Пушкин и финансы - Коллектив авторов

Споров на сие имение не имеется, указного ареста и запрещения нет, казенной недоимки не числится. Палата дает в том свидетельство, удостоверяющее о благонадежности залога, при займе под сие имение денег от Московского опекунского совета. Октября 17 дня 1830 года, подлинное свидетельство подписали: председатель князь Кулунчаков, заседатели: дворянский Семен Попов и купецкий Максим Губин, скрепил секретарь Иван Келейников, скрепил протоколист Александр <фамилия нрзб.>, у подлинного свидетельства Нижегородской гражданской палаты печать. № 4217, таковое подлинное свидетельство поверенный г. Пушкина Петр Киреев получил и расписался[351].

В тот же день Петр Киреев, названный в приписке «приходчиком», забрал «под росписку» из Гражданской палаты свидетельство. В последних числах ноября 1830 г. Пушкин выехал из Болдина в Москву со свидетельством о благонадежности залога кистеневского имения и первыми оброчными деньгами от своих крестьян. «А. С. Пушкин выезжал из Болдина в тяжелой карете, на тройке лошадей, – вспоминал болдинский дьякон К. С. Раевский. – Его провожала дворня и духовенство, которым предлагалось угощение в доме. Когда лошади, вбежали на мост, перекинутый через речку, – ветхий мост не выдержал тяжести и провалился, но А. С. Пушкин отделался благополучно. Сейчас же он вернулся пешим домой, где еще застал за веселой беседой и закуской провожавших его, и попросил причт отслужить благодарственный молебен»[352]. Калашников отрапортовал Пушкину о починке кареты в письме от 19 октября 1831 г. В этом же письме есть упоминание о том, сколько было потрачено Пушкиным на введение во владение имением и получение свидетельства, – 400 руб.[353]

Получение ссуды под залог имения в Московском опекунском совете

В ходе проверки благонадежности заемщика коронная администрация занималась лишь теми долговыми обязательствами, по которым в то или иное время давались официальные запрещения. Но оставались еще неявленные долговые обязательства, которые хранились, что называется, до поры до времени. Темные дельцы, «спекуляторы», ростовщики скупали просроченные векселя и долговые письма, выжидая, когда должники, затевавшие разного рода сделки с недвижимостью, оказывались перед необходимостью их срочной оплаты. Между повытчиками, ведущими разыскания по поводу затевавшихся сделок с недвижимостью, и темными дельцами шел активный обмен информацией. Не случайно именно ко второй половине октября (после 16-го) 1830 г. относится выписка (рукой неизвестного) из книги Петербургской палаты гражданского суда о запрещении на имение Пушкина: «По отношению С.-Петербургского губернского правления от 16-го октября 1830 года за № 2447-м наложено запрещение на имение коллежского секретаря Александра Сергеевича Пушкина за неплатеж титулярному советнику Кистеру по заемному письму, данному 1820 февраля 8-го дня на имя барона Штиглица [должно быть: Шиллинга. – С. Б.], от него переданному портному мастеру Серендену, а от сего дошедшему по передаточной надписи Кистеру, – пятисот рублей». На обороте – записка неизвестного: «Г. Кистер есть один из известнейших спекуляторов города; покупает и перепродает векселя и живет более в передних присутственных мест, чем у себя на квартире»[354]. Речь здесь идет о заемном письме барону С. Р. Шиллингу от 8 февраля 1820 г. на 500 рублей (это был, несомненно, еще один карточный проигрыш Пушкина); о долгах Шиллингу мы говорили в первом разделе настоящей работы. Запрещение на имение Пушкина по иску В. И. Кистера вскоре было напечатано[355]. Пушкин имел юридические основания для отказа от долга по этому заемному письму, поскольку в момент его выдачи он был несовершеннолетним. Однако в 1831 г. такой выход для него, известного литератора, был уже неприемлем.

Долг Кистеру был учтен при выдаче Пушкину займа в Московском опекунском совете. Деньги из Сохранной казны Пушкин забрал 29 января 1831 г., о чем свидетельствует запись в журнале заседаний экспедиции по займам: «10 класса чиновнику Александру Сергеевичу Пушкину под деревню выдано января 29 дня 40000 руб…»[356]. Некоторая задержка с залогом была связана с тем, что Московский опекунский совет закрывался в 1830 г. из-за холеры. В ближайшие после 29 января дни имя Пушкина было внесено в реестр вкладчиков Московской сохранной казны. О получении денег за Кистенево Пушкин писал П. А. Плетневу около (не позднее) 16 февраля 1831 г.: «Через несколько дней я женюсь: и представляю тебе хозяйственный отчет: заложил я моих 200 душ, взял [40000] 38 000…»[357]

5 февраля 1831 г. в журнале заседаний Московского опекунского совета о выдаче Пушкину ссуды сообщалось: «…чиновника 10-го класса Александра Сергеева сына Пушкина на 37 лет ассигнациями] 40000 р. Нижегородской губернии Сергачской округи в сельце Кистеневе, Тимашево тож, 200 душ, на которые представил свидетельство, данное ему из Нижегородской гражданской палаты 1830-го года октября 17-го дня под № 4217-м для займа денег у сего Совета и должным Совету не состоит. <…> Пушкину сорок тысяч рублей <…> 1000 р., кои обратить в Сохранную казну впредь до разрешения, и билет хранить казначею с денежною казною особо…»[358]

Документ объясняет, почему в руках Пушкина после залога оказалось не сорок тысяч рублей, а тридцать восемь (при этом поэт, по свойственной ему привычке, сумму, по-видимому, округлил, сообщая о ней П. А. Плетневу в середине февраля 1831 г.): из двух тысяч 800 рублей (2 % от суммы займа 40000) ушло на премиальные в пользу Воспитательного дома, а тысяча рублей была удержана в Сохранной казне до уплаты числящегося за Пушкиным долга Кистеру (500 руб. плюс набежавшие с 1820 г. проценты). Ю. Пушкин привел сведения по этому вкладу поэта, которые были обнаружены им в главной книге Сохранной казны за декабрь 1831 г. («Дебет. 10 класса Пушкин Александр Сергеевич <…> баланс – 1035,75») и декабрь 1833 г. («1360,95»)[359]. Когда именно Пушкин, расплатившийся с Кистером во второй половине февраля 1832 г. (для этого он пригласил его к себе письмом), востребовал свой вклад с процентами из Сохранной казны, неизвестно. В письме от 8 и 10 января 1832 г. к П. В. Нащокину Пушкин упомянул документ, по-видимому, связанный с этим вкладом, – свой «опекунский билет», у него оставленный (в примечаниях к письму этот момент не прокомментирован). В письме Калашникова к Пушкину от 19 декабря 1833 г. упоминается тысяча рублей, задержанных Опекунским советом, и выражается надежда на вычет этих денег из долга по Кистеневу.

По словам Б. Л. Модзалевского, «именьице было небольшое и захудалое, и пользы Пушкину было от него мало»[360]. Из-за материальных сложностей болдинский управляющий Пеньковский стал расширять барщинную запашку, снимая мужиков с оброка. Это была форма организации крестьянского общества, которая обеспечивала изъятие наибольшей доли прибавочного продукта. К чести Пушкиных, следует сказать, что они