Барский театр - Владимир Бабенко

Морозова удивилась, во-первых, такому нетрадиционному способу знакомиться, а во-вторых, тому, что, судя по форме приглашения и своей стати, этот гражданин был явно потомком графа (правда, судя по всему, сильно обедневшим).

— Как-нибудь непременно зайду, — уклончиво ответила Морозова, решив, что он может быть и неряшлив, но уж по крайней мере не страдает тем психическим расстройством, как ее бирюзовый юноша из Серебряного Бора.

— Буду ждать, — сказал потомок. — А найти меня просто — ведь я ваш сосед. — И он, поклонившись, зашагал прочь.

Морозова вернулась к своему этюднику, немного сожалея о том, что чудесные золотисто-розовые блики на реке исчезли, и размышляя, что же ей делать с уже высохшей розовой кляксой.

«„Розовый круг“ Морозовой, — подумала художница, разглядывая пятно, — ничуть не хуже чем „Черный квадрат“ Малевича. Но вряд ли он будет так же популярен».

Посчитав, что день для творчества сегодня не удался, Морозова собрала этюдник и пошла домой. И только по пути к деревне она сообразила, что по соседству с домом бабы Светы, у которой художница снимала комнату, никаких дворцов нет, а значит и изучение старинных фресок отменяется.

«Интересный народ мужики, — размышляла Морозова, открывая калитку. — Неужели у него не было никакого другого повода познакомиться, как через „Черный квадрат“ и несуществующие фрески?»

Морозова долго привыкала к своей хозяйке. Это была старуха (представившаяся Морозовой как «баба Света») родом из Белоруссии, потомственная крестьянка. У нее был белорусский акцент (так, вместо «тряпочка» она говорила «трапочка») и огромные вставные железные зубы. Бабка, кроме того, по вечерам смотрела телевизионные сериалы и постоянно приставала к Морозовой с вопросами — женится ли герой на героине или нет. Наконец, баба Света постоянно разговаривала. Но так как она была одинока, то разговаривала в основном сама с собой, да еще со всякой живностью — с поросятами, козами, курами, утками, с кошками и даже с мухами. И ко всякому живому существу у бабы Светы находились ласковые слова. Удивительнее всего было то, что все эти нежные эпитеты были производными мата. Причем владелица железных зубов дала каждой божьей твари свое имя. Поэтому уже через несколько дней художница, не выглядывая в окно, могла безошибочно определить, с кем беседует старуха — с поросенком ли, никогда не жалующимся на свой аппетит, либо с вернувшимся с ночных похождений котом.

Кроме этих достоинств бабка еще прекрасно солила огурцы и виртуозно гнала самогонку. Этим она прославилась по всей округе и из-за этого же была дружна не только со всеми соседями мужского пола, но и с представителями власти. Местные околоточные специально заезжали в Господское — угоститься ее деликатесами и проверить, не обижают ли бабу Свету.

В качестве квартирной платы (денег с художницы хозяйка не брала и к тому же снабжала овощами, молоком и яйцами) Морозова должна была обсуждать с бабой Светой бесконечные телесериалы и успокаивать ее, убеждая, что, в конце концов, герой, конечно же, женится на героине.

Морозова постепенно познакомилась со всеми окрестными завсегдатаями бабкиного шинка — любителями просветленной опаловой самогонки и соленых корнишонов.

Однажды визави Морозовой оказался тот самый ценитель «Черного квадрата».

На этот раз про Малевича он не спрашивал. И ширинка у него была застегнута.

Алексей (оказалось, так его зовут) после второго стакана высококачественного бабкиного напитка стал снова настойчиво приглашать Морозову посмотреть на его фрески.

Морозова вежливо отказывалась.

— Не ходи, не ходи к нему, у него собака злая, — поддакнула бабка.

— Злая только когда голодная, — возразил Алексей. — Так когда придете?

— Как-нибудь позже, — отвечала Морозова.

— Как знаете, — сказал Алексей и ушел.

Бабка затопила печку. Морозова воспользовалась этим и разложила на лежанке свои работы — сушить.

— Что это Алексей мне всё про фрески говорит? — спросила Морозова бабку, помогая ей мыть посуду.

— Это он про картину в евоном доме. На стене нарисована. Да почитай, такие картины в каждом доме в Господском есть. Да и у меня тоже есть. Только я, как в эту избу переехала, такое безобразие сразу ковром занавесила. Хочешь, покажу?

Морозова согласилась. Ей было любопытно взглянуть на фрески в деревенской избе. Такого она еще никогда не видела.

Бабка приподняла ковер, скромно отвела глаза в сторону и стыдливо захихикала. Морозова с удивлением посмотрела на бабку, не ожидая от импровизаторши-матершинницы проявления таких целомудренных чувств.

Под ковром действительно была фреска. Очень грубая копия «Союза Земли и Воды» Рубенса.

Морозова как профессионал отметила, что художник был сильно ограничен в красках (охры у него был дефицит, а берлинскую лазурь он заменил малахитовой зеленью). Вместе с тем бросался в глаза и смелый мазок мастера и его незаурядная фантазия — художник пририсовал Нептуну огромную корону, а Кибеле — богатое ожерелье.

Судя по маргиналиям на фреске, этот дом сменил немало хозяев. Все комментарии касались, естественно, взаимоотношения полов (Морозова обнаружила, что картина была явно дореволюционная, так как некоторые слова несли в себе букву «ять»), причем позднейшие художники многократно пытались увеличить женственность властительницы Земли.

— Вот стыдоба какая, — произнесла хозяйка, с умилением взирая на зеленоватого мужчину в самом расцвете лет.

— Ну почему же стыдоба, — возразила Морозова. — Это классика. Копия Рубенса. Или лучше сказать — вариации на темы Рубенса. Интересно, кто ее рисовал, в этой деревне?

— Я этот дом прямо с картиной и купила, — отвечала старуха. — Хотела сначала стену побелить, чтобы срамоты не видеть, а потом ковер повесила. Время будет — побелю.

— Не надо, оставьте. Это искусство. А все-таки, кто это рисовал?

— Говорят, артисты в этой деревне раньше жили.

— Да нет. Артисты в театре играют. Да еще в кино снимаются. И в телесериалах. Как в «Рабыне Изауре». А картины рисуют художники, — терпеливо разъясняла Морозова (чувствовалось, что когда-то она окончила педагогический институт). — Как Микеланджело, как Рафаэль, ну и как я.

— Не знаю, не знаю, — не стала возражать старуха. — Говорят, артисты жили, а кто это безобразие нарисовал — того не ведаю. Да такие картины, почитай, в каждом старом доме были. Вот на днях и Алексей в своем доме такую же на стене нашел.

«Надо же, не врал Алексей, — подумала Морозова. — Значит и у него есть домашние фрески». И вслух спросила бабу Свету: