Северянин (СИ) - "Nnik"

- Здорово живешь! Помощь нужна?

Ингигерд вспомнила бадью, что держала Свандис и кивнула:

- Воды принести.

- Неси посуду.

Лодин легко тащил полный воды кувшин и грустно поглядывал на Ингигерд. Наконец он пожевал губу и, словно не за этим пришел, спросил:

- Думаешь, взаправду совсем сгинул?

Ингигерд рассеянно пожала плечами. Лодин словно вторил ее мыслям, ее сомнениям.

- Боюсь за него, - выдохнула девочка.

Лодин поудобнее перехватил кувшин, пролив пару капель, и ободряюще подмигнул:

- Он у нас парень крепкий, удалой. Свое дело сделает.

Ингигерд запрокинула лицо к небу, стараясь сдержать слезы. Она ничуть не сомневалась, что Тормод справится – только выберется ли потом. Да и захочет ли выбираться.

- Эй, ну, ты чего? – обеспокоенно пробормотал Лодин. - Да вернется наш герой, вернется. Как такую красоту бросить можно?

Щеки Ингигерд вспыхнули, глаза стыдливо зажмурились:

- Полноте чушь молоть.

А Лодин довольно улыбнулся. Сам шел к девочке за успокоением, а пришлось ее отвлекать.

***

- Ну, как тебе наши края? – спросил Бранд, широким жестом обводя земли вокруг. Еще вчера путники двигались по узкой лесной дороге, вдыхая пряный хвойный аромат и уклоняясь от самых низких ветвей, так и норовивших пощекотать иглами лица всадников. Полусгнившая древесина и прелые листья шуршали под лошадиными подковами. Время от времени что-то скрытое под подушкой опавших игл ломалось с громким треском, и лошади нервно всхрапывали и пряли ушами. Тогда седоки оглаживали их лоснящиеся шеи и ласково похлопывали по мускулистым крупам.

Сегодня же лес поредел. Теперь деревья стали встречаться реже, уступив место приземистым кустарникам и сочной траве. Буйство зелени резало глаз, и широкая грязная дорога, неровной лентой вьющаяся перед викингами, казалось инородно темной и чужой в этом царстве Фрейра*.

- Красиво у вас здесь, только холодно.

- Холодно? – хохотнул Бранд. - Сейчас середина лета!

- Это и печалит.

- Откуда ж ты такой «север» теплолюбивый-то взялся?

Норд задумчиво улыбнулся и прикрыл глаза:

- Из Англии, вестимо. Али Торкель не сказал?

- Скажет он, как же… присмотреть за тобой-то попросил, а ничего толком не объяснил. Ни кто таков ты, ни откуда.

Норд почувствовал, как в груди разливается довольство: молодец Торкель, не подвел. Точнее, не смешал планы – позволил Норду самому решать, что и как рассказывать.

А Норд долго думал и решил, что врать не стоит – избыток лжи порождает путаницу и неверие, легко что-то упустить, незначительная деталь может разрушить всю придумку. Но и правду сказать нельзя – не так Норд рос, чтоб этим хвастать пред норманнским ярлом можно было. Однако одну и ту же историю можно рассказать по-разному:

- Из Англии я. Из Норфолка, сырого болотистого края.

- Да не схож ты с англичанами… Ни цветом, ни сложением!

- Я сын викинга и англичанки.

- От островной шлюхи, стало быть, рожден…

- Отнюдь, - ничуть не смутился ожидавший чего-то подобного Норд, - она была знатной женщиной – дочерью тэна.

- Знатная, стало быть… И как тебя не утопили только…

Норд и сам не раз задавал себе этот вопрос. Ненависть деда ему была понятна, а вот любовь матери не соответствовала законам мира, в котором они жили. Но ведь говорят же, что любовь не требует объяснений?

- Зачем? Мать любила меня. Я и из Англии не уезжал-то из-за нее. У мамы было слабое здоровье, а без меня она еще пуще тосковать начинала. Не мог я ее бросить, а путешествовать – страсть тянуло. Вот, - Норд слегка качнул головой, - родину отца посмотреть.

- Посмотреть, говоришь? Столько хлопот ради красивых видов?

- Глупо называть дорогу хлопотами, - улыбнулся Норд. - Во мне течет та же кровь, что и в тебе, пусть и слегка разбавленная. Одна страсть к морю, одна жажда нового.

- Да, - низко протянул Бранд, - норманнская кровь сильна, не забьешь ее. Как ни воспитывай, как ни приручай, а все едино – диким странником останешься.

Что ж, кивок стал достойным ответом на реплику Бранда: Норда устраивало, что его сочли лихим воином, вырвавшимся-таки из-под опеки матери.

- А чего друг твой такой молчаливый? – неожиданно поинтересовался Бранд.

- Что? Да… он часто такой, - на этот раз ложь легко сорвалась с губ.

- Неуж? Вот бы не подумал. Мне как Торкель сказал, что он Эрика Рыжего сын, я сразу решил: бешеный малый будет. Ну, датчанин-то этот, хитрюга, меня, конечно, успокоить попытался: мол, так и так – смирненький он. Да только я не поверил. Знаю же, сильна отцова кровь. А семейка эта… страсть. Об их норове по всей Норвегии славные слухи ходят. И об отце этого твоего, и о его папане… А он, глянь-ка, правда, едет, ни звука лишнего не издаст. Лошаденке только что-то на ухо шепчет, да оно правильно, верно. Хорошо обучен, видать. Ну, с животиной-то управляться. Да и нрав, стало быть, у него добрый. Знаешь, как дочери жениха-то подыскивать надо, коли счастья-то дитятку своему желаешь? – неожиданно спросил Бранд. - Знаешь? Чтоб удал да домовит – оно и так ясно-то. А коли колотить станет? Нет, оно бабу на место поставить, разумеется, надобно бывает, да только тут меру знать надо. Вот… ты на то, как женишок-то этот со скотинкой обращается, глянь – сразу поймешь, коли нежным да ласковым быть может. Этого Эриксона сразу видать – может, может…

Норд недоуменно моргнул, коротко взглянул на Бранда, явно получающего удовольствие от передачи знаний молодым, и перевел взор на Торвальда. Тот с хмурым видом брел рядом с лошадью, давая ей отдохнуть. Пред глазами Норда почему-то всплыла виденная еще в глубоком детстве картина: колонна рабов – грязных и понурых тощих людей, еле волочащих ноги под тяжестью безысходности.

Норд замотал головой, сгоняя наваждение, и чуть не свалился на землю, когда конь под ним запнулся. Ободряюще потрепав серого за ухо, Норд окликнул Бранда:

- Когда становиться будем? - он думал, стоит ли спешиться или уже можно не беспокоиться.

- Скоро. Вон пригорок видишь? За ним станем.

***

<i>Норд рассеянно огляделся и чуть не взвыл. Такого он не ждал. Не ждал, что снова окажется в дымчатом мареве, снова попадет в плен морока. Правда на сей раз он явственно понимал, что спит, только это совершенно не успокаивало. Как вырваться из лап липкого тумана, он не знал, и от этого становилось страшно

Норд сел прямо на землю, теряющуюся в сером ничто. Никуда идти он не хотел – боялся снова потерять рассудок, заблудившись среди бесконечных образов этого сумасшедшего мира, снова быть втянутым в пеструю круговерть сцен прошлого и грезящегося будущего. Захотелось сжаться в комок, закрыть глаза и уснуть. А проснуться уже наяву, лежа закутанным в плащ с седлом под головой.

Но серый океан в голове Норда имеет собственные желания.

- Чего сидишь? Неужто молот свой Мьёлльнир** назад получить не желаешь? Фрейя, конечно, сподмочь отказалась нам в деле сем благородном. Да только не повод то, руки свои опускать и ётуну Трюму волшебный молот в дар отдавать.

Норд, онемев, смотрел на стоящего перед ним статного мужчину. Тот был хорош собой, дорогие одежды ладно облегали сильное гибкое тело. Волосы незнакомца горели живым рыжим огнем. Пряди переливались от темно-алого до желтого или даже белого, подобно языкам настоящего пламени, и казалось, что у мужчины на голове пылал костер. А потом неизвестный поднял на Норда глаза, и того прошиб холодный пот, ибо глаза эти были чернее ночи, а в их глубине сиял пожар куда страшнее того, что был на голове. Всепожирающее, всеразрушающее пламя манило неудержимой мощью и отпугивало неизбежностью исхода.

- Одежды я Фрейи тебе, друг, принес. Их натяни на себя ты скорее. Хитрого Трюма обманем с тобой мы – будет он знать, как грабить богов!

Богов? Норду снова отчаянно захотелось проснуться. Что бы с ним ни происходило в этом сне, ему это не нравилось. Но Локи, а как рассудил Норд, это был именно он, уже каким-то неведомым образом нацепил на Норда светлые бабские тряпки и потащил его за собой. Вскоре к ним присоединилась еще и тонкая, и словно вся смеющаяся девушка.