Исповедь добровольного импотента - Юрий Медведь

– Кто?!

– Вы!

Я окончательно запутался и растерянно замолчал. Ленка, напротив, с удовольствием продолжала высказываться:

– Вон у моей сменщицы – муженек херов. Придурок долбаный! Работал, работал, тихонький такой, бульон из термоса потреблял. Дочка у них родилась. Радоваться бы да денег больше зарабатывать! А он вдруг, паскуда рыжая, как запил, и с концами! Трамвай на бабу повесил и забил на все дела. Она, бедная, его прикрывает: свою смену отпашет, потом за него, за пса вонючего. По двадцать часов горбатится. Домой приползет, а он шары свои выкатит, за жопу ее схватит: «Соси! – вопит, – «Я на тебя всю жизнь свою угрохал!» Гаденыш занюханный! Кому нужна его поганая жизнь?!

– Может, белая горячка, – попробовал было возразить я.

– Естественно! У вас чуть что – белая горячка или черный юмор! Вон у моей двоюродной сестры муж военный – полковник долбаный! Денег последние три года не приносил, говорил не дают. Сестра его кормила, обстирывала и все слушала, как этот пидор гнойный правительство критиковал: «Солдаты голодные! Россия на краю!» Каждый вечер уезжал с товарищами письмо президенту составлять, декабрист драный! А оказалось-то, он себе по-тихому машину купил – «Мерседес»! И проституток малолетних катал по шалманам. И докатался, хорек старый: сифилис подхватил! Ну, его и рассекретили, блядуна хитрожопого! А сестру всю уколами измотали! Что, веселая перестроечка?!

– Разные бывают случаи…

– Да не случаи, а сплошь и рядом! Вон у моей школьной подруги случай – и рассказывать противно. Вышла она замуж за культурного. Очки, галстук, ну, почти что ученый. И бабки приличные зарабатывает: квартира, само собой, обстановка, иномарка и мобильник. Только вот уж больно уставший с работы приходит. «Ох, голова пухнет! Мозги раком! Целый день за компьютером проторчал». С ходу под душ и в постель. Подозрительно. Решила она проверить, чем же это он там так урабатывается. И выследила на свою голову. На работе после пяти им, естественно, и не пахло. Она в гараж, а он там такого же программиста на капоте разложил и дует его раком! Да так смачно, что ей до смерти обидно стало. А куда денешься? Поревела-поревела, да так и живут. Так что, все вы дебилы, алкаши и гомосеки.

Я ошалело молчал. Голова моя с выпученными глазами сокрушенно покачивалась.

– Ладно, не буду тебе мешать, – удовлетворенно сказала Ленка. – Спички, вот, прихвачу у тебя. Пожрать приготовлю. Заходи попозже, заберешь.

Я продолжал мотать головой.

– Ну, чего вылупился-то?

Я насторожился. Ленка стояла и, как мне показалось, многозначительно улыбалась.

– За спичками зайдешь, мечтатель?

– Зайду, – руководствуясь подсознанием, ответил я.

Ленка погладила свой крупнокалиберный комплект ягодиц и еще многозначительнее вышла.

«Спички? Зачем? Что это значит? К чему эти многоточия в конце отповеди?» – задавался я назойливыми вопросами. Открытость финала волновала все больше и больше… Я стал думать про бедного водителя трамвая, который упился до сексуального волюнтаризма, про сифилитика-полковника, что самозабвенно любил свой «МЕРСЕДЕС» и молоденькие попки, даже попытался представить себе умного программиста колдующего над мужской задницей (отнюдь не виртуальной)… И ведь, наверняка, размышлял я дальше, начиналось-то все с каких-нибудь спичек. С простого намека, с незначительного смутного волнения, а дальше… Дальше, достаточно зажечь одну спичинку, как вспыхнет весь коробок! И пламени этого уже не задуть и не растоптать, пока все не сгорит до тла.

Стемнело.

Я поднялся со стула и поплелся за своими спичками…

О несомненной пользе подледного лова

Господа (модненько!), а не приходилось ли вам, господа, переживать ситуацию, которая в начальной своей фазе (завязочке) ошарашила бы вас забавным открытием, затем, по мере развития, посулила бы приятненькое испытание, но подоспевшая кульминация вдруг парализовала бы все ваше психофизическое существо примерзейшим позором, а вот развязочка чудесным образом пришлась бы в вашу пользу?

Что, затрудняетесь?!

Ну, тогда послушайте, как нечто подобное пережил я – главный герой всей моей поэтики.

Началось все с того, что Элен – моя жена – заявилась домой с работы не одна, а с парой подружек. Ввалились шумно, театрально, я бы даже не побоялся сказать – гиперэксцентрично! Это они так подыгрывали своей легкой нетрезвости, ну и, как водится у нас на театре, давали жару.

В шумном фарсе приветствий, раздевания, распределения разноликих тапочек, на столе обозначились 0,7 крепленого и 0,5 крепкого.

– Ну, давайте общаться! – бросила свою реплику Элен – моя жена.

– Ух и общнемся! – выкрикнула ее первая партнерша – Ирен.

– Шоу должно продолжаться! – закончила интермедию Мадлен.

И я откупорил 0,5!

Разговор буквально сразу принял женский характер, это обстоятельство напомнило мне (слегка уколов), что я не обладаю жесткой волей. Но вот чего у меня было хоть отбавляй, так это созерцательности. И поэтому мне ничего не оставалось делать, как отстраниться и, подливая крепенького в бокал, распустить все свои радарчики, пеленгаторы, зонды и телескопчики.

После непродолжительных исследований, сопоставлений и обобщений я чуть не поперхнулся неожиданным умозаключением:

Оказывается, господа! Со всеми тремя женщинами, сидящими теперь напротив меня… да, да, господа, со всеми, но в разные периоды своей жизни, я имел удовольствие… м-м-м… совокупиться. И, что забавно, эти былые соития, ранее существовавшие в глубинах моей памяти вне взаимосвязи, а теперь, благодаря простой случайности, восставшие из небытия скопом, породили во мне нечто цельное и необычно волнующее.

А чтобы вы могли активнее сопереживать главному герою, я штрих-пунктирно представлю вам все три приключения моего либидо.

position number one:

Новогодняя ночь в разгаре. Я гарцую по коридору Дома студентов. На мне веселенький пиджачок из лазурного батиста, белоснежные клеши и убийственно оранжевые шкеры.

Через приоткрытую дверь проскальзываю в полутемную комнату: накрыт шикарный стол, но веселья ручеек иссяк, и скука сушит очи посидельцев. Прямо с порога удачно шучу. И далее шучу все удачней! Забурлило веселье, забулькало, и, попутно, я отличаюсь в танце. Затем стремительный поток говорильни, крутая излучина пьяных разборок, и вот я уже на мягкотелом плесе одинокой кровати. Пошаливаю носком шкер, не замутивших в круговерти событий свою оранжевую убийственность. Я готовлюсь долбануться косячком – щепоть, еще щепоть… Предо мной мечется Мадлен, молчком терзая на себе корсеты. Кинется налево – заденет меня коленом, направо – шаркнет бедром.

– Я хочу тебя! – грянуло, как зима посреди купального сезона. И не успел я еще сообразить с какой стороны шумнуло, как цепкие руки схватили меня за лацканы батистового пиджачка, швырнули ниц, а сверху, как крутым кипятком, обдало ласками.

Такого приступа женской инициативы я не испытывал более никогда.

position number two:

Бомбоубежище, приспособленное под народный театр. Я ослеплен идеей поставить спектакль в жанре бытовой драмы. Нас трое, и среди нас Ирен в широкой плисовой юбке. По задуманной сцене к двум молодым шалопаям приходит юная оторва. Персонажи непринужденно треплются, из подтекста должно явствовать, что троица практикует групповой секс. Сцена не оживает. Ирен зажата. Я нервничаю и объявляю перерыв. «Нужно сесть и успокоиться,» – советует Костя, мой напарник. Садимся, я достаю 0,7 портвейна «Южный». Принимаем по 200, разбираем предлагаемые обстоятельства, уясняем мотивы поведения персонажей. Увлекаемся, Костя организует еще 0,7 того же. Незаметно подкатывает вдохновение. В порыве я подхватываю Ирен за талию и опрокидываю на стол. Широкая плисовая юбка скрывает слегка удивленное ее лицо. Над столом колосятся крепкие ноги Ирен, между ними шныряют наши взъерошенные головы. Мизансцены стремительно меняются. Но сверхзадача достигнута – Ирен искрометна! Сцена прогоняется раз! два! три! И в очередь, и дуплетом, и черт-те как!

position number three:

Крохотная комната в рабочем общежитии. Я укладываюсь на расстеленный на полу матрац. Рядом, на диване располагается Элен. Мы только что познакомились. Мне хронически негде ночевать, и Мадлен привела меня к Элен и слезно попросила. Элен согласилась. Тушим свет. Я не спеша завожу разговор о превратностях собственной судьбы. Издалека, из глубокого детства вытаскиваю я невероятные события, характеризующие меня как весьма неординарную личность. Дальше больше – я вырастаю до размеров парадоксального гения. Элен заворожена. Но мне этого мало, я поднатуживаюсь и ввергаю бедняжку в ужас своим красочным рассказом о недавно перенесенной мною почти безнадежной операции. Распалившись, зажигаю свет и демонстрирую розовый шрам от некогда рассекавшей меня почти пополам раны. Огромные карие глаза Элен полны слез. Я присаживаюсь к ней на диван и ласково успокаиваю, мимоходом сетую на нежелательные сквозняки, которые будут одолевать меня на полу. Элен принимает меня под свое одеяло. Я укладываюсь у нее на груди и, смирившись с судьбой, рассуждаю о смерти. Теперь Элен успокаивает меня и становится все нежнее и нежнее.