Тайны "Бесстрашного" - Элизабет Лейрд

Капитан Дюпре отвернулся от окна и в первый раз за всё это время подал голос:

— Еп effet[13], мадмуазель де Жалиньяк с рождения является богатой наследницей, — промолвил он. — Точнее, была бы богатой наследницей, если бы честные граждане революционной Франции не конфисковали всё ее имущество.

Джон так и не понял по тону капитана, одобряет ли тот граждан революционной Франции или же нет.

— Не думаю, чтобы у меня сейчас осталось какое-либо имущество, — ответила Кит. — После ареста моего отца толпа черни разграбила дом, унесла оттуда всё хоть мало-мальски ценное. А опекуном моим был дядя. Предполагалось, он будет приглядывать за моими капиталами, но, я уверена, на самом деле он… ну, грабил меня.

— А где расположен дом? Где родовое поместье вашей семьи? — поинтересовался мистер Эрскин.

— Близ Бордо, сэр. Совсем недалеко от места, где мы сейчас находимся.

Кит снова покачнулась и закрыла глаза. Джон заметил, что она побледнела еще сильнее, чем прежде, и даже испугался, что она сейчас потеряет сознание. Несмотря на обиду, он протянул руку поддержать девочку.

— Мистер Эрскин, — протрубил капитан. — Почему вы заставляете эту молодую особу стоять? Дайте ей стул.

Кит опустилась на придвинутый мистером Эрскином стул. Помощник капитана налил из графина на столе стакан вина, и девочка, благодарно кивнув, отпила глоточек. И с каждой секундой, с каждым, даже самым незначительным жестом и движением тот мальчишка, которого знал Джон, мальчишка, которого Кит так блистательно изображала все эти месяцы, словно бы таял и растворялся прямо на глазах Джона, уступая место какой-то совершенно незнакомой девчонке. Нет, внешне ничего не изменилось. Девочка, Катрин, выглядела совсем как юнга Кит, и даже носила его старые поношенные парусиновые штаны и короткую синюю курточку, но теперь этот наряд на ней казался каким-то странным и неуместным, точно она надела театральный костюм.

Гнев Джона начинал утихать, и мальчик поймал себя на том что с нетерпением ждет продолжение рассказа истории Катрин.

— Так, значит, ты выросла во Франции, на попечении этой самой Бетси, английской нянюшки, так? — переспросил мистер Эрскин. — Это объясняет, почему ты так хорошо говоришь по-английски.

Кит кивнула и отпила еще глоточек вина.

— Да, до восьми лет. К тому времени революции во Франции настал конец и к власти пришел Наполеон. Мои бабушка и дядя вернулись из Швейцарии, посетили было родовое поместье, но оно было совсем разрушено. Им там не понравилось. Да и вообще, оба они терпеть не могут провинцию. Они предпочли жить в Париже, где мой дядя, ну… он…

Она смущенно замолчала.

— Маркиз де Вома, — снова заметил капитан Дюпре, обращаясь к потолку каюты, как будто говорил сам с собой, — хорошо известен в Париже как прихлебатель и мальчик на побегушках у сильных мира сего. Перед любым влиятельным лицом бегает на цыпочках. Надеется, это поможет ему разбогатеть. И не особо-то честен и разборчив в методах. — Капитан оторвал взгляд от потолка и посмотрел на Катрин. — Великая трагедия, мадемуазель, что ваш достойный отец погиб так рано и столь ужасной смертью. Франция потеряла доблестного сына, а вы — благородного отца.

И тут на глазах у потрясенного и смущенного Джона Кит вдруг разразилась слезами. Сперва она пыталась совладать с собой, но ничего не вышло, и она закрыла лицо руками. Плечи у нее тряслись.

На окружающих девочку суровых мужей эти слезы произвели впечатляющий эффект. Капитан Баннерман шумно откашлялся, смущенно хмыкнул и, вытащив из кармана огромный носовой платок, громогласно высморкался. Капитан Дюпре скорбно покачал головой, бормоча: «Pauvre petit, pauvre petit»[14]. Мистер Эрскин, более практичный, тоже извлек из кармана носовой платок и всунул его в руку Кит.

— Катрин, ваши чувства вполне понятны, — твердо произнес он, — но мы люди занятые и ждать не можем. Пожалуйста, приведите себя в порядок и продолжайте.

Эта речь возымела желаемое действие. Кит судорожно икнула и попыталась взять себя в руки. Джон глядел, как она старается справиться со своими чувствами, и в душе у него тоже происходила внутренняя борьба. Обида на Кит исчезла, как не бывало. Одиночество и отчаяние, исходящие от съежившейся на стуле маленькой фигурки, растрогали его так, как никогда не растрогал бы старый друг и приятель Кит. Теперь Джон стыдился, что так жестоко оттолкнул девочку, и изо всех сил старался придумать, как бы загладить вину. Нагнувшись, он прошептал на ухо Кит, сам не зная, что говорит:

— Лучше кончай плакать в капитанской каюте, а не то зальешь весь ковер. Неделю на хлебе и воде просидишь.

Кит одарила Джона дрожащей улыбкой и благодарным взглядом. Вытерев глаза, нос и щеки платком мистера Эрскина, она протянула платок обратно владельцу. Тот принял его двумя пальцами и кинул на стол.

— Простите, — промолвила Кит, — я не хотела плакать. Это всё потому, что вы, сэр, так сказали — про моего отца.

— Ладно, ладно, забыли, — громко и торопливо сказал капитан Баннерман. — Только, ради всего святого, больше никаких слез. Ваша история, мисс, и поскорее, пожалуйста. Корабль сам по себе плыть не может.

Кит села, выпрямив спину.

— Постараюсь, сэр. Коротко говоря, в прошлом году, когда мне исполнилось двенадцать, бабушка сказала мне, что я должна обручиться с сыном моего дяди.

Капитан поднял брови.

— В столь юном возрасте?

— Да, сэр. Во Франции часто заключаются ранние браки. Моя кузина, ее выдали замуж, едва ей двенадцать исполнилось. — Капитан Баннерман пробормотал себе под нос что-то неразборчивое. Кит вопросительно покосилась на него, но он кивком приказал ей продолжать. — Если бы я подчинилась и вышла за моего кузена, то дядя получил бы законную власть над моим наследством, которым до сих пор пользуется самоуправно.

— Ага, — мистер Эрскин кивнул. — Кажется, я начинаю понимать.

— Я наотрез отказалась. — Кит вся передернулась при воспоминании. — Моему кузену Губеру только семнадцать, но он успел уже прославиться злобным характером и жестокостью. Однажды я видела, как он убил коня только за то, что несчастное животное ему чем-то не угодило. Он…

— Да, да, мерзкий юнец, и вы отказались выходить за него, — снова остановил ее капитан Баннерман. — Вполне естественно. Но, я так понимаю, на этом дело не кончилось?

— Нет, сэр. Бабушка с дядей пустили в ход все способы, чтобы заставить меня подчиниться. Меня били, морили голодом, запирали в темном чулане и… ну, многое другое. Я хотела написать в Англию, семье моей матери, но к тому времени как раз началась война между Англией и Францией, так что всё почтовое сообщение было прервано. И пока я подыскивала способ отправить письмо, моя бабушка нашла его. Она так разгневалась, что я решила бежать.

— Но почему, разрази меня гром, вы вздумали бежать во флот? Переодеться мальчиком, сражаться против родной страны, терпеть тяготы жизни моряка и рисковать головой в бою? — спросил капитан Баннерман. — Большинство здравомыслящих людей избегают такой участи как огня.

— Так получилось, сэр, не нарочно. Бэтси… у нее есть кузен, который — надеюсь, я не предаю его, сэр, — занимается контрабандой, перевозит вино и бренди. А у него есть друг на этом берегу, в деревушке Лакано. Он тайком выходит в море на небольшом суденышке, забирает бочки и перевозит их на побережье под Кентом.

— Одним словом, парень — гнусный контрабандист, — прорычал капитан.

— Да, сэр. Вот Бетси и попросила его перевезти меня в Англию. А чтобы мне было проще бежать из поместья и добраться до побережья, она переодела меня мальчиком.

Потом она отвезла меня в Лакано, и я отплыла вместе с контрабандистами. Но мы не успели высадиться в Бретони, нас перехватил английский военный корабль — и всех силой забрали служить во флоте.

— Почему же вы не открылись офицеру-вербовщику? — удивился мистер Эрскин.

— Испугалась. — Кит потупилась. — Наверное, глупо с моей стороны, но я слышала, как моряки обходятся с женщинами и девушками. Не думаю, что они бы поверили в мою историю. На том корабле, сэр, было так много пьяных. Признаться, что я девочка — о нет, я не посмела. И я с довольно ранних лет умела хорошо притворятся и актерствовать, вот и решила, что без труда смогу сыграть роль мальчишки. А потом, когда меня отправили на «Бесстрашный» и приставили в услужение к мистеру Таусу, я поняла, что тут буду в безопасности. Этот корабль по всему флоту славится справедливым капитаном и довольной командой.

Джон глянул на нее, гадая, уж не пытается ли она просто-напросто польстить капитану Баннерману, но девочка сидела, устремив взор на сцепленные на коленях руки. Лицо ее было предельно серьезно. Она явно ничего не выдумывала, а говорила лишь чистую правду.