Никогда не смотри через левое плечо - Рене Маори

Анна отвела ее наверх и уложила в постель. Алекс не сопротивлялась и не делала попыток что-то сказать. Так же покорно она приняла снотворное и почти сразу же уснула.

– Беда-то какая, – запричитала Анна. – Дорожка в сумасшедший дом уже выстлана, и скоро она по ней пройдет. Надо бы родителям сообщить, чай, живы еще. А с детьми что будет?

С этими горестными мыслями Анна постелила себе в комнате для гостей, решив провести эту ночь в доме. Она дождалась Нору и напоила ее чаем, попутно выспросив все подробности ее поездки с Беркеши.

– Он это, он, – говорила Нора. – Я как увидела, так и обмерла. А господин Иштван – ничего, сразу признал господина Леонида. И говорит, мол, удостоверяю, это он. Кажется, так. А я вот думаю, – добавила она шепотом, покосившись в темный угол, – не убийство ли это? Слишком уж много всего здесь происходит. А если кто-то решил все денежки к рукам прибрать?

– Кто, например? – искренне удивилась Анна.

– Обиженный родственник. Или жулик. Прознал про миллионы и…

– Ты думаешь, так легко получить чужие миллионы? А дети? Еще есть наследники. Да и родители… Кстати, нужно бы им написать. Завтра же и отправлю телеграмму. Хозяйка тоже никакая. В больницу ее надо.

У неплотно прикрытой двери кухни стоял Фил и жадно ловил каждое слово, приложив ухо к щелке. Он знал, что подслушивать нехорошо. Но никто не удосужился сказать ему о произошедшем. И большего свинства он не мог даже себе представить. Подумать только, он лишился отца, а противные служанки не сообщили ему об этом.

– А я думаю, тут другое, – продолжала Анна. – Не стоило тогда хозяину ходить в этот склеп, да еще и ребенка за собой тащить. Не иначе как потревоженные покойники его и догнали.

– Дети спят? – тихо спросила Нора.

– Куда денутся, давно спят, – равнодушно ответила домоправительница. – Не до них сейчас.

Только после этой фразы Фил вдруг осознал, что они с Магги остались одни на целом свете. И решения за них принимала кучка слуг, дрожащих лишь за свое место и абсолютно равнодушных к Филу и Магги. Он понимал, что такое отношение естественно, нельзя же платить деньги за работу, да еще и требовать при этом любви. Любовь и дружбу не купишь – они либо есть, либо их нет. И тут мальчик вспомнил, что один человек, небезразличный к его судьбе, все-таки существует. Нужно бежать к Иштвану из этого холодного равнодушного дома.

Ему удалось уйти незамеченным. Замирая от страха, он побежал по темной улице пригорода. Несколько раз ему казалось, что огромные тени отделяются от глухих оград, тянущихся по обеим сторонам дороги. Он испуганно шарахался в сторону, подвывая от ужаса. На самом деле никого не было на улицах в эту пору. Район хорошо охранялся. А тени были всего лишь игрой воображения и результатом взвинченного состояния. Где-то залаяла собака, и к ней присоединился целый хор басовитых голосов. Огромные косматые сторожа честно отрабатывали свой хлеб, приняв напуганного Фила за злонамеренного бандита.

Беркеши распахнул дверь сразу, как только раздался стук. Зареванный Фил влетел в прихожую и бросился в объятия венгра, крепко обхватив его руками и зарывшись лицом в черную футболку. Он ревел во весь голос, не слушая увещеваний.

Потом они долго сидели на диване в китайской гостиной, и Фил, заливаясь слезами, просил:

– Можно мне остаться у тебя? Пожалуйста. Я все-все буду делать, я и полы стану мыть, только не отправляй меня обратно. А хочешь, я стану твоим секретарем? Почту буду разбирать и роман печатать? Хочешь?

Иштван гладил его по голове.

– Все будет хорошо, – говорил он. – Конечно, можешь пока остаться.

Мальчик, в конце концов, уснул тревожным сном, опустив голову на шелковую подушку с вышитыми журавлями.

Иштван прикрыл его пледом и отправился звонить Анне.

– Мальчик до похорон побудет у меня, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Здесь ему будет лучше.

Анна не могла скрыть облегчения:

– Так он у вас, господин Беркеши? А я уж и не знала что думать. Ну, конечно, пусть остается. Что ему тут сейчас под ногами болтаться? У нас ведь госпожа Александра совсем плоха.

– Что с Алекс?

– Опять припадок. Но вы не думайте, я ее уложила. Она сейчас спит. Да как бы не пришлось везти завтра в больницу.

Беркеши положил трубку со странной улыбкой. Выражение тревоги и участия сползло как маска. Сейчас его лицо выражало лишь удовлетворение, которое испытывает художник, увидев результат своего многомесячного труда. «Вот и все, – пробормотал он, – почти все. Остались лишь незначительные штрихи».

Он потянулся так, что захрустели кости, и направился в библиотеку, желая немного поработать над рукописью.

Дважды он возвращался в гостиную посмотреть, все ли спокойно. Фил спал крепким сном наплакавшегося ребенка. И можно было надеяться, что до утра не проснется.

Похороны Ленни прошли тихо. Кроме Фила, на кладбище не было ни одного родственника. Алекс увезли накануне в больницу святого Игнация, в отделение для душевнобольных. А Магги оставили дома.

Анна пыталась связаться с родителями Ленни, но получила страшное известие. Неделю назад в их доме произошел пожар, и оба сгорели заживо. Странным казалось лишь то, что телеграмма, отправленная собственноручно настоятелем храма сердца Иисусова, прихожанами которого они были, так и не дошла до Барнеби. И оба были похоронены за счет прихода. Ходили слухи, что в дом попал метеорит. Соседи все как один утверждали, что слышали грохот и яркий свет, после чего дом загорелся. Если бы телеграмма пришла вовремя, то Ленни уехал бы в родной город, а значит, мог бы избежать аварии.

Снова приехал нотариус Эрнест Краузе. Все такой же и сухой и подчеркнуто вежливый. Все состояние по закону должно было перейти к Александре Карми, но она могла оказаться недееспособной. Пока ее состояние не стабилизировалось, и врачи не могли сказать, пройдет все это бесследно или она навсегда останется в полурастительном состоянии, что означало пожизненное заключение в специальном учреждении. Оба ребенка были еще несовершеннолетними, поэтому предполагалось создать опекунский совет, который следил бы за передвижением капиталов на счету и заботился о прямых наследниках – Филиппе и Магги.

На кладбище Краузе вновь произнес прочувствованную надгробную речь, как видно это входило в его обязанности. Фил смотрел на гроб сухими глазами, вцепившись в руку Иштвана. Он не пролил ни слезинки, с тех пор как два дня назад проснулся в доме Беркеши. Сейчас он снова размышлял о гробе – из чего тот сделан да кто его выбирал. Гроб представлялся ему большой шкатулкой для хранения драгоценностей, только драгоценностью здесь оказалось тело.