, который она крепко сжимает в ладошке, уже совершенно мокрый. Зычно трубит слон и откуда-то издалека ему вторит рычание льва.

– Что это было? Может бегемот или даже дракон? – с надеждой в голосе спрашивает Мали, ибо её заветная мечта однажды увидеть настоящего дракона.

Тогда Пеперль предлагает:

– Пойдём, купим билеты.

Они становятся в конец очереди перед жилым вагончиком с вывеской «Касса». Но в результате терпеливого ожидания у билетного окошка их ожидает большое разочарование. Самое дешёвое место стоит, оказывается, шиллинг пятьдесят. Пеперль предпринимает попытку уговорить Мали одолжить ей свои пятьдесят грошей, она обещает ей, потом до мельчайших подробностей рассказать ей всё, что увидит в цирке. Однако Мали не соглашается. Она отвергает любое капиталовложение за удовольствие из вторых рук. Пеперль глубоко вздыхает, и глаза её с надеждой начинают рыскать по сторонам, не найдётся ли человека, готового дать ей несколько грошей за подробное знакомство с особенностями её анатомического строения. Но все взоры, к сожалению, устремлены на чудесный шатёр, никто не обращает внимания на демонстративно выставленные грудки или на кокетливое виляние жопкой.