Клава Назарова - Алексей Мусатов

Сейчас в кабинет секретаря то и дело входили люди и, склонившись над столом, вполголоса докладывали, как идёт подготовка к эвакуации жителей города.

«Зачем меня-то позвали? — подумала Клава. — Неужели опять поручат какую-нибудь работу с детьми? Может быть, пошлют сопровождать эшелон с детдомовцами и школьниками». Ну нет, с ребятами она распрощалась надолго, ей надо сейчас догонять Лёльку…

— Прошу, — пригласил Остроухое Клаву, когда волна посетителей немного спала. — На фронт, наверное, собралась? — прямо спросил он.

Клава кивнула.

— Откуда вы знаете?

— Время такое — догадаться нетрудно, — усмехнулся секретарь райкома. — Сестру проводила, сама на курсы записалась… Так вот, Клаша. Фронт для тебя уже есть… Здесь же, в городе, рядом.

— Как — в городе? — не поняла Клава.

— Хотим послать тебя в истребительный батальон к комсомольцам. Будешь помогать Важину…

— Василию Николаевичу? — вскрикнула Клава.

— Да, да. Он назначен командиром истребительного батальона.

— Дмитрий Алексеевич, а кого истреблять будем? Неужели город сда… — Клава не договорила, помешал телефонный звонок.

Сказав в трубку, что он выезжает, Остроухов поднялся из-за стола и нахлобучил на голову фуражку.

— Так как же, Клаша? Ребят ты знаешь. Многие твои бывшие пионеры. Будешь у них вроде за политрука. Твоему слову они вот как верят. А положение в городе не из лёгких, ожидать можно всякого… Так согласна?

— Раз надо, пойду, — кивнула Клава. — А только курсы я всё равно не оставлю…

— Ну что ж, учись, пригодится. Желаю успеха! — Остроухов пожал ей руку, и они расстались.

Заглянув домой и предупредив мать о своём назначении, Клава направилась в свою школу, где теперь размещался истребительный батальон.

У дверей со старенькой трёхлинейной винтовкой в руках стоял на посту Саша Бондарин. Он был в своей неизменной школьной вельветовой куртке с «молниями», в тапочках на босу ногу и в сатиновых спортивных шароварах. Куртка была заправлена в шаровары и перетянута широким солдатским ремнём, на котором висел патронташ. От аккуратного пробора не осталось и следа, тёмные волосы были взлохмачены, и на макушке чудом держалась залихватски посаженная крошечная кепка.

У школьной ограды толпилось несколько мальчишек во главе с Петькой Свищёвым. Они завистливо поглядывали на Сашу, особенно на его винтовку, вздыхали, переминались с ноги на ногу и упрашивали часового пропустить их в школу к командиру истребительного батальона.

— Сказано вам, без пропуска нельзя, — говорил Саша. — И вообще шли бы вы по домам… Тут вам не игрушки.

— А может, я книжки в классе забыл, — настаивал Петька. — Почему в школу не пропускаешь?

— Спохватился тоже… Какие теперь книжки, когда война? — отмахнулся Саша.

— А почему тебе автомат не дали? — не унимался Петька.

— Винтовка тоже неплохо…

— А может, она учебная… не стреляет. И патроны, наверное, холостые.

— Много ты понимаешь! — рассердился Саша и запальчиво принялся объяснять, что винтовка у него самая настоящая боевая, безотказная, и патроны совсем не холостые.

— А часовому на посту разговаривать не полагается, — усмехнулась Клава, подходя к дверям школы.

Саша вспыхнул, как девица, и, бросив на мальчишек свирепый взгляд, замер по стойке «смирно», прижав винтовку к бедру.

Клава, косясь на сконфуженного часового, взялась за дверную ручку.

— Про… пропуск? — сдавленным голосом произнёс Саша.

— Пропуск?! — с деланным удивлением переспросила Клава. — Разве ты меня не знаешь? Я же старшая пионервожатая.

Саша смутился ещё больше.

— Нельзя без пропуска… Никому… Так приказано… — забормотал он и с решительным видом загородил дверь.

— Наконец-то часовой вспомнил свои обязанности, — улыбнулась Клава и покачала головой: — Ах, Саша, Саша…

Она показала ему направление райкома и вошла в школу. Истребительный батальон, составленный из выпускников школы, из старшеклассников и городских комсомольцев, размещался в школьных классах. Парты были вынесены в коридор, на полу лежали матрацы, набитые соломой или сеном и застеленные разномастными домашними одеялами: комсомольцы находились на казарменном положении. В углу в козлах стояли винтовки, на стене висели противогазы. Тут же были свалены фанерные мишени для стрельбы, прицельные станки, учебный станковый пулемёт.

Командира истребительного батальона Василия Николаевича Важина Клава отыскала в учительской. Он давно уже расстался с пионерской работой, пошёл добровольцем на финский фронт, перенёс тяжёлое ранение и, вернувшись обратно в школу, преподавал здесь черчение и рисование. Важин очень обрадовался приходу Клавы.

— Это хорошо, что тебя сюда направили. Основной состав истребителей как раз твои бывшие пионеры. Вот давай и прибирай их к рукам.

— А что? Вы недовольны ребятами?

— Да как тебе сказать… Народ они боевой, все рвутся с фашистскими десантниками схватиться, а нам пока приходится другими делами заниматься. Мост охраняем, хлебозавод, оклады… Окопы роем… Военную подготовку проходим. А ребятам всего этого мало. — Важин вздохнул и пожаловался: — Я ведь, Клаша, на фронт просился, а меня вот сюда, в батальон. А какая же тут война…

Клава незаметно вздохнула. А она-то собиралась пожаловаться Василию Николаевичу на свою неудачу!..

В учительскую вошла Анна Павловна Оконникова. Она приметно постарела, осунулась, глаза её смотрели скорбно и строго: в последние дни учительница проводила на фронт двух сыновей.

— И ты, Клаша, тут? Это правильно, — заговорила Анна Павловна. — Сейчас всем трудно, а ребятам в особенности. На фронт их не берут, вот они мечутся. Каждый из них вроде экзамен держит. Как дальше жить, что делать, как делу помочь? Самый ответственный экзамен. Перед людьми, перед своей совестью. Вот и поддержи.

Анна Павловна открыла шкаф и попросила Клаву помочь ей собрать ребячьи документы, характеристики, классные журналы и ведомости.

— Зачем всё это? — спросила Клава.

— Директор школы наказал перед уходом в армию. Что бы ни случилось, а ребячьи документы велел сохранить. Вот я и спрячу их где-нибудь дома…

Клава помогла учительнице собрать нужные бумаги. Они отнесли их на квартиру к Анне Павловне, сложили в деревянный сундучок, окованный железом, и закопали на огороде.

С первого же дня Клава вошла в жизнь батальона. Проверяла посты у моста, у складов, у хлебозавода, вместе с комсомольцами занималась военной подготовкой — училась в считанные минуты окапываться, маскировать стрелковую ячейку, делать перебежки, переползать по-пластунски.

Эвакуация города между тем продолжалась. Уезжали женщины, дети, старики. На грузовиках и на подводах они двигались на Псков, на Порхов, на Старую Руссу.

Клава уже несколько раз говорила матери, что ей надо бы уехать из Острова, хотя бы в деревню к родственникам. Всё же там спокойнее, безопаснее, не надо каждый день прятаться от бомбёжки в подвал.

— Куда я пойду… С моими-то ногами, да ещё одна, — отказывалась Евдокия Фёдоровна. — Вот если бы с тобой…

— Мне, мама, нельзя. Дела в городе, — говорила Клава, не в силах признаться матери, что она, так же как и Лёля, вскоре может уйти в армию.

— Так я подожду, — соглашалась Евдокия Фёдоровна. — Жить ещё можно. Управляйся со своими делами.

Как-то вечером, когда Клава находилась в школе, ей сообщили, что её хочет видеть отец Саши Бондарина. Клава вышла на улицу. Опираясь на палку, навстречу ей шагнул пожилой грузный мужчина.

— Хочу с вами насчёт Саши поговорить, — сказал старший Бондарин.

Клава не удивилась: родители частенько останавливали её на улицах или заходили в школу, чтобы посоветоваться о своих ребятах.

— Слушаю, Иван Сергеевич.

Бондарин заговорил о том, что его Саша вот уж девятые сутки ночует в школе, дома почти не бывает и считает себя мобилизованным бойцом истребительного батальона. А дома у них больная мать, и её надо вывезти из города. Но без провожатого больная мать выехать, конечно, не может.

— Посодействуйте, Клаша, повлияйте на сына. Пусть он с матерью едет — за ней уход нужен… И на руках поднести потребуется.

— А вы сами с Сашей говорили?

— Начинал, — сказал Иван Сергеевич. — Только парень слушать ничего не хочет: «Не могу, я мобилизованный боец-истребитель».

— Но он ведь действительно мобилизован, — подтвердила Клава. — Как комсомолец.

— Понимаю… Сам добровольцем на гражданской был, — вздохнул Иван Сергеевич. — И Саша никуда от армии не денется. Сейчас о матери надо подумать.

— Хорошо. Я поговорю, — согласилась Клава.

Вернувшись в школу, она отыскала Сашу Бондарина и передала ему разговор с отцом.