Реабилитированный Есенин - Петр Радечко

Однако Мариенгоф имел свое, отличное от всех мнение о людях, его окружающих. В том числе и о талантливом Мейерхольде, который также ничего плохого автору «Вранья» не сделал. Тем не менее, тот оскорбляет человеческие достоинства мужа Райх. Впрочем, у Мейерхольда нос был не такой величины, как у Сирано де Бержерака, о чем настойчиво твердил Мариенгоф. Ведь там несоответствие этой части лица ощутила даже обезьянка, в результате чего тут же поплатилась своей жизнью. Как и десятки или сотни подобных этому красавцу-имажинисту.

Кстати, по свидетельству самого же Мариенгофа, у критика Вячеслава Полонского нос был значительно больших размеров, чем у Мейерхольда, однако такого эпитета со стороны «образоносца» удостоен не был.

Очевидно, что рукой Мариенгофа здесь водило презрение к знаменитому режиссеру, чувство своего превосходства над ним хотя бы во внешности. Не постеснялся же он говорить колкости в адрес довольно привлекательной Зинаиды Райх и даже иронизировать над обаятельным лучшим своим другом Сережей, который якобы «ему до плеча», а в другом случае – «метр с кепкой». Их совместные фотографии опровергают эту чушь.

И, наконец, последний аргумент в пользу версии о том, что Мариенгоф умышленно содействовал разрыву супружеских отношений четы Есениных. Ведь и позже он препятствовал сближению своего лучшего друга с Айседорой Дункан, с Августой Миклашевской и Евгенией Лившиц, иронизировал по этому поводу над Галиной Бениславской. Даже после того как сам уже был женат, а Есенин решительно порвал с имажинизмом.

Из многих свидетельств современников в подтверждение сказанного приведем цитаты из воспоминаний поэтессы Лики Стырской, жены поэта Эмиля Кроткого, с которыми дружил Есенин. Эта пара присутствовала на вечере у художника Георгия Якулова, где поэт познакомился с Айседорой Дункан, а также на их свадьбе. Им Сергей передавал приветы в письмах, находясь в заграничной поездке.

Воспоминания Лики Стырской интересны еще и тем, что они только в 1990-е годы были найдены в одной из берлинских газет и переведены на русский язык, но пока что при всех своих достоинствах остаются малоизвестными:

«Друзья Есенина помрачнели, они не терпели, когда Есенин покидал их, и вмешивались всеми мыслимыми способами. Они боялись потерять его и не хотели потерять. Он был нужен им. У Есенина не было мужества. Есенин не был сильным. Свои чувства он охранял меньше, чем свою славу. А в частной жизни поэт был одиноким. Расставшись в 24 года с женой и детьми, он оказался без женской заботы, без тех, кто мог бы понять его чувства. Есенин жил в окружении друзей, которым был полезен, но они едва ли могли быть полезны ему».

Далее Лика Стырская дает наглядную картину знакомства Есенина и Дункан, а также реакцию на это его друзей, в первую очередь – Мариенгофа:

«Сняв жакет, она осталась в строгой греческой тунике красного цвета. Коротко остриженные волосы <…> были медно-красного цвета. Привыкнув к античным позам, она полулежа расположилась на софе. И сразу же этот уголок расцвел всеми красками осени.

Айседора Дункан рассматривала присутствовавших любопытными глазами, она всматривалась в лица, как будто бы хотела их запомнить. Ее окружили, засыпали вопросами. Она живо отвечала одновременно на трех языках: по-французски, английски и немецки. Ее голос звучал тепло, поюще, капризно, немного возбужденно. Голос очень восприимчивый, много говорящей женщины. Из другого угла комнаты на Айседору смотрел Есенин. Его глаза улыбались, а голова была легко наклонена в сторону. Она почувствовала его взгляд прежде, чем осознала это, ответив ему долгой, откровенной улыбкой. И поманила его к себе.

Есенин сел у ног Айседоры, он молчал. Он не знал иностранных языков. На все вопросы он только качал головой и улыбался. Она не знала, как с ним говорить, и провела пальцами по золоту его волос. Восхищенный взгляд следовал за ее жестом. Она засмеялась и вдруг обняла его голову и поцеловала его в губы. С закрытыми глазами она повторила этот поцелуй. Есенин вырвался, двумя шагами пересек комнату и вспрыгнул на стол. Он начал читать стихи. В тот вечер он читал особенно хорошо. Айседора Дункан прошептала по-немецки: «Он, он – ангел, он – Сатана, он – гений!» Когда он во второй раз подошел к Айседоре, она бурно зааплодировала ему и сказала на ломаном русском языке: «Оччень хоорошо!» Они смотрели друг на друга, обнявшись, и долго молчали. Под утро она увела его с собой. Этот вечер, эту встречу Есенин позднее описал в Берлине стихами, горькими, как водка.

Есенин влюбился. Друзья его были бессильны. Дружба также ревнива, как и любовь. Друзья Есенина – Мариенгоф, Сахаров, Колобов интриговали против похитительницы. Началось тайное единоборство».

Теперь зададимся вопросом: «Была ли права Лика Стырская, говоря о незамедлительных интригах “друзей поэта” во главе с Мариенгофом “против похитительницы”»?

Ответ на этот вопрос мы находим у главного «интригана» в его «Романе без вранья»:

«В четвертом часу утра Изадора Дункан и Есенин уехали.

Почем-Соль подсел ко мне и стал с последним отчаянием набрасывать план спасения Вятки.

– Увезу его…

– Не поедет…

– В Персию…

– Разве что в Персию…

От Якулова ушли на заре. По пустынной улице шагали с грустными сердцами».

Почем-Соль или Колобов, он же Молабух – один из приживал Есенина – являлся другом Мариенгофа еще по пензенской гимназии. Он закончил там учебу на год раньше «образоносца» и уже успел пристроиться в московской ЧК. Но Есенину выдавал себя за безработного и кормился у поэта, находясь при нем «соглядатаем». Заниматься этим тайным делом в случае женитьбы Есенина было бы сложнее. Мариенгоф скрывал от читателей фамилию друга под псевдонимами и его истинную проблему, возникшую в связи с неожиданной любовью Есенина и Дункан.

Впрочем, Есенин к тому времени начал догадываться о доносительстве Колобова и пытался отделаться от его «опеки». Вот как завуалированно написал об этом в своем «Вранье» Мариенгоф:

«Есенин стал пространно рассуждать о гибели нашего друга. А и вправду, без толку текла его жизнь. Волновался не своим волнением, радовался не своей радостью.

– Дрыхнет, сукин кот, до двенадцати… прохлаждается, пока мы тут стих точим… гонит за нами, без чутья, как барбос за лисой: по типографиям, в лавку книжную, за чужой славой… ведь на же тебе – на Страстном монастыре тоже намалевал: Михаил Молабух… – Есенин сокрушенно вздохнул: – И ни в какую – разэнтакий – служить не хочет…

И, чтобы спасти Почем-Соль, Есенин предложил выделить его из нашего кармана.

Суровая была кара.

Больше всего в жизни любил Почем-Соль хорошее общество и хорошо покушать…»

Что и говорить, пожалел Мариенгоф своего старого друга Григория Колобова, который с 1 сентября 1918 года работал секретарем при помощнике Чрезвычайного уполномоченного ВЧК (Есенин, С. А. Собр. соч.: в 6 т. М., 1980. т. 6. С. 295). Мало того что сам кормился возле Есенина, так еще и друга-доносчика на его шею посадил.

После того как Сергей Есенин перестал «содержать» такого нечестного нахлебника, тому пришлось искать себе где-то «официальное прикрытие». Мариенгоф отрекомендовал его своему «лучшему другу» и однокласснику по пензенской гимназии Cергею Громану, подложив ему, как и Есенину, порядочную свинью.

Именно этот Почем-Соль, сообщая друзьям о стоимости соли в разных городах, «не догадался» хотя бы на одну ночь найти себе пристанище, когда к Есенину приехала из Орла Зинаида Райх с дочерью и нянечкой, а Мариенгоф сочинял ей сказки о новой пассии Сергея. И как тут назавтра не уехать обратно в Орел из этой комнаты, переполненной друзьями, которые руками и зубами вцепились в его кошелек и в его славу?

Вскоре они, впрочем, изловчились хоть на некоторое время разлучить Есенина и Дункан. Как и было намечено ими сразу же после знакомства двух этих гениальных людей у художника Якулова. Под видом поездки Есенина в Персию.

И вот что написал Есенин Мариенгофу из Ростова, так и не поняв до конца подоплеки этой поездки:

«Милый Толя. Черт бы тебя побрал за то, что ты меня вляпал во всю эту историю.

Во-первых, я в Ростове сижу у Нины и ругаюсь на чем свет стоит.

Вагон ваш, конечно, улетел. Лева достал купе, но в таких купе ездить – все равно что у турок на колу висеть, да притом я совершенно разуверился во всех ваших возможностях. Это все за счет твоей молодости и его глупости…

Привет Изадоре, Ирме и Илье Ильичу.

Я думаю, что у них воздух проветрился теперь и они, вероятно, уже забыли нас.

Ну, да с глаз долой и из сердца вон, плакать, конечно, не будем…

И дурак же ты, рыжий!

Да и я не умен, что послушался.

Проклятая Персия!

Cергей».

По возвращении из Ростова через две недели Есенин сразу перебрался к Айседоре Дункан на Пречистенку. Туда же постоянно стали наведываться и его друзья во главе с Мариенгофом. Чтобы выпить, поесть, извлечь какой-то компромат. Но разлучить своего друга с танцовщицей им больше не удавалось ни всевозможными уловками, ни грязными эпиграммами…