Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии - Гай Орловский

- Если я по образу и подобию, - произнес я с должным самодовольством, - то сама как бы понимаешь или даже разумеешь… Ведь понимаешь?

Не отрывая восхищенного взгляда от фужера с вином, она все же недовольно дернула плечиком:

- Трудно представить себе, что ты по образу и подобию.

- Я же творю? - возразил я. - А творить начал, как только меня вышибли из рая, и я взял в руки палку побольше. И до сих пор такое творю!

- Такое, - согласилась она, - что потопом либо Маркусом только и остановить твое творчество, смертный.

Она так осторожно взяла фужер, словно боится раздавить его пальцами, настолько тончайшее и почти незримое стекло, видно только бегущие вверх пузырьки.

Я с удовольствием наблюдал, как делает первый глоток, как прислушивается, улыбка воспламеняет сперва глаза, потом губы, затем все лицо, и вот она довольная и счастливая смотрит на меня восторженными глазами.

- Знаешь, - сказал я, - если бы я не верил в Творца безгранично, я бы сказал, что это на Него повлияли некие враждебные человеку силы. Дескать, за власть и дивиденды борются могущественные группировки и тянут на себя одеяло.

Она отпила еще чуть, заулыбалась шире и поинтересовалась легко:

- А что на самом деле?

- Ничего, - ответил я хладнокровно. - Никто за власть не борется уже потому, что там бороться некому. Господь - монарх и самодержец!.. Думаешь, кому я подражаю? То-то.

- Какое самомнение, - сказала она с подчеркнутым отвращением.

- Самомнение позволило Икару взлететь, - заявил я гордо. - Скромные никогда ничего не свершат!.. Творец един и бесконечно велик, у него нет ни родни, ни товарищей, ни приятелей.

Она сказала ядовито:

- Ты о Творце или о себе, а то я что-то запуталась.

Я ответил гордо:

- А разве Он не вдохнул в меня часть своей души?.. Да так вдохнул, что сама видишь! Я весь в творческом поиске чего-нить такого особенного, чтобы горько-гладкое с кисло-соленым и шершавооранжевым в одном букете.

Она посмотрела исподлобья:

- Жуть. Не думала, что ты станешь таким. В звериной шкуре был бы проще. А это что ты делаешь?

- Пирожное, - объяснил я. - Погоди, это только начало! Они такие разные… А я вообще-то в звериной шкуре или в этом жипоне все равно прост…

Она понимающе опустила ресницы и поднялась, теплая и такая послушная, что даже и не знаю, чего Адам хотел еще, скотина тупая?

Часть вторая

Глава 1

Мне показалось, в постели провели мгновения, но доски затрещали и проломились с грохотом. Мы оказались на полу. Лилит расхохоталась, а я жарко выдохнул:

- Даже не представлял…

Она довольно улыбнулась, глядя снизу вверх в мое лицо сияющими глазами:

- Понравилось?

- Не то слово, - пробормотал я измученно. - Теперь понимаю самцов пауков и богомолов.

- Милый?

- Когда дорываются вот до такого, - объяснил я, - то забывают обо всем на свете! Даже о том, что самка в этот момент начинает жрать их не по-детски, отгрызает голову, так что копуляцию эти самцы продолжают и заканчивают уже в буквальном смысле без головы!.. Вот это страсть!.. Ты тоже могла бы загрызть меня, даже не почувствовал бы. Она промурлыкала:

- Как я могла, ты так… хорош. И совсем не прост. Я даже не предполагала…

Я с сожалением поднялся, подал ей руку. - Теперь понимаю, почему богомолы или пауки не стали доминантами на земле!

- Почему? - спросила она наивно.

- А вот потому, - сказал я, увидел в ее ясных глазах непонимание, - пояснил: - Если они за эту радость, за этот безумный экстаз отдают все, даже жизнь… да что жизнь, ее не жалко, но мозги? Из людей разве что Дон Жуан…

Она оглянулась на кровать с провалившимся дном, расхохоталась, счастливая и раскрасневшаяся, на ходу подобрала платье, я даже не успел увидеть этот сложный процесс одевания женщины, как она, уже одетая, хоть и с распущенными волосами, оказалась в глубоком кресле.

- Кто это? - поинтересовалась с интересом.

- Один искатель, - ответил я. - Искал истину не в том месте. Он бы оценил…

- А ты?

- И я ценю, - заверил я. - Я вообще ценитель. Покупаю редко, но ценю, ценю…

Она чарующе улыбалась:

- Спасибо.

Я пробормотал:

- Еще один довод за то, чтобы изолировать людей от ангелов. Это вот не должно быть таким неистовым и диким… иначе кто захочет наукой заниматься? Не-е-ет, паукам и богомолам можно, а людям низзя!.. Безумный секс должен быть изгнан. Оставим умеренный. Или средне-умеренный с переходом до бриза. Или зефира. Поощрять нужно полезное, а приятное и само прорвется.

Она победно улыбалась, поглядывая то на меня, то на дивные деликатесы, что возникают на середине стола и быстро заполняют столешницу.

- А получится?

- Что?

- Отказаться от безумного?..

- Трудно, - признался я. - Просто безумно трудно. Но можно себя если не убедить, то принудить. Как отец Сергий, что обрубил себе… гм… пальцы, чтобы удержаться от искушения.

Она вскинула в изумлении брови:

- И ты смог бы…

- Нет, - признался я, - но человек - хитрая тварь. У него, как у лисы, несколько запасных выходов из норы. Это вы - существа простые, чистые, неиспорченные… У вас и вязка прямая и честная, а у нас все не как… ну, люди не ангелы, ты поняла!.. Попробуй вон те штуки, дивный вкус!

- Не поняла, - ответила она честно, - но я не представляю, чтобы ты сумел отказаться от этого всепоглощающего безумия! Это же самое сильное, мощное и неостановимое чувство!.. Разве не Господь вложил его в каждого и велел плодиться и размножаться? Это же самая первая из заповедей, которую получил человек!.. Самая первая и самая непреложная!

- Я не собираюсь противиться, - сообщил я. - Что, я похож на сумасшедшего?.. Я не собираюсь отменять законы Господа. Но как его штатгалтер… или это не у него штатгалтер? Хотя почему не у него? Наместник и штатгалтер - одно и то же, так что я вправе руководствоваться законами Господа, применяя их для местных особенностей почвы, грунта и климата. Модифицируя, собственно. Снабжая подзаконными актами, как, что, зачем и куда кого за что. Не поняла?

Она покачала головой:

- Ни слова.

- Волшебная женщина, - сказал я с восторгом. - Просто идеальная! В общем и короче говоря, как рекут в Одессе, где даже разниц аж две, Господь дал нам, людям, базу. Солидную базу, краеугольную. Ее еще называют краеугольным камнем, что простой народ, не склонный к абстракциям, начал считать в самом деле простым, хоть и важным камнем.

Она взяла пирожное, не сводя с меня внимательного взгляда.

- Так это не камень?

Я отмахнулся:

- Конечно, нет! Но дело не в камне, а в самой базе. Надстройку над камнем, то бишь базой, Он велел строить самим. Человекам!

Она прищурилась:

- Так уж и велел?

- Подразумевал, - пояснил я. - Объяснять очевидные вещи - это унижать собеседника. А как Он может унижать человека? Это же выказывать недоверие к собственному гению!

Она откусила краешек вафельной трубочки с нежнейшим кремом, заулыбалась, наслаждаясь неведомым вкусом, но сказала, поддразнивая:

- Ну да, это же сам человек!

- А что, - ответил я серьезно, - я сам заметил, что все чаще вспоминаю насчет по образу и подобию.

- А сейчас почему?

Я сказал с убеждением:

- Ну не станет же Он называть свое лучшее творение дурацким!

Она взяла фужер с вином, все еще с опаской, поднесла к губам, посмотрела на меня поверх края, нежнейшее лицо чуть помрачнело.

- В самоуверенности тебе не откажешь. Неужели ты и Творца считаешь самоуверенным?

Я воскликнул:

- Да чтобы решиться создать мир… это же какое нужно иметь самомнение? И оно, как видишь, оказалось оправданным. Возможно, Творец даже поскромничал и мог бы создать что-то еще круче!

- Интересное мнение, - проговорила она задумчиво. - Наверное, вы друг друга стоите. Но мне Создатель не показался таким уж…

Я пожал плечами:

- Наивно думать, что Всевышний не продолжает развиваться. Кроме того, возможно, создавая нас по Своему образу и подобию, Он добавлял или заострял те черточки, которые считал более уместными… или необходимыми? Как отец, бывало, смотрит на детей и старается воспитать их чуть жестче, чем сам, а то слишком интеллигентен?..

Она почти не смотрела на лакомства, что я подсовываю ей прямо под руки, хотя не отказывается, уже измазала губы неведомым ранее шоколадом, как и край фужера, но не сводила с меня серьезный и в то же время по-детски чистый наивный взгляд.

Я смотрел на это сокровище и понимал, что именно вот так выглядит безмятежное безоблачное и бездумное человеческое счастье. Я и сейчас плаваю в нем, как младенец в утробе, наслаждаюсь и всеми фибрами жажду, чтобы эта райская жизнь никогда не заканчивалась.

Она всмотрелась в меня спокойными чистыми глазами, а я сказал с неловкостью: