Пилот особого назначения - Александр Зорич

— Ладно, ладно, я ж так, в формате предположения! — Мне пришлось для надежности отрицать свои слова взмахами ладоней.

— Цена такому предположению дерьмо. — Артем был непреклонен. — Корабль двигается в Х-матрице, пока работает привод люксогенового двигателя. Только он держит корабль между складок пространственного фрактала! Если Х-двигатель выйдет из строя, борт просто вышвырнет в обычное пространство! В самом худшем случае: по кускам! Это физика! «Левиафан» не появился в расчетной дельта-зоне, значит появился в другой, нерасчетной. А мы его не засекли, потому что смотрели не туда! Никаких вариантов! Скажи, Космолинский!

— Космоли-и-инский… — протянула наука, все еще созерцая астрографический объем. — Кхм. Ревенко, конечно, прав, но, так сказать, практическое наблюдение Румянцева рисует нам оперативную картину, с которой придется работать. Рейдер исчез — это факт. Бредовость допущения общей картины не меняет: для нас «Левиафан» потерян так же верно, как если бы он, в самом деле, остался в Х-матрице.

— Их надо искать! — Воскликнула Саша сквозь слезы.

— Солнце лучистое! — Ответил сухарь Космолинский. — Надо, но где? Где ты их собралась искать? Кубатура поиска имеет сторону в десяток астрономических единиц! И это минимальная оценка!

— Но надо же что-то делать! — Она вскочила, пламенея взором, вскочила так резко, настолько дерзкая и прямая, что даже стул свалился. — Вот так и будем штаны просиживать?! Там товарищ Иванов, там ребята! Они сейчас, быть может, последний кислород сжигают! Ждут нас, надеются! А вы… мужчины! Сделайте же что-нибудь! Предложите! Б…дь, да что угодно, любой вариант! Надо действовать!

Слово «блядь», отнесенное по ошибке к матерным, в устах Сашеньки произвело магическое действие. Или это обращение к нашему мужскому статусу так сработало? Мы все подтянулись, мозги заскрипели, на лицах отобразилась мысль.

— Ну?! — она обвела нас глазами.

Мы молча переглядывались.

Когда стало ясно, что умных предложений не последует, капитан порывисто подбежала к планшету, оттолкнула Космолинского и, пожалуйте, извольте видеть максимально увеличенную картинку газопылевого диска.

— Вот! — она ткнула пальчиком в его самую толстую область. — Вот сюда намеревался лететь товарищ Иванов! Он предполагал там планету! Нам надо лететь туда же! Что замолчали?!

— Якая же вы огненная! — Восхищенно пробормотал Разуваев, усевшийся на сашин стул. — Я за вами согласный куда угодно! Чего мы тут мульку гоняем? Хлопцев треба вынимать — дело святое! Чем базарить: одна нога здесь, другая там, надо слетать!

— Это авантюра, Саша, — твердо сказал Артем.

— Именно, — поддержал Космолинский. — Гипотеза Иванова основана на прочтении дневника ягну. Во-первых, нет гарантий, что перевод верен. Во-вторых, записки не содержат точных координат. Только туманный намек на некую «временную стоянку» под покровом «непроницаемого шлейфа». В-третьих, и это самое главное: планету невозможно спрятать. Допустим, ее не видно в оптику. Допустим, некое аномальное скопление пыли экранирует от радиоволн и потому не работают радары. Но масс-детектор не обманешь! Это не флуггер, не звездолет и даже не эскадра! Это массивное космическое тело! Оно обязано вносить гравитационные искажения в лоцию системы! А их нет! Это значит, что и планеты там быть не может, иначе мы бы ее засекли во время первого рейда к Беренике! Вам формулу на салфетке нарисовать?

Саша подошла, почти подбежала к ученому. Я думал, что она его сейчас ударит, так свирепо сжимались ее кулачки, так порывисто она дышала.

— Вы… вы… Виталий Евгеньевич! Вы… — затем ее прорвало. — Вот такие как вы на салфеточках запросто рисовали формулы, доказывали Циолковскому, что ракетный полет в космос невозможен! Курчатову, что атомное ядро не делимо! Яровому и Кипнису, что холодный термоядерный синтез — ненаучная фантастика! Липичу, что его трансмутация вещества — бред сумасшедшего! А они брали и делали! Вы — анахорет! Мракобес! Гиря на ногах науки!

Космолинский опешил, так его припечатало. Да мы все опешили. Сашенька же, Сашенька по завету великих взяла и стала делать.

— Всем встать! Смирно! Товарищи офицеры, слушай боевой приказ! Выдвигаемся в систему Альцион по предположительным координатам, указанным в полетном плане товарища Иванова! Эскадрилье Особого Назначения даю готовность три часа!

— Г-хм… — откашлялся Ревенко. — Разрешите? На чем полетим? У нас в распоряжении остался «Дзуйхо», но я не уверен, что Кайманов позволит…

— Кайманов! — Александра прямо-таки взвилась. — О нем не беспокойтесь! Сейчас я с ним свяжусь! Он позволит! Он полетит! Если надо, он у меня «Дзуйхо» впереди себя толкать станет!.. Приказ ясен? Вопросы есть? Тогда вольно, разойдись! И кто-нибудь, разбудите Сантуша!

Товарищ капитан сделала «кругом» и своим обычным фасонистым шагом промаршировала на выход. Выпускное кольцо сомкнулось за ней.

Я смотрел вслед и думал, какая гордая да независимая! Про такую невозможно даже предположить, что по вечерам наводит педикюр, утыкав меж пальцами комки ваты, а по утрам воюет на кухоньке с капризным комбайном. А ведь наводит и воюет.

— Что с Сантушем? — спросил я вслух, хотя ответ был очевиден.

— Нажрался от безделья как скотина, — сказал Ревенко. — Добыл в трапезной водки и теперь мордой в пульт.

— От широкий человек! — одобрил Разуваев и завистливо вздохнул.

Кайманов отнесся с пониманием. Полномочия Браун-Железновой — ВРИО Иванова — видимо, были растяжимы, как, пардон, презерватив, и так же прочны.

«Дзуйхо» — беспросветный антиквариат, оно конечно. И все же, боевой корабль по праву рождения — это вам не переделанный напильником гражданский сухогруз, каким был «Левиафан»! До Альциона допрыгали не в пример проворнее.

Когда авианосец достиг расчетной дельта-зоны Альцион 175-93-61(70), всю ЭОН воткнули в ангар, в скафандры, к флуггерам! Боевая готовность!

Последняя цифирь — 70 — обозначала расстояние до цели. Семьдесят тысяч километров. Эта цифра расчетная, реально вокруг плановой точки выхода идет еще весьма заметный случайный разброс. Соответственно, мы вышли на фактическом расстоянии в восемьдесят две тысячи километров.

«Дзуйхо», повинуясь железным рукам пилотской смены, подкрадывался к газопылевому диску, а мы торчали подле машин и не видели, как тот роскошно голубеет в лучах колоссальной термоядерной топки.

Ну что же, машины роют палубу копытом, пилоты тоже, расход по топливу и кислороду ноль. Забрала подняты, но парсер уже сопряжен с чипом скафандра.

— Сантуш, гляжу на тебя и думаю, что надо бы изобретателю детоксина памятник поставить по всем военным космопортам, — пробасил Настасьин. — Не ведаешь, может какой добрый человек докумекал?

— Я ведаю, Клим, что если ты не отгребешься, я тебе дам в рыло, — огрызнулся Сантуш, но без всякого энтузиазма.

— Да-а-а… — протянул я, просто чтобы не молчать.

Хотя вру, «да» относилось к неприглядному факту: детоксин полностью осаждает алкоголь в организме, но демоны похмелья из души никуда не деваются. После суровой пьянки случается полный разлад психических контуров, не имеющий ничего общего с химическим отравлением. Человек делается дерганый, раздражительный, всего пугается. Химия, конечно, может многое, но не всё!

Мы вяло трепались, вышучивали несчастного Комачо, а все оттого, что уселись на диком нервяке. Такое бывает, когда ждешь вылета, а его все нет и нет, а задача стоит самая непонятная. Да и за ребят на «Левиафане» боязно. Как подумаешь, что они сейчас испытывают!

Корабль не на ходу, наверное, крепко поврежден, раз даже Х-передатчик накрылся. Разгерметизация? Очень похоже. Сидят по отсекам, задраенные, чисто как в гробу. Бр-р-р-р… Негоже про такое думать перед вылетом!

В ангаре было пустенько. Только мы да осназ перед «Кирасирами» — тоже в полной боевой. Кайманов, оправдывая свою крокодилью фамилию, разогнал из ангара всех, даже дежурных техников. Кроме выпускающего диспетчера, конечно. Что-то про нас судачат среди личного состава!

На большом табло горели цифры: 09–03 — универсальное время.

— Товарищи пилоты! — раздался голос в наушниках, сашин голос. — Авианосец завершил маневр. Капитан второго ранга Кайманов считает, что лучшего ракурса для пуска флуггеров не найти. Особенно с учетом того, что мы не знаем точных координат цели. Словом, приказываю вылет! С Богом!

— Да хранят меня дух истории и Вечное Черное Небо, — пробормотал неверующий Ревенко и герметизировал шлем.

— Ты бы не богохульствовал, командир, нехорошо, — не забыл одернуть его Настасьин.

— Эх-х-х, не жди меня, мама, хорошего сына! — гнусаво пропел Разуваев.

— М-м-мать же вашу! — это болезный Сантуш.

Я ничего не сказал, как и Кутайсов. А чего говорить-то? Только если как Гагарин: поехали!