Воспоминания Главного конструктора танков - Леонид Карцев

Обычно на такие совещания я всегда приглашал заместителя по новой технике, начальников бюро и ведущих конструкторов, то есть непосредственных разработчиков новой техники, о которой и пойдет главный разговор на совещании или показе. Я считал это целесообразным по следующим причинам: вся информация будет исходить из первых уст; при необходимости специалисты всегда помогут мне после доклада ответить на любые вопросы; наконец, всегда под рукой окажутся люди, которые помогут развесить плакаты, оперативно сменить их, поскольку в моем небольшом кабинете все необходимые плакаты сразу не умещались. Не желая рисковать, я решил игнорировать вышеупомянутое распоряжение директора и поступил по-своему. В перерыве Крутяков отозвал меня в сторону и прошипел: «Почему вы не выполнили мое указание? Почему здесь присутствуют рядовые конструкторы?» Я решился на резкость и ответил: «Иван Федорович, прошу не вмешиваться в дела, за которые отвечаю только я...»

Однажды, по примеру Окунева, новый директор решил собрать на совещание по «объекту 172» в техзале опытного цеха начальников цехов серийного производства. После докладов начальников цехов Крутиков обратился ко мне: «Леонид Николаевич, доложите о результатах испытаний заводских образцов». В ответ я сказал: «Иван Федорович, я с удовольствием доложу то, о чем вы просите, но не здесь. В зале есть люди, не допущенные к секретной работе, и я не имею права при них докладывать секретные данные...»

После подобных взаимных любезностей, я все чаще задумывался над тем, как вернуть КБ нормальный, ставший привычным и бывший несомненно рациональным стиль взаимоотношений с директором завода. В конце концов, я пришел к выводу о том, что у меня есть только три пути. Первый – продолжать конфронтацию с директором (это может плохо отразиться на социальных условиях конструкторов, ибо зарплату, премии, жилье и другие блага они получали от завода). Второй – отделиться от завода, как другие КБ (этот путь чреват потерей оперативности в опытных разработках и во внедрении новых разработок в серийное производство. Кроме того, гараж, склады, отдел снабжения, бухгалтерия и т.д. – все свое. А это может оказаться тяжелым бременем. Да и дела-то эти были не в моем вкусе). И, наконец, третий – оставить любимое дело и уйти с завода.

После долгих размышлений в марте 1969 г. я написал письмо в ЦК КПСС и министру с просьбой об освобождении меня от занимаемой должности в связи с ухудшением состояния моего здоровья и здоровья дочери. Здесь не было особой натяжки: из-за частых стычек с директором я стал нервничать, появились головные боли, бессоница. Дочь же моя ежегодно зимой болела тяжелыми бронхитами.

Вопрос решался долго. Было много вызовов в Москву, долгие разговоры о причинах моего рапорта. Но я никому ни словом не обмолвился о наших отношениях с И.Ф. Крутяковым, считая только себя виноватым во всем. Видя, что я твердо решил покинуть Нижний Тагил, меня в августе 1969 г. освободили от занимаемой должности. Здесь уместно сказать о том, что ранее у меня было две реальные возможности уехать из Нижнего Тагила, не подавая никаких рапортов.

В конце 1959 г. директор танкового НИИ П.К. Ворошилов переехал в Москву и, видимо, не без помощи отца, маршала К.Е. Ворошилова, получил какую-то должность в Генеральном штабе. В январе 1960 г. меня вызвал С.А. Зверев. В кабинете у него находился И.Д. Сербии. Зверев спросил:

– Вы знаете, что Петр Клементьевич Ворошилов переведен в Москву?

– Слышал.

– Мы предлагаем вам занять должность директора танкового НИИ.

– Я отказываюсь.

– Подумайте! Ленинград – не Нижний Тагил, да и зарплата повыше...

– Если вы, товарищ министр, полагаете, что архитектурные прелести Ленинграда могут для меня что-то значить, то это не так. Я их также не буду видеть, как не вижу сейчас города Тагила. А что касается денег – их сколько ни получай, жена все истратит. Но если серьезно, то коллектив Вагонки меня признал, в КБ большой задел замыслов, наработок, идей. А в институте... – полная неизвестность. И тут, обращаясь к министру, Сербин сказал: «А он, пожалуй, и прав... Давай поищем другого кандидата на пост директора института». Через два месяца директором танкового НИИ был назначен секретарь парткома института B.C. Старовойтов, которого через несколько лет сняли, как не справившегося с работой.

В конце 1967 г. мне предложили переехать в Харьков главным конструктором вместо Морозова. Я и на этот раз отказался. Тогда министр попросил кого-нибудь из нашего КБ в Харьков на должность заместителя главного конструктора, чтобы через год он занял место Морозова. Я рекомендовал ему моего товарища по академии Шомина Николая Александровича. Правда, прежде чем стать главным конструктором, ему пришлось поработать заместителем около восьми лет. Его судьба была более удачной: дослужился до генерал-лейтенанта, стал лауреатом Ленинской премии. К шестидесятилетию ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

После подписания приказа о моем освобождении от должности главного конструктора я позвонил на завод. Там настолько не предполагали подобного исхода, что, видимо, не сразу восприняли его всерьез. Секретарь даже сказала: «Леонид Николаевич! Приезжайте-ка побыстрее, а то Венедиктов зашился с бумагами». Я позвал к телефону Бенедиктова, рассказал ему обо всем и попросил заочно оформить мне отпуск, чтобы иметь время для трудоустройства. Он пообещал это сделать, но через три дня получаю за подписью директора телеграмму: «Срочно приезжайте Тагил оформления расчета». Я же за это время нашел в Москве устраивающую меня должность заместителя председателя научно-танкового комитета ГБТУ, на которой и прослужил целых десять лет.

Прощание с Нижним Тагилом было теплым и трогательным. Я даже не ожидал, что так сросся с коллективом, который оказался сплоченным, работоспособным, а люди, его составляющие, – душевными и близкими. Была прощальная фотография на память: всем коллективом КБ у Дворца культуры завода. Зная, что я никогда не был охотником, мне, видимо, в шутку подарили охотничье ружье со всеми принадлежностями, вплоть до подсадных уток. Участники самодеятельности преподнесли фотоальбом с их фотографиями во время выступлений. Опытный цех подарил макет будущего танка Т-72.

С тяжелым сердцем покидал я город и завод, где прошли лучшие годы моей жизни. Не давала покоя мысль о том, что по моей рекомендации руководить заводом стал самолюбивый, мелочный человек, умеющий, правда, за увесистой фразой спрятать свои слабости. Крутяков оказался к тому же плохим организатором производства. При его директорстве дисциплина на заводе и уровень производства заметно упали. Завод утратил ритмичность. Дело доходило до того, что стали авансом оформлять выполнение плана. В конце концов, Крутякова «ушли», но прежде чем это случилось, он успел стать лауреатом Государственной премии СССР именно за танк Т-72, создание которого считал стратегической ошибкой.