Пора охоты на моржей - Владилен Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внутреннее устройство жилищ такое же, как и у увэленцев: просторный чоттагин, где в центре расположен очаг и загородка, преграждающая вход собакам в жилое помещение. Дальше, у задней стены, стоит квадратный меховой полог из шкур оленей. Такие жилища имеет большинство эскимосов, но некоторые, их мало, живут в американских домиках из тонких дощечек, утепленных шкурами, с меховыми пологами. Среди шляпок эскимосских яранг по левую сторону оврага стоит большая деревянная школа на огромных угловатых камнях, подложенных под фундамент. Напротив школы — искусственная площадка, где натянута волейбольная сетка.
Население Наукана образовалось из древних родов, живших когда-то в ныне покинутых селениях Нунегнин, Мемрепен, Валкатлян, Кеныпен, а некоторые переселились на азиатский берег с Аляски. Жили науканцы отдельными родами, и жилища каждого рода стояли обособленно. Род возглавлял старейшина. Один род назывался ситкунагмит, и его люди слыли самыми удачливыми, сильными и ловкими охотниками. Другой назывался маюгягмит — это были замечательные танцоры и сочинители танцевальных песен. Род сагарагмит был непревзойденным строителем землянок нынлю, а вот род уныкогмит считался набожным и ленивым, но об этом не говорили: люди сильно обижались и лезли в драку. Роды же мамрохпагмит и нунагмит назывались как их древние селенья Мамрохпак и Нунак. Они были и замечательными охотниками, и строителями, и не уступали никому в танцах и песнях. Главенство в Наукане держал род имтугмит из селения Имтук, что около Сиреников. Этот род считался первопоселенцем и основателем села, был гуманным и справедливым, ему принадлежала вся власть, из него и только из него выбирали нуналика — старейшину села, слово которого для науканцев считалось законом. Так было раньше. Но в двадцатых годах избрали поселковый Совет, и власть перешла к нему. Почти все старейшины рода вошли в этот Совет, но вскоре в него стали избирать и других достойных жителей села из числа лучших зверобоев.
Хотя и состояли науканцы из нескольких родов, различных по происхождению и месту древнего жительства, но они были дружны и считались по всему чукотскому побережью непревзойденными зверобоями и мореходами, а женщины — самыми искусными швеями и добрыми хозяйками. Правда, иногда возникали мелкие недоразумения между жителями двух половин села, разделенных оврагом. Начинали ссору представители рода мамрохпагмит или нунагмит. Обычно случалось это тогда, когда старички, подвыпив, ударялись в воспоминания. И какому-нибудь нунегнинцу вдруг приходила на память легенда, как убили в древности мамрохпенцы ручного кита, выращенного людьми, который приводил несметные стада йитивов — гренландских китов к берегу. Нунегнинцы имели всегда богатую добычу и жили счастливо, пока не был убит ручной кит, и обвиняли в этом мемрепенцев. Мемрепенцы же, наоборот, считали, что кита убили нунегнинцы. Так и возникала ссора. В нее вовлекались представители и других родов. Местом встречи было дно оврага. Чтобы не увечить друг друга, дрались рукавицами, наполненными галькой. Удар бывал тяжелым, им запросто сваливали с ног. Когда какой-нибудь старик, поглаживая ушибленное место, приходил в себя и говорил: «Да что же мы всяким сказкам верим, а может, и не было никакого кита?» — драка прекращалась.
Но такое случалось редко. Стоило появиться у Наукана вельботу или байдаре, как раздавался крик «Рай-рай», и науканцы, побросав дела, бегом спускались к берегу. Как только гости перекидывали на берег ремень с вельбота, они тут же оказывались на суше, подхваченные десятками дружеских рук. А когда в 1936 году пришла беда — неожиданно умер, возвращаясь пешком с партийной конференции, первый председатель колхоза Аёек, — все мужчины Наукана пришли в Увэлен, на руках унесли тело уважаемого человека и похоронили его на мысе Дежнева, поставив памятник с красной звездочкой. Аёек был из рода мамрохмагмит, а его родной поселок Мамрохпак как раз и располагался на мысе Дежнева.
Науканцы гордились своим местом и считали его самым удачным для охоты. Ничего, что поселок стоял на крутых скалах, — жители его никогда не жаловались на неудобства. Свободно поднимались по крутому обрыву с тяжелой ношей, а зимой надевали на ноги специальные кошки, чтобы не скатиться вниз. С высокой террасы хорошо просматривалось море, виднелся остров Ратманова. Эскимосы называют его Имаклик, чукчи — Имэлин. В ясную погоду четко обозначались синие берега Аляски. Перед глазами простиралась ширь Берингова пролива. Жилища эскимосов имели выход к морю, и науканцам не надо идти куда-то на скалу, как в Увэлене: все видно прямо с порога. Стоило кому-нибудь заметить моржей или кита, как через несколько минут вельботы и байдары были на воде.
Увэленцы издавна были дружны с науканцами. Много эскимосских женщин выходило замуж за чукчей и жило в Увэлене. Выходили замуж за науканцев и увэленские чукчанки. Поэтому, когда увэленцы нахлынули в Наукан, они не стали ставить палатки на берегу, как инчоунцы, а все разошлись по жилищам своих родственников и друзей.
Владик тоже остановился у хорошего друга отца, председателя сельсовета Утоюка. Он жил в домике. У него было чисто и уютно. Стояли кровати, стол, но хозяева по старой привычке любили спать на полу на оленьих шкурах. Обедали тоже своеобразно. Пищу, приготовленную русским способом — суп, кашу, ели за столом, а моржовое мясо — эрэт — с традиционного подноса — кэмэны, сидя на полу. Хозяйка дома, красивая и стройная Кэйнынеут, ухаживала за русским парнишкой, как за сыном, и он чувствовал себя свободно. Возвращаясь с охоты, Владик снимал всю меховую одежду в чоттагине, Кэйнынеут, не спрашивая, развешивала ее, а к утру, как бы рано он ни вставал, все было высушено, размято и подшито.
— Да я сам могу все это сделать, — смущенно говорил Владик, собираясь на охоту, но Кэйнынеут уже вносила одежду и разжигала в чоттагине примус, ставя на него чайник.
— Ты пищу добывай, а наше женское дело — это чтобы мужчина-добытчик был одет и обут, чтобы ему было тепло и удобно.
Охотились промкомбинатовцы с припая у древнего селения Нунегнин, расположенного за мысом Пээк, который увэленцы называли Уйъэн, а науканцы — Уйгак, что значит по-эскимосски «камень». Когда и почему на карте появилось чукотское название мыса Пээк, что означает «толстый», «вздутый», никто из местных жителей не знал. Наверно, здесь допущена какая-то географическая ошибка, потому что не могли же забыть коренные жители название этого мыса.
Промкомбинатовцам не везло, на их счету было пять нерп и один лахтак. Таай осторожничал и боялся отрываться от берега. Он не собирался выходить далеко в море, да и остальные члены бригады не проявляли особого рвения. Байдара у них была маленькая, с низкими бортами. Мотор, по мнению Таая, не внушал доверия, хотя Владик был уверен в нем и он работал пока нормально. Обычно они выходили рано утром, сидели на припае и следили с высоких торосов за морем, а к вечеру возвращались в Наукан. Владику начинало надоедать такое бестолковое сидение, хотелось настоящего дела. Колхозники злорадствовали и посмеивались над промкомбинатовцами:
— На припай морж не вылезает, в море надо идти, — говорили они, сгружая свою богатую добычу на берег.
Владик обижался и отходил в сторону, с завистью наблюдая за ними. Ему было стыдно за промкомбинатовцев.
Бывали дни, когда в море нельзя было выходить, и тогда все гости и науканцы собирались на площадке у школы. Завязывалась борьба, они таскали тяжести с берега по крутому склону наверх, и все это кончалось танцами, где науканцы из рода маюгягмит пытались перетанцевать увэленцев.
Владику шел двадцатый год, и он уже заглядывался на науканских девушек. Особенно ему нравилась стройная и красивая Таня Головина в яркой цветастой камлейке. Отец ее, русский учитель, бросил семью и уехал на Большую землю. Но мать Тани, живя в кругу родственников, не чувствовала себя обездоленной и несчастной. Прождав два-три года, она вышла замуж за эскимоса и жила с ним счастливо. Она гордилась своей красавицей дочкой. Владик никак не мог набраться смелости и заговорить с девушкой. Для него легче было пройти по шатким льдинам, чем подойти к ней. Таня, видимо, тоже не без интереса бросала приветливые взгляды на него, смущалась и краснела.
Нравилась Владику и хохотушка Нина Номнаут. Маленькая, круглолицая, большеглазая и пухленькая, она выглядывала из-за какой-нибудь яранги и, увидев его, заливалась смехом и убегала. Он останавливался в недоумении и осматривал себя. Вроде бы одет нормально, как и все увэленцы: кухлянка с пушистой опушкой, белая охотничья камлейка, новые брюки из нерпы и короткие охотничьи торбаза. Стоило ему двинуться дальше, как Номнаут опять выглядывала из-за камней, заливалась смехом и убегала.
— Тебя хочет, — говорил ему колхозный моторист Эрмен, известный покоритель женских сердец, балагур и весельчак. — Ты не стесняйся, поймай ее, и будет твоя, — советовал он.