Архив потерянных детей - Валерия Луиселли

БДЕНИЕ

За несколько месяцев до нашего отъезда я не реже раза в неделю ходила на заседания в Иммиграционном суде Нью-Йорка и там познакомилась с католическим священником, отцом Хуаном Карлосом. Сама я, отучившись в англиканской школе-интернате для девочек, не слишком жаловала священников, монахинь и религию вообще. Но к этому священнику сразу же прониклась симпатией. Мы познакомились у входа в здание Иммиграционного суда. Я ждала в очереди, когда меня пропустят внутрь. Он стоял чуть поодаль в солнцезащитных очках на носу, хотя день только начинался и солнце еще не слепило, и раздавал листовки, улыбаясь всем и каждому.

Я тоже взяла листовку и прочитала текст. Если вам грозит депортация, говорилось там, приходите в храм в любой выходной день и оставьте заявку на помощь от церкви. А если у вас пропал кто-то из родных, проживавший без документов, звоните святому отцу в любое время суток по указанному ниже телефону экстренной связи. Я набрала этот номер на следующий день, сразу оговорилась, что срочного дела у меня нет, а просто я хочу подробнее узнать о том, что написано в листовке. Его объяснения смахивали на проповедь, и аллегорическое явно преобладало над практическим, но под конец разговора он пригласил меня поучаствовать в еженедельном бдении, которое проводит в ближайший четверг для нескольких желающих.

Бдение начиналось в шесть вечера перед одним зданием на Варик-стрит. Я пришла на пару минут позже назначенного. Отец Хуан Карлос и двенадцать участников уже были в сборе. Он поздоровался со мной, едва обозначив рукопожатие, и представил остальным. Я попросила разрешения делать запись на диктофон. Он не возражал, другие тоже покивали в знак согласия, а потом он заговорил торжественным тоном, но с искренней простотой, какую редко встретишь у привыкших вещать с кафедр. Многие не знают, сказал он, указывая на вывеску «Паспортное бюро» над главным входом, что в этом огромном здании, занимающем целый квартал, не только выдают паспорта, но и содержат людей, у которых паспортов нет. Что это центр временного содержания нелегальных иммигрантов, куда агенты иммиграционно-таможенной полиции запирают задержанных на улице или в ходе ночных облав по домам. Федеральная суточная квота для бездокументных людей, сказал он, составляет тридцать четыре тысячи, но день ото дня растет. Это означает, что как минимум тридцать четыре тысячи человек ежедневно оказываются в таких же, как этот, центрах временного содержания по всей стране. Людей хватают, продолжал отец Хуан Карлос, и на неопределенное время сажают под замок в эти центры. Некоторых позже депортируют в их страны. Многих переводят в федеральные тюрьмы, где на этих людях наживаются, заставляя их работать по шестнадцать часов в день, а платят меньше трех долларов. И многие попросту исчезают.

Сначала я приняла слова священника за какой-то антиутопический бред в духе Оруэлла. И только потом поняла, что заблуждаюсь на его счет. Мне потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, что у остальных участников бдения, в основном гондурасцев гарифуна[62], кто-то из родных действительно был задержан в ходе рейда иммиграционно-таможенной полиции и в прямом смысле бесследно исчез. Под конец отец Хуан Карлос сказал, что сейчас мы дважды обойдем здание. И все, растянувшись вереницей, в полном молчании двинулись вокруг здания. Они пришли сюда потребовать назад своих пропавших, пришли в знак молчаливого протеста против молчания более объемлющего и глубокого. Я замыкала их маленькое шествие, держа диктофон над головой, чтобы записать это молчание.

Мы прошли полквартала на юг, целый квартал в западном направлении, потом целый квартал на север, квартал на восток и, пройдя полквартала на юг, вернулись в исходную точку. Потом повторили весь круг. Затем все так же цепочкой молча простояли несколько минут на тротуаре, пока священник не велел всем прижать ладони к бетонной стене здания. Я сунула диктофон в карман куртки и последовала примеру остальных. От шершавого бетона под моими ладонями тянуло холодом. Позади нас по Варик-стрит проносились машины. Отец Хуан Карлос вопросил голосом, более громким и суровым, чем прежде:

Кого мы потеряли?

И все двенадцать человек, один за одним, с силой вжимая ладони в ледяную стену, стоя в ряд на тротуаре спиной к оживленному движению улицы, начали громко называть имена своих пропавших:

Авилда.

Дигана.

Джессика.

Барана.

Сэм.

Лекси.

Когда называлось имя очередного пропавшего, остальные хором повторяли его. Каждое имя мы произносили четко и громко, изо всех сил стараясь, чтобы не дрожал голос и не содрогалось тело:

Кэм.

Брендон.

Аманда.

Бенджамин.

Гэри.

Уарича.

ВЫЧЕРКНУТЫЕ

Вайнона, Марианна, Ро, Ульм, Хамнок – я смотрю в карту дорог, прослеживая названия мест, которые мы сегодня будем проезжать. Мы в пути уже почти две недели, и мой муж считает, что мы двигаемся слишком медленно, останавливаемся слишком часто и слишком подолгу задерживаемся в городах. А мне доставляли удовольствие неспешный темп нашего путешествия, медленная езда по второстепенным дорогам через природные парки, долгие остановки в ресторанчиках и мотелях. Но я знаю, что он прав: времени у нас в запасе не так-то много, особенно у меня, и оно быстро утекает. К тому же я должна как можно скорее добраться в приграничную полосу – в штате Нью-Мексико или в Аризоне. И потому соглашаюсь, когда он предлагает удлинить на пару-тройку часов каждый перегон и реже делать остановки. Я размышляю о других семьях, как наша или совсем на нашу непохожих, которые тоже путешествуют в неизвестность, в будущее, предсказать которое невозможно, в лапы угроз и опасностей, которые в нем таятся. Что бы мы сделали, если бы вот так исчез кто-то из нас? Если не считать ужаса и страха, которыми нас накроет, какие практические шаги мы бы предприняли? Кому позвонили бы? Куда бы обратились?

Я оглядываюсь на наших детей, мирно почивающих на заднем сиденье. Слушаю их размеренное дыхание, а сама размышляю. Размышляю, смогли бы они выжить, попади они в руки какого-нибудь койота, и что с ними случится, доведись им самим, без взрослых, идти через пустыню. Смогут наши собственные дети выжить, окажись они одни, без нас?

ПАДЕНИЯ

В 1909 году Джеронимо погиб, упав с коня. Из всех рассказов мужа о легендарном предводителе воинов чирикауа-апачей эта подробность почему-то больше всего не дает покоя нашим детям и одновременно завораживает их. Особенно девочку. С тех пор как она впервые услышала эту печальную историю, она неизменно возвращается к ней – к месту и не к месту, ни с того ни с сего и без всякого повода, как будто это обычная затравка для обычного разговора.

Так, значит, Джеронимо свалился со своего коня и умер, да?

Или:

Нет, ты знаешь, как умер Джеронимо? Он упал со своего коня!

Или:

Жил себе Джеронимо и жил, даже не думал умирать, но однажды все-таки умер, потому что упал со своего коня.

Сейчас, пока мы мчим по Арканзасу к городу Литл-Рок, она просыпается и сообщает нам:

А мне приснился конь Джеронимо. Я скакала на нем так быстро, что чуть не свалилась.

Где мы сейчас едем? – спрашивает мальчик, он тоже проснулся с обычной для них странной синхронностью.

Через Арканзас.

Что интересного в Арканзасе?

И тут я осознаю, как скудны мои познания об Арканзасе. Я знаю поэта Фрэнка Стэнфорда, он выстрелил себе в сердце – трижды – в Фейетвилле, Арканзас, и замертво рухнул на землю. И самый жуткий вопрос не почему он это сделал, а как он ухитрился три раза кряду выстрелить в себя. Нет, эту историю я своей семье рассказывать не буду.

На ум приходит другая смерть, чуть более курьезная, чем трагическая, чешского писателя Богумила Грабала. Правда, Грабал умер не в Арканзасе, но по каким-то причинам пользовался особыми симпатиями экс-президента Клинтона в его бытность губернатором Арканзаса, так что какая-никакая связь все же есть. Когда-то давно я видела в каком-то баре в центре Праги фото, на котором Билл улыбается во всю свою полнощекую пунцово-пивную физиономию. Причем его добрая ряха прекрасно вписывалась в обстановку, хотя обычно фото знаменитостей в ресторанных интерьерах выглядят довольно нелепо. Клинтон же выглядел своим и запросто мог сойти за брата хозяина или завсегдатая заведения. Трудно представить, что лучащийся добродушием мужчина на том фото и стал тем, кто заложил первый кирпич в стену, разделившую Мексику и Соединенные Штаты, а потом прикидывался, что такого никогда не было. На том снимке Клинтон через стол пожимает руку Грабалу, чьи «Уроки танцев для пожилых и продолжающих» он, должно быть, читал и говорил, что ему нравится. Как раз эту книгу я читала во время той поездки в Прагу. Читала в состоянии